Анджела Картер - Кровавая комната
— Так он слижет с меня всю кожу!
И каждый взмах его языка слой за слоем сдирал с меня кожу — все наслоения, которые накопились за мою жизнь в том мире, — оставляя лишь нарождающуюся патину золотистых шерстинок. Мои серьги снова обратились в капли воды и скатились вниз по моим плечам; и я стряхнула их со своей великолепной шкуры.
Кот в сапогах
Фигаро здесь, Фигаро там, говорю вам! Фигаро вверх, Фигаро вниз — господи боже ты мой! — да этот проныра Фигаро ловко пробирается к миледи в спальню в любое время суток, когда ему заблагорассудится, потому что, сами понимаете, это светский, дипломатичный, утонченный кот; он всегда знает, когда миссис желает провести время в компании своего пушистого друга. Ибо какая леди на всем белом свете не ответит на столь страстные, хотя и всегда скромные (toujoursdiscret), заигрывания со стороны очаровательного рыжего кота? (Если только при попадании в нос малейшей шерстинки глаза ее не переполняются слезами, однажды так и было, и скоро вы об этом услышите.)
Я самец, господа, настоящий рыжий самец и горжусь этим. Горжусь своей великолепной, ослепительно белой манишкой, которая замечательно гармонирует с мандариново-оранжевой мозаикой (о, в какие огненные цвета раскрашена моя шкура!); горжусь своими по-военному роскошными усами, но еще более — своим чарующим взглядом, способным околдовывать птичек; горжусь — и даже, как говорят некоторые, чрезмерно — своим мягким, напевным голоском. Стоит мне при виде луны над Бергамо затянуть какую-нибудь импровизированную песню, и все окна на площади открываются настежь. И если этим беднягам-музыкантам, этому жалкому сборищу оборванцев, обивающих пороги в захолустьях, бросают в награду лишь горсть мелких монет, когда они кое-как разбираются по инструментам и начинают выводить хриплые рулады своими нестройными голосами, — то насколько щедрее граждане осыпают меня наградами, выливая на меня ушаты свежайшей воды, кидая едва подгнившие овощи, а иногда даже тапочки, туфли и сапоги.
Вы видите на мне эти прекрасные, высокие, блестящие кожаные сапоги? Этот подарок сделал мне молодой офицер кавалерии, бросив сначала один; а потом, когда я, исполненный самых возвышенных чувств, возблагодарил его за щедрость новой руладой — и хоп! — я едва успел увернуться, как вслед тому полетел и второй. Их высокие каблучки щелкают, как кастаньеты, когда Кот совершает прогулку по мостовым, ведь песня моя напоминает фламенко, что-то испанское есть в каждом представителе кошачьего рода, хотя сам Кот элегантно смягчает свой мужественный и крепкий родной бергамский диалект французским, ибо это единственный язык, на котором можно мурлыкать.
— Мерррррррррси!
В мгновение ока я натягиваю новые сапоги на свои опрятные беленькие носочки, которые украшают кончики моих задних лапок. А молодой человек, с любопытством наблюдающий в лунном свете за тем, какое применение я нашел его обувке, кричит мне:
— Эй, Кот! Котик!
— К вашим услугам, сэр!
— Поднимайся на мой балкон, Кот!
Прямо в ночной рубашке он высовывается из окна и протягивает мне руку, а я быстро взбираюсь на фасад, передними лапами опираясь на курчавую головку херувима, задними отталкиваюсь от лепного венка, подтягиваю их к передним, затем одной лапой встаю на сосок грудастой каменной нимфы — оп! — левой лапой чуть ниже: думаю, задница сатира вполне подойдет. Ничего сложного, если есть навык, и никакое рококо тебе не помеха! Акробатические трюки? Да я прирожденный акробат. Кот может сделать сальто назад, держа на отлете в правой лапе бокал вина, и не пролить при этом ни капли.
Однако что касается знаменитого тройного сальто-мортале en plein air, то есть в воздухе, то есть без всякой поддержки и страховочных канатов, то даже я, Кот, к своему стыду, ни разу такого не проделывал, хотя двойные кульбиты мне удавались частенько, под общие аплодисменты.
— А ты поразительно способный кот, — сказал молодой человек, когда я добрался до его подоконника.
Я учтиво преклонил перед ним колено, отставив зад и задрав хвост повыше, опустил голову, чтобы ему было легче дружеской рукой пощекотать меня под подбородком; и, конечно же, невольно одарил его своей природной, обычной улыбкой.
Ибо у всех без исключения котов — начиная от жалких обитателей трущоб и кончая самой гордой и белоснежной кошечкой, которая когда-либо украшала собой подушку римского понтифика, — у каждого из нас есть своя нестираемая улыбка. Нам всем суждено улыбаться такими сдержанными, холодными, спокойными улыбками Моны Лизы независимо от того, весело нам или грустно. Поэтому у всех котов вид дипломатов; мы постоянно улыбаемся, и все считают нас насмешниками. Но этот молодой человек, насколько я заметил, и сам был весельчак.
— Сандвич, — предложил он, — а может, глоточек бренди?
Жилище у него бедное, хотя он достаточно хорош собой, и даже en deshabille, то есть в ночном колпаке и всякое такое, скорее смахивает на ловкого и стройного денди. Этот человек не промах — знает что почем, подумал я; тот, кто способен блюсти себя даже в спальне, никогда не даст тебе пропасть. А сандвичи с телятиной — просто объеденье; я с наслаждением отправляю в рот тоненький ломтик ростбифа и смакую вино, к которому пристрастился с младых когтей, ведь в юности я начинал свою карьеру в винной лавке, пробавляясь ловлей мышей в погребах, пока не отточил свой ум настолько, чтобы им жить.
И что же в итоге этого полуночного разговора? Я принят на работу, вот так с ходу, в качестве слуги — камердинера (valet de chambre), а иногда и денщика, ибо когда финансы иссякают — а так всегда и происходит с любым галантным офицером, когда падают его доходы, — он же закладывает все, даже собственное одеяло. И вот тогда его верный Кот сворачивается клубочком на груди у Господина, чтобы он не замерз ночью. И если ему не нравится, когда я начинаю мять его грудь (при этом он болезненно вскрикивает) — делая это исключительно из чистой любви к нему и желания проверить, насколько мои коготки способны втягиваться, да и то лишь в минуты задумчивости, — то какой другой слуга способен проникнуть в святая святых молодой девицы и передать ей любовную записочку в тот самый момент, когда она читает молитвенник вместе со своей набожной матушкой? А я проделывал такое пару раз, за что хозяин был мне безмерно благодарен.
И в конце концов, как вы сами вскоре услышите, я добыл ему то, что осчастливило нас всех.
Итак, Кот получил свое место вместе с сапогами, и, осмелюсь заметить, у нас с Хозяином оказалось много общего, потому что он был горд, как дьявол, задирист, как петух, распутен, как лис, и — хотя я говорю об этом любя — он был самым остроумным из всех негодников, когда-либо носивших чистые воротнички.
Когда наступали тяжелые времена, я подворовывал на рынке, чтобы принести что-нибудь на завтрак — селедку, апельсин, пирожок; мы никогда не голодали. Я верно служил ему и в игральных салонах, ведь Кот может безнаказанно переходить с одних коленей на другие, заглядывая в карты к любому! Кот может прыгнуть на брошенные кости — он же не в силах спокойно смотреть, как они катятся! Глупенький зверек, он принял их за птичек; а после того как я со своей мягкой спинкой и упругими лапками вдоволь наиграюсь с этим дурачьем и меня сгребут в охапку, чтобы примерно наказать, кто тогда вспомнит, как изначально легли кости?
Кроме того, у нас были и другие… не столь благородные способы зарабатывать на жизнь, когда нам неприветливо отказывали во всех гостиных, как порой бывало. Я исполнял свой испанский танец, а он обходил толпу с шляпой в руке: оле! Но такому унижению он подвергал мою верность и привязанность лишь тогда, когда наш кухонный шкаф делался так же гол, как и его зад; это после того, как мой хозяин, совсем обнищав, заложил даже подштанники.
В общем, все шло как по маслу, свет не видывал еще таких закадычных друзей, как Кот и его Хозяин, пока человеку не приспичило влюбиться.
— У меня все с ног на голову, Кот.
Я как раз приступил к омовению, вылизывая собственную задницу со свойственной котам безупречной гигиенической аккуратностью, задрав кверху лапу, которая торчала, как свиная ляжка; я почел за лучшее промолчать. Любовь? Что общего у моего лихого хозяина, ради которого я прыгал в окна всех борделей в городе, пробирался в укромный сад женского монастыря и выполнял еще бог знает какие поручения, дабы удовлетворить его похоть, — ну что у него общего с нежной страстью?
— А она… Принцесса, заточенная в башне. Далекая и сияющая, как звезда Альдебаран. Прикованная цепью к какому-то дурню и охраняемая драконом.
Я поднял голову, оторвавшись от мытья своих половых органов, и пристально посмотрел на него, изобразив самую саркастическую улыбку; и продолжаю сверлить его, покуда он не напоется вдоволь.
— Все коты — циники, — заключает он, не выдержав пристального взгляда моих желтых глаз.
