Элис Манро (Мунро) - Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)
Он усмехнулся. Бросил взгляд на небо:
– Где-то к восьми уже. Минут этак без шести-семи восемь. Но у меня тут, правда, есть зацепка. Я знаю, когда вышел с работы, плюс потом я зашел за сигаретами в «Севен-илевен», поговорил пару минут с ребятами, а потом на велике домой. Вы ведь не в нашем городе живете?
Джинни сказала, что нет.
– А где?
Поведала и об этом.
– Я смотрю, вы устали. Хотите домой? Хотите, я зайду и скажу вашему мужу, что вы хотите домой?
– Нет. Этого не надо, – сказала она.
– О’кей, о’кей. Не буду. Мать там небось судьбу им предсказывает. Она умеет читать по ладони.
– В самом деле?
– Конечно. Пару раз в неделю она и в ресторане этим занимается. Еще по чаю. Ну, то есть по чаинкам.
Он поднял свой велосипед и откатил его, убрав с дороги микроавтобуса. Глянул внутрь сквозь водительское окошко.
– Ключи в замке, – сказал он. – Тогда… Хотите я сам вас до дому довезу? Вéлик можно кинуть внутрь. А вашего мужа и Элен пусть везет домой Мэтт, когда они там закончат. А если Мэтт к тому времени будет не очень, Джун довезет. Джун – это моя мать, но Мэтт мне не отец. А сами не водите? Нет?
– Нет, – сказала Джинни. Она не садилась за руль уже несколько месяцев.
– Нет. Вот, я так и думал. Тогда что – о’кей? Давайте я? О’кей?
– Только я другой дорогой поеду. По времени будет то же, что и по шоссе.
Через знакомый жилой комплекс не поехали. Поехали даже вообще в другую сторону, свернув на дорогу, которая шла как бы вокруг щебеночного карьера. Понять можно было только то, что в данный момент они едут на запад, в направлении самой светлой части неба. Фары Рикки (так он ей представился) все еще не включал.
– Здесь можно не опасаться кого-то встретить, – пояснил он. – Сколько помню, на этой дороге я, по-моему, ни разу ни единой машины не встретил, никогда. Очень немногие вообще в курсе, что тут есть дорога… А если я включу ближний свет, – продолжал он, – небо сразу потемнеет, и вокруг все тоже потемнеет, и вообще непонятно будет, где едешь. Мы еще подождем немножко, а уж потом, когда покажутся звезды, тогда фары и включим.
Небо было похоже на едва-едва окрашенное красное, желтое, зеленое или синее стекло, в зависимости от того, на какую часть неба смотришь.
– Вы согласны?
– Да, – сказала Джинни.
Как только включишь фары, деревья и кусты станут черными. Просто черными глыбами вдоль дороги, за которыми будет черный массив леса, тогда как сейчас это отдельные, все еще поддающиеся опознанию ели, кедры, тонкоперистые лиственницы, а под ними заросли недотроги с ее цветками, похожими на мерцающие огоньки. Цветы казались такими близкими, протяни руку – коснешься, да и машина ехала медленно. Джинни выставила руку в окно.
Нет. Не дотянулась. Но почти. Такое было впечатление, что дорога едва ли шире машины.
Джинни показалось, что впереди блеснула вода в канаве.
– Там что, справа вода? – спросила она.
– Справа? – отозвался Рикки. – И справа, и вообще повсюду. Вода тут по обеим сторонам от нас, а во многих местах она и под нами. Хотите посмотреть?
Он замедлил микроавтобус. Остановился.
– Вот посмотрите вниз с вашей стороны, – сказал он. – Откройте дверь и поглядите вниз.
Сделав как сказано, она увидела, что они на мосту. На маленьком мостике не более десяти футов длиной, крытом досками, уложенными поперек. Перил нет. А внизу неподвижная, стоячая вода.
– Мостики тут по всей дороге, – сказал он. – А где не мостики, там трубы под насыпью. Потому что вода тут все время течет то туда, то сюда под дорогой. Или просто стоит там и никуда не течет вообще.
– А глубоко тут? – спросила она.
– Да нет. Сейчас-то, летом, – нет. А вот подъедем к большому плесу – там глубже. Вот весной тут разливается так, что вся дорога под водой, не проедешь. Вот тогда глубоко. Плоское место тут тянется на много миль, и дорога идет по нему из конца в конец. Причем у нее нет ни одного пересечения с другой дорогой. Насколько я знаю, это единственная дорога через болото Борнео.
– Болото Борнео? – переспросила Джинни.
– Ну да, это у него официальное название.
– Есть такой остров, называется Борнео, – сказала она. – Но он на другом конце планеты.
– Этого я не знал. Все, что я слышал, это болото Борнео.
Теперь посредине дороги шла полоска темной травы.
– Время зажечь фары, – сказал он.
Включил, и они оказались в туннеле внезапной тьмы.
– Однажды я так сделал, – вновь заговорил он, – ну, то есть вот так же включил фары, смотрю, а там дикобраз. Сидит себе прямо посреди дороги. Столбиком таким сидит, вроде как на задних лапах, и смотрит прямо на меня. Как маленький старичок. Вусмерть испуганный, так что и двинуться не может. Я даже видел, как у него зубы стучат.
Она подумала: а ведь он, поди, девчонок сюда привозит.
– Ну что ты будешь делать! Я на клаксон давить, а он ни с места. Ну что я буду – вылезать, гоняться за ним? Это же дикобраз все-таки, мало ли, может иглой стрельнуть. И я остановился. Стою, время есть. Когда опять включил фары, его уже не было.
Теперь ветки придорожных кустов действительно были близко, царапали по дверце, но если и попадались среди них цветы, их было не видно.
– Хочу вам кое-что показать, – сказал он. – Хочу показать вам такое, чего вы наверняка никогда не видели.
Если бы все это происходило в той прежней, нормальной жизни, Джинни, возможно, начинала бы уже испытывать страх. Впрочем, если бы это было в прежней, нормальной жизни, ее бы тут вообще не было.
– Хотите показать мне дикобраза, – сказала она.
– Да ну. Нет, конечно. Кое-что куда более редкостное, чем какие-то там дикобразы! На мой то есть взгляд, разумеется.
Еще с полмили проехали, и он выключил фары.
– Видите звезды? – сказал он. – Я вот о чем. Звезды.
Он остановил микроавтобус. Сперва со всех сторон нахлынула глубокая тишина. Потом в нее по краям стали проникать звуки: глухой гул (видимо, отдаленного транспорта) и маленькие беспорядочные шорохи, стихающие прежде, чем их успеешь как следует расслышать, – их, наверное, производят какие-нибудь ночные животные, может быть птицы или летучие мыши.
– А весной если сюда забраться, – сказал он, – кроме лягушек, вообще ничего не слышно. От их кваканья просто глохнешь.
Он открыл дверцу со своей стороны.
– Вот. А теперь выйдите и давайте немного прогуляемся.
Джинни сделала, как было велено. Она шла по одной колесной колее, он по другой. Небо впереди казалось светлее, и появился новый звук – что-то вроде тихого ритмичного лопотания.
Дорога меж тем сделалась деревянной, а деревьев по сторонам больше не было.
– Дальше, дальше пошли, – сказал он. – Вперед.
Он подошел ближе и коснулся ее талии, как бы руководя и направляя. Потом убрал руку, предоставив ей идти по деревянному настилу, напоминающему палубу корабля. Подобно палубе корабля, настил подымался и опадал. Но здесь это было не из-за волн, движение вызывалось шагами – его и ее; в такт шагам настил немножко, еле заметно, подымался и опадал.
– Вы поняли, где мы находимся? – спросил он.
– На пирсе?
– На мосту. Это плавучий мост.
Теперь и она это видела: поверхность дорожного настила была всего в нескольких дюймах над стоячей водой. Он подвел ее ближе к краю, и они посмотрели вниз. В воде плавали звезды.
– Какая темная здесь вода, – сказала она. – Ну, то есть… она темная не только потому, что ночь?
– Она все время темная, – гордо подтвердил он. – Это потому, что топь. Она выделяет то же вещество, которое есть в чае, и вода поэтому похожа на черный чай.
Виден был ей и берег – кочки, поросшие тростником и осокой. Вода в тростниках чуть плескалась, отсюда и странный звук.
– Танин, – сказал он, выговорив это слово так гордо, будто, поднатужившись, вытащил его откуда-то из темноты.
Еле заметные движения моста вызвали у нее иллюзию того, будто и деревья, и кочки с осокой покоятся на плавающих земляных блюдцах, а дорога – это плавающая земляная лента, под которой сплошная вода. Причем эта вода хотя и кажется такой спокойной, но совершенно спокойной быть не может, потому что, стóит сосредоточить взгляд на какой-нибудь из отраженных звезд, начинаешь замечать, как она мигает, меняет форму и уплывает из поля зрения. Потом возвращается… но, может быть, уже и не она.
До этого момента ничего не замечая, Джинни вдруг спохватилась, что шляпа куда-то делась. Шляпы не было не только на голове, но и в машине тоже. Когда она выходила из машины писать и заговорила с Рикки, шляпы на ней уже не было. И когда сидела в машине, откинув голову на подголовник и прикрыв глаза, а Мэтт ей рассказывал свой анекдот, шляпы не было. Она, должно быть, обронила ее на кукурузном поле, когда в панике металась туда и сюда. В то время как она со страхом отводила взгляд, чтобы не видеть выпуклость его пупа с приклеившейся к нему лиловой футболкой, он совершенно спокойно взирал на ее жалкую черепушку.
