Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Да такое вряд ли было бы под силу крепким духом донским казакам из станицы Вешенская, а уж они-то, как известно, пить умели. Да и ярый якобы поборник вольности степной, возмутитель спокойствия и устоев государственных бандюга Стенька Разин наверняка никогда б не отработал такими стахановскими ударными темпами… перед тем, как бросить за борт в набежавшую волну, по всей вероятности, ни в чем не повинную персиянку.
«Мистика!» – с величайшим недоверием, дорогой читатель, бросите вы мне в лицо и, в общем, будете абсолютно правы, а я со своей стороны с вами соглашусь, но, правда, не во всем. Да, мистика для европейца, что обосновался западнее Карпатских гор. А для вечно улыбающегося американца – так и подавно. Я посмотрел бы на его улыбку, глотни он хотя бы четвертую часть выпитого Людмилой Георгиевной Неказистой. «Обыкновенной русской бабы» – как она любит себя называть.
Кстати, о вдове. Логическая цепочка моих рассуждений о выпитом заставила меня ненароком вспомнить о близкой мне женщине. Я тогда повернул, помню, голову в ее сторону, но и по сей день могу клятвенно утверждать, что обыкновенная русская баба выглядела на тот момент свежее нового, непользованного махрового полотенца. На тот момент обыкновенная русская баба, вдова олигарха, Людмила Георгиевна Неказистая на пару с Эльвирой Тарасовной Касперчак, в девичестве Зусман, живо и очень весело обсуждали проблему мужского инфантилизма, аппетитно заедая эту проблему копчеными угрями, капусткой и малосольными огурчиками.
Однако вся эта идиллия с обильным поеданием закусок была в секунду прервана резким хлопком. Фаддей Авдеич своей могучей ладонью так звезданул об стол, что копченые угри на мгновение ощутили себя птицами.
– Господа, – серьезность его тона не подлежала сомнению, – я вот сейчас сидел и усиленно размышлял над словами всеми нами уважаемого Гаргантюа Малявкина и, увы, пришел к неутешительному выводу: проблема кармы, судьбы и всего остального требует отдельных философских изысканий с соответствующим финансированием. По моему глубочайшему убеждению, этот вопрос, как первостатейный и животрепещущий, следует немедленно выносить на Совет Объединенной Европы. Иначе будет поздно, – Фаддей Авдеич еще раз хлопнул ладонью о стол, поставив тем самым жирную точку в своих силлогических умозаключениях.
«Господи, Фаддей Авдеич, уважаемый, ты это о чем?» – подумалось мне, но очередной кусок пойманной в воздухе вожделенной рыбы уже проник в полость моего рта, и вредная привычка размышлять о чем-нибудь потустороннем и отвлекающем от конкретики оставила меня в покое. Согласен, «есть упоение в бою», но копченый угорь, дорогой читатель, это упоение, не сравнимое ни с чем! Даже со спуском с горы на сноуборде. Хотя, признаюсь честно, никогда не пробовал.
Между тем как-то уж очень застенчиво, наполовину, открылась входная дверь якитории, и на пороге появился специалист по изготовлению суши с весьма впечатляющей ссадиной на лбу.
– Оерылды дэрге, – моментально срисовав в дверях шеф-повара, на удивление спокойным тоном сказал ему Фаддей Авдеич, после чего тот послушно подошел к столу, остановившись метрах в трех от нас. – Ущь куелторсын дыр караеб? – спросил хозяин заведения, внимательно глядя на специалиста в упор.
– Да не бери в голову, начальник. Шайтан попутал. Ну, не выспался, наверное, – сохраняя последние островки достоинства, как мог, оправдывался шеф-повар.
– Шайтан туеролсы, – немедленно последовало в ответ. – Карабердын шайтан – оранжир тюльпан лимон! – Фаддей Авдеич повысил голос. – Дурулдэ мардыке забастовка, курулсын мардыке баррикады… Ущь торсын юорлох? Гаралды? Туардыр? Чойдурлан?
– Все понял, шеф, – специалист, что называется, уронил голову, уставившись в пол. – Обещаю: впредь ни слова о политике.
– Доэлтэрдын дыр караеб! – не сбавлял накал Авдеич.
– Признаю, хозяин. Не моих мозгов это дело. Ну, говорю же, шайтан попутал… Разрешите на кухню?
– Ох, караелды, Ерлындырген! Ох, караелды дэрге, – Фаддей Авдеич пусть и напутственно, но строго погрозил пальцем своему шеф-повару, и перековавшийся, как могло показаться, в аполитичную амебу специалист немедленно удалился.
Не успел Фаддей Авдеич разлить по пятой, как на сей раз с шумом распахнулась входная дверь, и в круглосуточно работающее заведение ввалилась разрумяненная толпа вернувшихся с полей селян. Человек, эдак, с десять. Что-то весело обсуждая, они поставили свои вилы и грабли прямо вдоль стены у входа.
Эпизод семнадцатый
«Селяне»
Если сказать, что публика сия оказалась слишком разношерстной и по меньшей мере странной, – значит не сказать ничего. Поэтому, если и подвергну вас и ваше драгоценное свободное время экзекуции, описывая странности новоприбывших персонажей, то сделаю это в процессе, всячески стараясь избегать занудной, скучной и нетерпимой мной самим тяжеловесности. Буду описывать, так сказать, по мере производственной необходимости. Тем более одним росчерком пера или даже целым абзацем дать характеристику ввалившейся компании мне не представляется возможным. Могу пока только сказать, что самым шустрым среди них оказался субъект средних лет с неприятным пронзительным взглядом, насквозь буравившим визави из-под козырька стильной кожаной фуражки с красной звездой на месте кокарды. Вообще, если судить по его внешнему виду, то не могло быть сомнений, что товарищ был выдернут временем, как минимум, из семидесятилетнего прошлого, да больно куртка-кожанка от Fendi, как, впрочем, и сапоги, и галифе, ну никак уж не вязалась с концом двадцатых годов прошлого столетия. Таких технологий, а соответственно, и материалов тогда просто не существовало. Словом, шустрый субъект выскочил из нестройных рядов ввалившейся толпы будто бы на подиум.
Так вот, этот то ли чекист, то ли комиссар, что, в общем-то, одно и то же, грациозно оттягивая носок, словно идущий на поклон солист балета, подскочил к Фаддей Авдеичу и, выбрасывая ногу, сделал несколько вращений вокруг собственной оси. В большом балете это называется никак иначе, как фуэте. Однако ближе к телу: завершив вращения, танцор припал перед хозяином якитории на правое колено, широко раскинув руки в стороны. Но вот что характерно: все остальные новоприбывшие как бы выстроились в очередь, определенно не смея разойтись по углам и преспокойно рассесться за столы, дабы предварительно не поприветствовать в обязательном порядке Фаддей Авдеича. И это не были мои предположения. Я видел, что это так и есть на самом деле.
– Ах, Шлыков, Шлыков, вы по-прежнему в своем репертуаре, – не скрывая своего откровенно брезгливого отношения к субъекту в кожанке от Fendi, с легким раздражением в голосе заметила ему Эльвира Тарасовна. – Каждый раз у вас одни и те же па. Неужели нельзя придумать что-нибудь пооригинальнее? До меня, например, дошли смутные слухи, что классический балет, как таковой, уже умер. Давайте уж тогда соответствовать веяниям времени. Может быть, что-нибудь более авангардистское наконец?
– При всем моем уважении к вам, сударыня, никогда! – гордо ответил Шлыков, поднимаясь с колен. – Я консервативен, а потому от классических форм отступать не намерен.
Неожиданно Шлыков (ну так уж она его назвала) резко вздернул руку к козырьку фуражки и вытянулся по стойке «смирно»:
– Разрешите доложить, Фаддей Авдеич?
Фаддей Авдеич бросил мимолетный взгляд в мою сторону, но все же на какую-то долю секунды глаза наши встретились. Затем он, подобно шеф-повару, опустил свою кудрявую голову и, уставившись в пол, не то с неудовольствием, не то со смущением произнес:
– Ох, носит вас нелегкая! Ну, рассказывайте… раз уж так. Что там у вас опять?
– С превеликим удовольствием сообщаю вам, уважаемый Фаддей Авдеевич, – глаза ярого сторонника классических форм озарились нездоровым блеском, – что процесс идет полным ходом. В строгом соответствии с директивами вышестоящих органов. Сегодня лично мной, Фаддей Авдеич, раскулачено девятнадцать кулацких дворов. Но в некогда завоеванную Ермаком Тимофеевичем Сибирь отправятся не все. – Из висевшей у него на поясе деревянной кобуры он ловким привычным движением достал свой раритетный маузер и направил его дуло прямо мне в лицо. – Вот этим мерилом истины, товарищи, вместо Сибири я отправил в мир иной восемь с половиной контрреволюционных элементов. Мальчишка, понимаешь ли… Ну, чистый бесенок! Вцепился мне в рукав, чуть не оторвав с корнем манжет! вы, надеюсь, представляете? Эдакое маленькое злобное кулацкое отродье!
– Вы, товарищ Шлыков, мерзкий и отвратительный элемент! – бросила ему в лицо мадам Касперчак, в девичестве Зусман. – Я больше не желаю каждый раз выслушивать от вас эти гадости! Фаддей Авдеич, избавьте меня наконец от этого извращенца!
– Ты, правда, комиссар, иди-ка лучше выпей, – сказал Фаддей Авдеич, не поднимая головы. – Раз уж большего предложить тебе не в моей власти. Нет у меня директив вышестоящих органов на этот счет. Иди, Шлыков, иди. Хотя какой ты, на хрен, комиссар? – после паузы добавил Фаддей Авдеич. – Ты у нас, товарищ Шлыков как есть ОГПУшник.
