Андрей Левкин - Вена, операционная система
Притом что я, конечно, ощущаю свое влипание – уже и потому, что я здесь, и через свои чувства ко всему этому. По факту данного текста и рассуждений на эту тему, наконец. Но мне заметно то, что незаметно, например – как именно тебя захватывает этот город своими бытовыми и временными для тебя физиологическими отношениями, спасибо простуде. Да, все поверхностно, вскользь, не углубляясь, но мозг уже приводит какие-то свои параметры в соответствие с их значениями здесь – так в память вставляется, заменив/вытеснив предыдущий, новый код подъезда после смены жилья. На второй день я еще мог глядеть на это со стороны: на то, как именно меня захватывает и уточняет до своей версии город; тратя время именно на наблюдение за этим процессом. Когда и где это еще возможно?
Я еще тут не укоренен, и к этому временному здешнему мне от какого-то неизвестного, но реального меня-as-is, как такового тянется прозрачная субстанция, тонкая, как растянутая жевательная резинка. Тянется и тянется откуда-то, как прозрачный человек бесформенного вида; по необходимости тянется к телу, все соединяя: это медиа и есть message, откуда-то выталкивающийся тебе в рот или пальцы. Неважно, как это на самом деле, но я воображу себя так и смогу глядеть на все непредвзято. Потому что их городское вещество я с детства не ел, а за два дня оно хоть и накопилось, но в количестве, пригодном лишь для стороннего сочувствия и неполного понимания.
В Вене же – с ее стороны – какое-то такое вещество, которое физиологически модифицирует новоприбывших; в том случае, конечно, когда они согласны на этот акт (ну, не зажимаются) и если более-менее годятся ей по свойствам. Вещество это – не запах; газ не газ, влага не влага, не воздух даже, что-то отчужденно колючее. Не так что колющее, а как-то мелко покалывающее, и не так, как кактусы с мелким подшерстком, который своим колхозом и впивается. Нет, уколов много, но они отчетливо различимы и отдельные; каждый из них есть острое проницание, боль проходит в момент укола – жало доставать не надо, и она, Вена, его тоже не вынимает. Как если бы ледяные иголки: укололи и тут же растаяли. Нет, все же присутствует и запах: слабый горький, не дыма, может быть, миндаля – едва выраженного, только его оттенок. Запах сопровождал не иголки, не укол, он возникает по факту переживания ощущения, и не после, а еще за секунду до него. В остальном же Вена для меня так и не пахла, она была разве что немного злая: как я в моих личных обстоятельствах (ценностный вакуум), так и она в своих общественно-социальных. Будто у нас тут сейчас относительно схожий возраст.
Ее вещество было белесо-прозрачным, минимально липким. Вот, рассказывают, у катаров было такое свое – оставшееся неизвестным, конечно, – вещество, присутствие которого в их телах давало им возможность менять физиологию, обходиться без символики тайн и легко переносить сжигание на кострах. Не говоря уже о вегетарианстве и неверии в особый смысл семейной жизни, равно как и прочего здешнего ада. Вряд ли бы эта особенность освобождала их от переживаний на тему ценностного вакуума, но коль скоро такого вещества в организме уже много, то они могли воспринимать ситуацию как нормальную дисгармонию местного ада. Конечно, раз уж я с этим корреспондировал, то и сопрягал все подряд с самим собой. Собственно, с кем еще.
Но Вена, да, не пахла и не собиралась начинать: ни в каком из вариантов не пахла. Да, были пятна отдельных запахов в апреле, когда цветет всякое разное, но тоже – едва-едва. Именно пятнами, по локальной необходимости, но это не запах города в целом. Чуть-чуть запах побелки в метро на линиях 4 и 6, где эти бело-зеленые-золото-черные павильоны. Даже если там и не побелка, а краска – стены не особо пачкались, но они все равно выглядели как побеленные, откуда и призрак ее запаха. Иногда свежей сыростью пах дождь, но только пока еще падал вниз, а в виде луж уже не имел запаха. Ну да, может быть, мой запах совпадал с венским, но что именно совпадало? Запахи субстанций, или же субстанция вообще пахнет всюду одинаково, а именно в Вене у меня есть в нее дырка, вход?
Возможно, в этом и состояла моя тяга к этому странному месту – а как не странному, когда поведение города всегда было нелепо, и вообще, крах городского проекта: раз уж, опять же, их тут сейчас живет меньше, чем в начале XX века. Но и обреченности длительного увядания тоже не было, несмотря на громадное количество заброшенных лавок. Вообще, если тут музеефикация и крах, а я ощущаю с этим городом сходство, то что же, мои дела обстоят так же? Тогда надо их улучшать, именно за его счет. Ему-то уж тогда все равно.
Но если подумать, то никакой Вены и не было, это такие просто всюду кольца, ребристые, полужидкие, сквозь которые проходит лента, шелковая, с резкими краями. И это кольцо – Вена, и следующее, а ты сквозь них проскальзываешь своей субстанцией, что – от легкого трения – дает чувство нематериального вожделения – то ли к городу, что абсурдно, то ли невесть к чему. Никакой такой особенной Вены не было, она была почти депрессивным местом с большим прошлым, которое как-то присутствовало, но она все равно оставалась вполне скучной и почти злой, не было тут ничего недосказанного.
Оно разве что подразумевалось и додумывалось; точнее – не имея оснований для додумывания, возвращалось к последней оформленной теме попадания чего-то в свою дырку, как если колеса шестеренок совпали и фактически слиплись; их зубцы неощутимы более, и теряешь свои внешние формы, а как не потерять, когда они уже влипли в окружение, странным образом при этом открыв щель в дальнейшую – не сказать, что непременно осмысленную, но иную деятельность: как проход между домами или дверь в стене – а там, за ней, тихо, пропали постоянные щелканье и повизгивание, внутри там спокойно и без зацеплений с чем бы то ни было; а потом уже знаешь, что эта тишина сделана почти неслышимым гулом, который и глушит в себе прочие звуки.
Тут как-то ранее медленно текшее время дернулось, и был уже некий литой тяжелый плотный вечерний ночной шар, который катался от темечка через рот в гортань и обратно: каменный, но не очень твердый. Похоже на катание на бывшем биме номер 1 кругами по Рингу по часовой стрелке (я так никогда и не проехал на биме номер 2 по кругу против часовой – а теперь уже и не проеду, ведь их же отменили), или, наоборот, езда по Рингу похожа на катание этого шара, а тогда, если есть шар, при чем тут вообще трамвай? А, да, дождь, но можно выйти на «Шоттенторе» и пойти на U2, там под навесом в переходе много разных развлечений, даже книжная лавка, не говоря уже о кофейне, где на стене еще цены в шиллингах, видимо – протестуя против глобализации и хода времени, но сегодня не было никакого дождя, значит – шуршат машины под окном.
Дождь, Музейный квартал
Нет, вчера к ночи дождь действительно начинался. С утра он уже лил и, судя по лужам, делал это уже давно. У меня это был предпоследний, даже последний день в городе, в понедельник с утра надо ехать в аэропорт. Я не совсем верно разметил поездку, ее надо было сдвинуть на день раньше, все равно понедельник как рабочий день пропадет. В воскресенье потому что пусто всюду, даже не поесть без некоторых поисков работающей харчевни. Впрочем, я ничего и не рассчитывал, но тут еще и дождь. Конечно, музеи работали, полдня можно провести в Музейном квартале.
Музейный квартал – он и в самом деле квартал. Внешнее, старое здание, которое выходит на Zweierlinie, глядит в створ между историческим и художественным музеями. Раньше оно то ли было конюшнями, то ли на этом месте собирались строить торжественные конюшни, в порядке завершения тотального замысла архитектора Земпера под названием «Кайзерфорум»: музей слева, музей справа, вдали – Хофбург, к которому через Ринг перекидываются две арки – по одной от каждого музея. Не очень большие арки, ниже музеев. Но их так и не сделали. А с конюшнями не знаю, то ли это уже они и есть, то ли их тоже не построили, а это было здание другого назначения. Ну, они любили лошадей и выездку, ощущая это имперским делом. Мне все равно заходить не с их стороны, а сбоку, через подворотню со стороны пансиона, всего-то перейти Бурггассе и за угол.
Первый двор небольшой, как прихожая, а во втором обнаружилась экспозиция в виде трех дальнобойных грузовиков, с длинными прямоугольными корпусами. Двери этих контейнеров были распахнуты, а внутри они выкрашены в желтый, синий и красный цвета. Каждый из них был изнутри покрашен в свой цвет. Это было хорошо, потому что внутри них, во-первых, сухо, а дождь все льет. Вдобавок они ярко-цветные, а весь день серый, да еще и сам Музейный квартал серого и бежевого цветов.
Простуда все еще крутила голову, выпил кофе в кантине. Расписание выставок я заранее не смотрел, гляжу на плакаты. На том здании, которое конюшни, а теперь – Электрическая галерея, висит растяжка с надписью типа «Да здравствует город!». В самой Электрогалерее сложены всякие видео– и компьютерные арты. Все примерно одинаковые, но веселые.
