Вероника Черных - Икона
Новый год дома с родителями и младшей сестрой Анькой прошёл весело и обыкновенно – так, как это помнилось с малых лет. Ёлка, самодельные игрушки, которые Коля с сестрой вырезал и клеил несколько лет назад, нехитрая еда – что сумели накопить, заготовить летом и купить накануне.
Поразговаривали о работе всех членов семьи, пошутили, попели песни, подарили небольшие подарочки (Николаю достался новый модный галстук), сходили погулять в новогодней ночи, возвратились и спать легли.
Сестра Аня на следующий день попыталась у брата выспросить, не нашёл ли он на заводе любимую девушку, но брат стоял скалой, ни за что не хотел проговориться. Да и о какой девушке он мог говорить, когда у Верки Карандеевой на новогодней вечеринке не появился, а Гальке Степанкиной он лишь общие фразы при встрече бросал и вполне возможно, мечтания его лопнут воздушным шариком, когда девушка откажет ему в первом свидании.
Такая девушка! У неё, скорее всего, поклонников – как плотвы в пруду! И Николай вполне может оказаться одним из невостребованной «плотвы».
Чем бы её привлечь?.. Было б у них общее комсомольское задание… А что, если и вправду, подойти к секретарю ячейки, попросить по секрету?..
Трактор Телелюев парень спокойный, понимающий. Чего бы ему не пойти навстречу Гаврилястому? Они с ним, между прочим, раз шесть или семь вместе дежурили в составе народной дружины, улицы патрулировали в целях охраны порядка. Даже, помнится, задержали пару хулиганов и четырёх пьяных, неосторожно попавшихся им на пути. Тем более, у самого Телелюева девушка любимая есть, а значит, он Николаю не соперник в деле завоевания Галки Степанкиной.
Вечером второго января, тепло распрощавшись с родными, Гаврилястый уехал в Чекалин, на свою койку в мужском общежитии завода. В коридоре его встретил Совдеп Гасюк, спешащий на свидание с Идой Сундиевой, которое и свиданием трудно назвать из-за того, что приключилось к Верой Карандеевой. От него Николай и услышал страшные вести:
– Колька, ты?! Ты куда пропал, чудак-человек?! Тут из-за тебя тако-ое!
Гаврилястый перепугался не на шутку: неужто дура девка с крыши бросилась или в душевой повесилась?! Вот попал! То, что не беременна – точно: дальше поцелуев у них дело пока не зашло, чему Николай теперь облегчённо радовался.
– Вера тебя вечером тридцать первого ждала, как собака кость, а потом, как стали танцы плясать, ей с кем это дело делать? И, понимаешь, чудак-человек, она чего натворила? Обхватила старую икону святителя Николая Угодника и с ней стала плясать!
Николай, ожидавший скандалов и самоубийства, нахмурился, ничего не понимая.
– И всё? – протянул он, хлопая глазами.
– Как же! История только на разбег вышла! Проплясала круга три, и вдруг грохот, молнии, ветрище! А когда стихло – глядим: она о-ка-ме-не-ла.
Последнюю фразу Совдеп громко прошептал.
– Столбняк, что ли? – брюзгливо предположил Николай.
Совдеп Гасюк поморщился.
– Какой там столбняк, ты чего, не слышишь? О-ка-ме-не-ла, говорю! Трогаешь – а она холодная и твёрдая, как мраморная колонна.
У Николая выпучились глаза. Он не поверил.
– У тебя в мозгу телёнок сдох? – спросил он и покрутил пальцем у виска.
Совдеп тут же набычился.
– Спроси, кого из наших хочешь. Там были я, Ида, Лёвка Хайкин, Светка Терпигорева, Лёшка Герсеванов и Полька Филичкина. Мы, между прочим, свидетели. Пойдём со мной, Колька, мы как раз встречаемся, хотим ещё раз на Волобуевскую к Верке сходить. Вдруг она ожила за это время?
У Николая вырвалось:
– Ни за что! Спятил?!
Совдеп удивился:
– Чего это – спятил? Ты, между прочим, наоборот, должен бы…
– Как Принц Спящую Красавицу, поцеловать передовика производства женского пола, и она оживёт? – ехидно поинтересовался Николай. – Нет уж, я в стороне. Мне таких хлопот не надо. И вообще, пусть врачи разбираются, что там с ней приключилось.
– Ты ж ей обещал прийти…
– Не обещал, а сказал, что подумаю, – поправил Николай. – Потому что обычно Новый год я встречаю дома с родителями и сестрой. Не захотел нарушать традиции. Успею ещё нарушить, когда свою семью заведу. И вообще, не верю я ни в какое окаменение. Бред это. Понятно? Врачи разберутся. Она, наверное, симулянтка. И славы захотела.
– Какой ещё славы? – возмутился Совдеп. – Она тебе что – буржуазная барышня?! Это они там за славой бегают! А наши советские девушки не за славой, а за показателями гоняются! И потом… она стоит!
– Постоит и устанет, – отбрыкнулся Николай. – Сама виновата: такую бучу подняла. Совсем с ума сошла… Слушай, а вдруг и впрямь спятила, а? Надо её в психушке подлечить. Мало ли чего.
Совдеп, не веря собственным ушам, медленно покачал головой.
– Ну, Колька, ты даёшь… Она тебя полюбила, а ты вон как с ней… Это, слушай… нехорошо. Вредно.
– Для кого вредно? – ощетинился Николай.
– Для неё и для тебя. И, между прочим, какой пример ты, комсомолец, даёшь своим товарищам?!
Гаврилястый спохватился: и точно! Как это он разоткровенничался? Не иначе, как с перепугу. А вдруг его из комсомола исключат? Тогда и производственной карьере конец. И отношениям с Галкой Степанкиной… которые пока не начались… но вдруг начнутся! Пятно на всю жизнь! А он всего лишь практикант. Закроют ему путь наверх, и никак!
– Слушай, Совдеп, – миролюбиво проговорил Николай. – В чём я, по-твоему, виноват? Не пришёл на вечеринку, потому что мама и отец просили их навестить. Это ж добровольное дело – идти в гости к девушке или нет. Разве нет?
– Ну… да.
– А то, что с ней произошло – столбняк этот – ведь она сама виновата. Или не виновата, а просто с ней приступ случился, – убеждал Николай, – так в этом приступе разве кто из нас виноват? Организм просто так среагировал. Что тут поделаешь?
Совдеп хмуро смерил его взглядом с ног до головы.
– Ладно. Меня Ида ждёт. Пошёл я.
– А я – спать, – потянулся Николай и натурально зевнул. – Надо выспаться перед работой. Новый год – новые рабочие планы…
Совдеп оставил его одного. Наконец-то! Николай ушёл в комнату, которую делил с двумя парнями, тоже практикантами из вуза, и обрадовался: никого! Видно, гуляют в последний вечер праздника. В одиночестве легче обдумать новое своё положение. Как бы сделать так, чтобы забылось его невольное участие – или, вернее, неучастие в столбняке Веры?
Николай долго не мог уснуть, но притворился спящим, когда вернулись Совдеп и Миша Башкин – его соседи по комнате, чтобы его не втянули в неприятный разговор. Парни молчали, раздеваясь, и напряжение отпустило Николая. Но снилась ему чертовщина: парк, на постаменте – белая статуя Веры Карандеевой с веслом в руке, вокруг неё носятся чёрные черти, топоча копытами и гогоча, и все, кто приближается к чертям, тоже топочат и гогочат.
С тяжёлой головой, угнетённой, к тому же, хмурыми взглядами Совдепа Гасюка, а в рабочем автобусе – и упорных взоров Иды Сундиевой, Светы Терпигоревой, Лёвы Хайкина, Лёши Герсеванова и Полины Филичкиной, намекающих на вину Николая, которую он упорно не хотел чувствовать, он поехал утром на завод.
Он постарался нагрузить себя работой по полной программе, чтобы не думать о Вере. О Галке Степанкиной ему тоже не хотелось думать; может, потом, когда всё утрясётся…
После обеда он столкнулся со Светланой нос к ному и скривил нижнюю губу: тоже начнёт прорабатывать, не надоело?
Светлана поздоровалась, посмотрела на него как-то непонятно, но ничего почему-то не сказала, прошла мимо. Николай удивился и посмотрел ей вслед.
«Что это с ней? Ничего не сказала… Была она вчера у Верки?– думал Гаврилястый. – Что видела?»
И тут услышал в курилке голоса. Прислушался.
– Говорю тебе – каменная она! – горячился, похоже, Лёвка Хайкин.
– Ты её видел?
– Видел! Там ещё никого не было! Мать её «скорую» вызвала и милицию, а на другой вечер мы пошли – никого из них ещё не было. Мать в больницу увезли, и мы спокойно проскользнули в избу.
– Ну, и чего там?
Усмешливый хрипловатый голос полон сарказма, и Николай порадовался этому: значит, не он один не верит в байку об окаменевшей девушке.
Совдеп сказал спокойно:
– Ничего. Стоит, как стояла, не шелохнётся. И вся твёрдая. Ни зова не слышит, ни от ударов не качнётся. Как пришита к этим половицам!
Кто-то заметил:
– Если б столбняк, всё равно б упала. А тут неизвестно, что. Почему она не падает? Вы её толкали?
– Толкали. Но она, как вросла. Страшно, парни, смотреть на неё.
– А ты не придумываешь, часом?
Совдеп и Лёва обиженно фыркнули:
– Мы когда врали?
– Никогда, это точно.
– И здесь не врём. Нам к чему?
– Тогда вообще не понятно!
«Вот именно, – мысленно согласился Николай Гаврилястый. – Непонятно! Подумаешь, парень к ней не пришёл! Что с того? Каменеть, что ли?».
– Если б я в Бога верил, – сказал тот, что говорил о столбняке, – я бы подумал, что её святитель Николай Угодник наказал за кощунство. А Богу-то всё возможно! Потому и стоит она живая, но будто мёртвая… Интересно, а как же она без еды, без питья?