Свортаут Глендон - Благослови зверей и детей
— Что мы сделали? Выпустили бизонов на волю. А утром их окружат и убьют. Эти охотнички явились сюда, чтобы завтра пристрелить три десятка бизонов, и они своего не упустят.
Мы тут виски распиваем, пляски устраиваем, домой собираемся — а ни черта ведь не сделано!
Поколению Коттона войну доставляли на дом. Играть в полицейских и гангстеров, в ковбоев и индейцев — этого им было мало. Стоило нажать на кнопку, чтобы с головой окунуться в сплошное насилие — так выглядела вьетнамская война на телеэкране. Коттон бредил Вьетнамом. Это была переносная война: поставишь телевизор в гостиной — вот тебе воздушный налет, перетащишь в спальню — вот тебе карательная операция, унесешь в ванную — вот тебе артобстрел с моря. Напалм на завтрак, горы трупов — к обеду. Мысленно Коттон не расставался с картой боевых действий. Его воображение щетинилось новейшими видами оружия. Вьетнамская деревня была для него реальнее индейского поселка. Он распростился с ребяческими фантазиями — первым высадиться на Луну или стать лучшим бейсболистом Америки. Вместо этого Коттон с остатками своего взвода пробирался через рисовые поля, поднимал в атаку солдат, осколком ему отрывало ногу, и президент награждал его орденом в Белом доме. Больше всего Коттон боялся, что, пока он вырастет, война кончится.
Вдвоем с матерью они жили на берегу озера в Рокки-Ривер, предместье Кливленда. Как-то вечером, после последних известий, покрутив ручку, чтобы найти программу с подробной военной сводкой, Коттон, распахнув с размаху дверь, явился к матери в спальню и — с воображаемым автоматом в руках — залег в засаде на кровати, а она между тем, сидя перед трюмо, готовилась к выходу в свет. Мать наложила на лицо тон, накрасила глаза, наклеила фальшивые ресницы. Коттон вспомнил, как в Квебеке она в первый же день потребовала вернуться в лоно цивилизации, потому что ей уже надоело. Мать обвела глаза карандашом и в уголках поставила черные точки. Коттон стал Замечать, что в последнее время она все хуже играет в теннис. Раньше она тигрицей металась по корту. Набрав на щеточку краску из серебряной коробочки, мать наложила тени на веки. Она то баловала Коттона, то муштровала. На скулы она наложила немного румян и растерла их. Джон вдруг подумал, что мать, должно быть, боится: молодость уходит, приближается одиночество, не хватает денег. А еще пуще она боится сына, потому что скоро он станет взрослым. Двумя оттенками помады она подкрасила губы, сверху прошлась бесцветным карандашом и приложила ко рту бумажную салфетку. Чтобы сохранить молодость, размышлял Коттон, матери нужно, чтобы сын оставался ребенком. Капнув духов за ушами, она поглядела на него в зеркало, улыбнулась и спросила: «Правда, мамочка у тебя красавица?».
— Чего ты боишься? — спросил Коттон. — Старости?
— Ну-ну, не хами.
— Я не хамлю, — ответил он. — Мне пятнадцать лет. Постарайся это усвоить. Меньше чем через два года мне исполнится семнадцать. И знаешь, что я тогда сделаю?
— Что?
— Пойду в морскую пехоту. Это разрешается, если родители дают письменное согласие.
— Я такого согласия не дам.
— Дашь. Ты наклюкаешься в день моего рождения и даже не посмотришь, что подписываешь. А если не подпишешь, я повешу на шею плакат и выйду с ним к кливлендскому яхт-клубу. А на плакате напишу: «Моей мамочке сорок два года».
— Только попробуй! — воскликнула мать.
И, взглянув в зеркало, побледнела под слоем косметики. У нее за спиной Джон Коттон, упершись локтями в шелковистое покрывало, держал ее на мушке, словно в руках у него был автомат.
Их познабливало. Похолодало, пот после недавней пляски подсох. Наступил тот последний, немощный предрассветный час, когда правда в цене, а иллюзии не в ходу.
Поаккуратней с ними, попридержал себя Коттон, поаккуратней. Они выложились до конца. Они сами не знали, что способны на такое. Они ведь еще пацаны — чуть пережмешь, и они разбредутся по загону, начнут драть на себе волосы, грызть ногти, подвывать сквозь сон от страха, и тогда их уже не собрать. Осталась самая малость. Так что поласковее. Сейчас нужен не кнут, а пряник.
— Вы ведь сами понимаете, в чем суть, — сказал им Коттон. — Наша цель — спасти бизонов. И мы своего почти добились. Почти — наша цель всего в двух милях отсюда. Вчера я поговорил с одним парнем из управления охоты и рыболовства: отсюда всего пара миль до границы заповедника. Другая граница проходит через Моголлонский перевал. От нас что требуется? Погнать стадо к границе заповедника и выставить его за ограду. Тогда бизоны окажутся на воле.
Коттон встал, засунул бляху под майку и застегнулся с таким видом, словно им предстоит сгонять в город поесть мороженого.
— Ладно, пошли! До рассвета осталось около часа, а самое трудное позади. Теперь нам надрываться не придется — понадобится только смекалка. Да вы только вообразите! Бизоны убегут куда хотят — хоть на сотню миль отсюда! И заповедником для них станет весь штат Аризона.
Остальные так и сидели на корточках.
— Как мы их погоним? — спросил Лалли-1.
— Проще простого. Так же, как их пригнали сюда парни из управления охоты. Тут, сказал мне этот парень, не хватает травы. Бизонам немного надо: пустили перед ними грузовик с кормушкой и подбрасывали им сена. А уж они бежали за грузовиком, как овечки. Они сейчас уже третий день не кормлены и оголодали.
— Мало ли кто оголодал! — возразил Шеккер. — Мне пока не, ясно, как все это будет.
— Да брось ты! Мы себе цену знаем, — улыбнулся Коттон. — Мы профессионалы, мы все можем и доказали это! Вот сено. — Он показал пальцем на сено. — Мы подадим его бизонам на блюдечке. Вот грузовик. — Он ткнул в грузовик. — Писуны опять за рулем! А вот Тефт. — И он указал на Тефта.
И Тефт, разрушитель самолетов, вскочил на ноги. Нависнув над остальными, он стал по стойке «смирно», щелкнув каблуками, на секунду сунул руку в карман и, застыв в нацистском приветствии, высоко поднял свой проводок:
— Зиг хайль!
16
Тьма сгущалась. Череда низких туч, сея мелким дождем, ползла над головами писунов. Но глаза их привыкли к темноте, дел было хоть отбавляй, а на изморось им было наплевать.
Лалли-2 отправился в загон спасать все, что уцелело, — фонарики, транзисторы, головные уборы.
Тефт обследовал грузовик. Коттон, Шеккер, Гуденау и Лалли-1 грузили сено. Даже опустив задний борт, им пришлось по двое закидывать в кузов тяжелые брикеты — весом от ста до двухсот фунтов.
Лалли-2 вернулся с одним транзистором, который кое-как работал. Остальное, сообщил он, пришло в негодность, в том числе и шляпы. Вряд ли кто захочет разгуливать с кучей бизоньего дерьма на голове.
Тефт доложил, что грузовик, выпущенный два года назад «форд», в приличном состоянии, горючего вполне хватит на две мили, в этом можно не сомневаться — когда в кузов падает сено, слышно, как в баке плещется бензин. Провод подсоединен, и машина готова.
Они забросили в кузов пять брикетов, подняли задний борт, положили в кузов винтовку и, по требованию Гуденау, бизонью голову и сами полезли в кузов, но тут Коттон вспомнил:
— Да, а подушечка?
— Ну ее! — ответил Лалли-2.
— Ну ее? — удивился его брат. — Вот так номер!
— Ты серьезно? — спросил Коттон.
— Серьезно, — с достоинством ответил Лалли-2. — И хватит об этом.
Соперничество между братьями Лалли граничило с психозом. Не умея держать в узде свои порывы, Лалли-1, после того как перебил в домике всю живность, еще раз открыто проявил ненависть к брату. Лалли-2 стал победителем в лагерном родео. Это было соревнование на время: требовалось проскакать от старта до расположенных в пятидесяти ярдах пустых бочек из-под бензина, отстоящих друг от друга на одинаковом расстоянии, как можно быстрее объехать вокруг каждой, свесившись в седле набок и не выпуская поводьев, а потом, снова сев в седло, вернуться к месту старта. Секундомер был пущен, но, поскольку Шеба относилась к Лалли-2 совсем как к собственному жеребенку, они умудрились на целых три секунды обойти соперника, занявшего второе место. Впервые за все лето победу в соревновании одержали писуны. Прошло несколько минут, и кто-то заметил, что над их домиком курится дымок. Все бросились тушить пожар. Как выяснилось, Лалли-1 поджег поролоновую подушечку, привезенную братом из дома, ту самую, без которой Лалли-2 не мог заснуть, ту самую, с которой он залезал по ночам под койку. Пока подушечку заливали водой, она наполовину сгорела и изошла черным дымом.
— Кончен разговор, — сказал Коттон, перелезая через борт. — Как будем проволоку резать?
Он вцепился в проволоку, стягивавшую брикет и потянул, но безрезультатно.
— Тефт, в кабине должны быть кусачки.
Кусачек Тефт не нашел.
— Черт! — огорчился Коттон.
