Мухаммед Хайкал - Зейнаб
Когда вести о будущем замужестве доходили до Зейнаб, она слушала их, все еще надеясь, что завтрашний день развеет ее печаль. Ведь если судьба принесла ей такие страдания после тихой радости, такую горькую беду после безоблачного счастья, то почему бы не вернуть ей то, чего она лишилась?
Всходы на полях росли с необычайной быстротой. Минули считанные дни, а хлопок и кукуруза вымахали выше человеческого роста. Катилось лето, посевы созревали, наполняя радостью душу крестьянина. Были, конечно, и такие, кто смотрел на все это великолепие и щедрость природы со все возрастающей тревогой, думая только о том, как бы хватило заплатить очередной долг, как бы избежать тягостной встречи с приставом, как бы раздобыть еще денег. Может, стоит для этого заложить земельный надел — приданое жены, или продать немного земли из его собственных федданов и за счет этого погасить часть долга, а может, продать кое — какое имущество, или же, наконец, попросить денег у друзей и знакомых?
А ведь есть и такие феллахи, которые в поте лица своего добывают себе лишь ежедневное пропитание. Но и они радуются разливу Нила, воды которого наполнят оросительные каналы, и тогда пойдут в рост травы и посевы, раскинувшиеся по берегам. Словом, радость охватывает всех, ибо не щадя сил своих трудились они на орошении полей, а теперь, когда вода сама широко разольется, покрывая высохшую землю плодородным илом, они, наконец, смогут немного перевести дух. Долгие часы стоит феллах на краю поля, опираясь на рукоять своей мотыги, не замечая палящего солнца. Кануло в прошлое много веков, возникло и разрушилось множество держав, а феллах продолжает трудиться на этой земле, и каждую осень смотрит он, как вода течет от одного поля к другому, от поворота к повороту. И только когда уже солнце в зените начинает жечь нестерпимо, феллах отступает в тень, чтобы пообедать, вытянуться под деревом и забыться коротким сном. О, как недолог срок его отдыха! Послеполуденное время он также проводит в труде.
Но вот наступила осень, везде и повсюду только и разговоров, что о сборе хлопка. Через несколько дней поля уже пестреют от сборщиков хлопка. В большинстве своем это дети не старше десяти лет, так что их почти не видно из‑за рядов хлопчатника. Но и над ними властвует молчание, потому что каждый стремится собрать как можно больше. На полях, где работают поденщики, редко раздаются песни.
Среди этих поденщиков ты найдешь и Зейнаб, которую каждая коробочка собранного ею хлопка неумолимо приближает к тому времени, когда ее выдадут замуж. Ей так хочется броситься в объятия Ибрахима и поведать ему тайну своей любви. Терпение ее иссякло, у нее нет больше сил молчать, ибо сердце ее разрывается от любви. Всякий раз, когда она видит Ибрахима, она трепещет, все тело ее охватывает дрожь, а видит она его ежеминутно, при каждом повороте головы, и это отвлекает ее от работы. Когда же она вспоминает о замужестве, которое теперь у всех на устах, грудь ее сжимается, и ей хочется громко закричать Ибрахиму: «Спаси меня!»
Ибрахим удручен не меньше нее самой, но старается сдерживать себя, целиком отдаться работе, чтобы скрыть свои чувства. Он опускает глаза всякий раз, когда она проходит мимо. Наконец наступает такой момент, когда в колчане его терпения не остается больше стрел, он решает открыть ей свою любовь, как только ему посчастливится остаться с нею наедине.
Но ведь он знает, что скоро на ней женится Хасан, а Хасан — его лучший друг. Что делать? Если бы он только мог посвататься к Зейнаб! Но он потерял ее, безвозвратно потерял! И если даже он и пошел бы к ее отцу, то разве согласится тот, уже зная, какая счастливая судьба уготована его дочери? Ну хорошо, допустим, что старик согласится и, соблюдая обычай, запросит большой выкуп. Неужели он, Ибрахим, не достанет этих денег? Есть ли что‑нибудь в мире дороже Зейнаб? Разве не сделает он ради нее всего, чего только потребует ее отец? Можно будет продать буйволицу, взять еще в долг, а потом выплачивать год-два. Ради Зейнаб он пойдет на все! Он даже готов совершить кражу. Да, нужно немедленно идти к ее отцу! Боже милостивый, как прекрасна и сладостна будет жизнь вместе с нею! Какое это будет счастье! И разве оба они не будут счастливы безмерно, когда поселятся вместе и вместе будут работать на земле, арендованной у господина Махмуда?
Поле в этот час преобразилось. Та часть, с которой убрали урожай, темнела своим серым ликом, а рядом курчавилась ослепительно-белоснежная седина хлопка. Солнце клонилось к западу. Господь уже излил на землю свою благодать. Урожай за день собрали в одном месте. Зейнаб побежала через поле, чтобы доделать то, что осталось, а Ибрахим отправился в маленькую придорожную молельню, чтобы совершить послеполуденную молитву. Груженных хлопком ослов и верблюдов погнали в деревню, и толпа феллахов ушла с полей.
Вернувшись на прежнее место, Зейнаб увидела, что Ибрахим сидит на поле один. Она растерялась и не нашла в себе смелости выполнить то, о чем целый день мечтала. Ибрахим поднялся, и они пошли домой рядом, думая каждый о своем. Полная бледная луна неотступно следовала за ними, как бы подглядывая и прислушиваясь к их голосам, своею прозрачной бледностью словно намекая, что такая же грустная участь ждет и их любовь. Но взгляд луны не мешал узам, протянувшимся между их сердцами. Ночной покров все больше густел, оттеняя красоту луны — спутницы влюбленных.
Они подошли к придорожной мечети, и Ибрахим попросил Зейнаб немного подождать, пока он совершит положенные ракааты вечерней молитвы. Выйдя из мечети, он предложил ей посидеть немного и отдохнуть. После недолгого колебания она согласилась. Охваченные волнением, оба молчали. Наконец Ибрахим взял ее руку в свою, и на этой чистой, святой земле, перед лицом аллаха и полной луны впервые сказал ей:
— Я люблю тебя, Зейнаб!
Все счастье, какое только возможно на земле и на небесах, показалось бы ничтожным по сравнению со счастьем, которое охватило в этот миг душу девушки. Звезды, луна, весь мир закружились перед нею в свадебном хороводе. Сможет ли она заговорить, послушается ли ее язык? О нет, нет! Радость бушевала в ней, но она молчала, не шевелясь, и только пристально смотрела на Ибрахима. Потом вдруг бросилась к нему в объятия и замерла. Он прижал ее к себе, потрясенный так нежданно выпавшим счастьем. Но уже через мгновение Зейнаб охватила сильнейшая дрожь, она попыталась вырваться из его объятий и убежать куда глаза глядят. Ибрахим не знал, что ему делать. Силы оставили его. Он лишь с отчаянной мольбой смотрел на нее, не в состоянии произнести ни звука. Зейнаб попыталась было уйти, но ноги ей не повиновались. Так она стояла, не двигаясь, не отрывая от него своего взора, выражающего то ли упоение, то ли раскаяние. Ибрахим упал перед нею на колени, поднял к ней глаза, но не мог повторить свое признание.
Кругом царила глубокая ночь, горизонт опоясался черной каймой, растения замерли, и свежий ветерок, казалось, убаюкал их. Ибрахим и Зейнаб наконец очнулись и медленно побрели к деревне. У околицы они попрощались, он взял ее руку и поцеловал. Потом они расстались, ни один из них не промолвил ни слова.
Зейнаб сразу же пошла домой, поужинала и, поднявшись на крышу дома, уселась там одна. Удивительно, безмерно было ее счастье. Вскоре к ней подошли сестра и брат. Малыш сел рядом с Зейнаб и положил голову к ней на колени. Она сидела долго, глядя на далекую луну, пока брат не заснул. После вечерней молитвы пришел отец. Вдвоем они перенесли мальчика в комнату и улеглись на своих постелях. Но Зейнаб ворочалась почти до утра, сон не шел к ней. Ее обуревало желание встать и пойти к Ибрахиму. Пусть бы он прижал ее к себе еще раз! О, как сладостен был тот прекрасный, неземной миг! Если б вернуть его! Но родители спят у самой двери, и малейшее движение разбудит их. Наконец, почти на рассвете, она все‑таки уснула.
На другой день она встала, как обычно, рано утром, и поспешила на сбор хлопка. Ей хотелось скорее увидеть Ибрахима и целый день не сводить с него глаз. Но как только она вновь оказалась среди подруг, былая робость вернулась к ней, и она осмелилась лишь украдкой несколько раз взглянуть на него. Когда их взгляды встречались, она вздрагивала и готова была провалиться сквозь землю или спрятаться куда‑нибудь. Вечером он распорядился увезти собранный ею хлопок в последнюю очередь. Рабочего скота не хватало, и Ибрахим остался с Зейнаб — ждать, пока вернется верблюд или осел, чтобы увезти и ее хлопок.
Он сел на берегу канала и усадил ее рядом.
— Ты помнишь, Зейнаб, как однажды в обеденное время, когда мы были на поле соседа моего Абу Халила, у тебя закружилась голова и я прыскал тебе в лицо водой?
Щеки Зейнаб вспыхнули ярким румянцем, когда она — вспомнила тот случай на заре своей любви к нему. Потупившись, она подняла какую‑то веточку и стала водить ею по земле. Ибрахим, как и вчера, взял ее за руку и произнес:
