Умберто Эко - Маятник Фуко
— Этим столпником был святой Симеон, — сказал Бельбо — и, по-моему, он взобрался на столб для того, чтобы было удобнее плевать на головы проходящих внизу.
— Ненавижу ясные умы, — проворчал Диоталлеви. — Не важно, Макарий или Симеон, — существовал столпник, который, как я уже сказал, так и кишел червями; но я не специалист в данной области, поскольку меня интересуют выходки лишь разумных людей.
— Чистенькими же были твои раввины из Жероны, — поддел его Бельбо.
— Они жили в ужасных трущобах, потому что такие умники, как вы, загнали их в гетто. Ну а тамплиеры сами себе выбрали грязь.
— Не будем сгущать краски, — сказал я. — Вам приходилось когда-либо видеть колонну новобранцев после марша? Я говорю вам обо всем этом для того, чтобы вы лучше понимали противоречивость сути тамплиеров. Тамплиер должен быть таинственным, аскетичным; он не объедается, не напивается, не прелюбодействует, но при этом носится по пустыне, рубит головы врагам Христа, и чем больше голов он срубит, тем больше приобретет входных билетов в рай; с каждым днем он становится все более растрепанным, от него все больше воняет, и, кроме того, Бернард требует, чтобы, войдя в завоеванный город, он не набрасывался ни на девочек, ни на старушек и чтобы в безлунные ночи, когда по пустыне гуляет знаменитый самум, его близкий соратник по оружию не оказывал ему никаких услуг такого рода. Как соединить в себе качества монаха и головореза, потрошить врагов и воспевать хвалу Богородице, не иметь права смотреть в лицо двоюродной сестре, а затем однажды, после многодневной осады ворваться в город и видеть, как другие крестоносцы на ваших глазах наслаждаются с женами халифа, а прекрасные мавританки распахивают корсеты и умоляют: возьми, возьми меня, только сохрани мне жизнь?.. Но тамплиер должен оставаться непоколебимо растрепанным и зловонным, как того хотел святой Бернард, и продолжать молиться… Кстати, достаточно взглянуть на «Retraits»…
— А это еще что такое?
— Устав Ордена, написанный достаточно поздно, когда Орден, образно говоря, уже обул тапочки. Нет ничего хуже скуки в армии после окончания войны. Наступает момент, когда, например, запрещается драться, наносить рану христианину из чувства мести, что-либо покупать или продавать женщинам, клеветать на собратьев. Нельзя терять рабов, приходить в гнев и выкрикивать: «Я уйду к сарацинам!», губить лошадь из-за халатности, дарить животных, за исключением кошек и собак, покидать Орден без разрешения, нарушать печать магистра, выходить за пределы лагеря по ночам, швырять в ярости свою одежду наземь.
— По этим запретам можно сделать вывод о том, чем тамплиеры обычно занимались — заявил Бельбо — Это дает понятие об их ежедневной жизни.
— Представим себе — сказал Диоталлеви, — тамплиера, раздраженного словами или поступками своих собратьев, покинувшего из-за этого лагерь ночью и без разрешения, скачущего на лошади в сопровождении хорошенького сарацинского мальчика, с тремя каплунами, привязанными к седлу; он направляется к девице легкого поведения и вступает с ней в запрещенную законом связь, оплачивая ее услуги каплунами… Затем, во время пирушки мавританок убегает верхом на лошади, а наш тамплиер, еще более грязный, потный и растрепанный, чем обычно, поджав хвост возвращается обратно и, чтобы его проделки остались незамеченными, передает деньги (собственность Храма) неизменному ростовщику-еврею, который ожидает его, сидя на табурете, подобно грифу, подстерегающему добычу…
— Ты бы еще назвал его Каиафой — усмехнулся Бельбо.
— А далее — шаблонная ситуация. Тамплиер пытается вернуть себе если не мавра, то хотя бы хоть какое-то подобие лошади. Но один из его собратьев уже смекнул, в чем дело, и с наступлением вечера, когда ко всеобщему удовольствию подают мясо, при всех делает далеко не прозрачные намеки (известно, что в подобных братствах всегда имеет место зависть). Капитана охватывают подозрения, а подозреваемый в ярости выхватывает нож и бросается на собрата…
— На доносчика.
— На доносчика, это верно: так вот, он набрасывается на беднягу и ножом уродует его лицо. Тот хватается за меч, начинается невероятный скандал, капитан пытается их успокоить, плашмя ударяя мечом, а братья зубоскалят…
— Пить и ругаться, как тамплиеры… — пробормотал Бельбо.
— Черт возьми, сто чертей, тысяча чертей! — принялся подсказывать я.
— Несомненно, наш тамплиер впадает в гнев… и он… что, черт возьми, может сделать разъяренный тамплиер?
— Лицо его наливается кровью, — предположил Бельбо.
— Да, лицо его, как ты сказал, наливается кровью, он срывает с себя плащ и швыряет его на землю…
— Можете забрать себе этот вонючий плащ вместе с вашим поганым Храмом! — включился я. — Да еще со злости ударом меча разбивает герб и кричит, что уйдет к сарацинам.
— Таким образом, он одним махом нарушил по крайней мере восемь запретов.
Дабы лучше проиллюстрировать свою мысль, в заключение я сказал:
— Так вот, представьте себе этих типов, которые кричат, что они готовы уйти к сарацинам, в день, когда их арестовывает королевский бальи и заставляет взглянуть на раскаленные докрасна орудия пыток. Говори, негодяй, признавайся, что вы вставляете себе в зад! Мы? Да плевал я на твои клещи, ты еще не знаешь, на что способен тамплиер, да я тебя самого в зад поимею, а если мне попадется под руку папа, — то и папу, и самого короля Филиппа!
— Сознался, он сознался! Так это и происходило, — затараторил Бельбо. — И, хлоп! — его бросают в карцер и натирают каждый день маслом, чтобы он лучше горел на костре.
— Вы совсем как дети, — заметил Диоталлеви.
Наш разговор был прерван появлением девушки с мясистым индюшиным носом, которая держала в руках какие-то листки бумаги. Она поинтересовалась, подписали ли мы уже петицию об освобождении арестованных аргентинских товарищей. Бельбо не читая поставил свою подпись.
— Во всяком случае, им живется хуже, чем мне, — сказал он Диоталлеви, который сидел с отсутствующим видом. Затем обернулся к девушке:
— Мой друг не сможет подписаться: он принадлежит к индейскому меньшинству, а у них запрещено подписываться своим именем. Многие из них сейчас находятся в тюрьмах, потому что терпят правительственные преследования.
Девушка долго с сочувствием смотрела на Диоталлеви, а потом подала лист мне.
— А кто они такие?
— Как это — кто такие? Аргентинские товарищи.
— Да, но из какой группировки?
— Может, из Такуары?
— Но ведь Такуара, насколько мне известно, это фашистская группировка, — заметил я.
— Фашистская, — злобно прошипела девица. И ушла.
— В общем, тамплиеры были оборванцы, — подытожил Диоталлеви.
— Да нет, — ответил я. — Это я перестарался, впечатление получилось одностороннее. Рядовые действительно ходили примерно в этом виде, но орден как таковой с самого начала стал получать субсидии, чем дальше — тем больше, по мере того как открывались капитанства на территории Европы. Вот к примеру, только от одного Альфонса Арагонского тамплиеры получили в подарок целую страну, то есть он оформил на них завещание и оставил им королевство при условии, если умрет без прямых наследников. Тамплиеры предпочли не полагаться на случай и переоформили документы, получив синицу в руки еще при жизни дарителя, а синица представляла собой полудюжину крепостей по всей Испании. Король Португалии подарил им лес. Лес этот вообще-то был сарацинский, но тамплиеры взялись за его чистку, в два счета выбили оттуда мавров и между делом основали Коимбру. И это только отдельные зарисовки… В общем, картина такая: боевики едут сражаться в Палестину, но ядро ордена расположено на родине. Какие это открывает возможности? Да такие, что если кто-либо направляется в Палестину, и не хотел бы путешествовать с золотом и драгоценностями в кармане, он попросту заходит к рыцарям-тамплиерам, в их французские, испанские или итальянские гарнизоны, вносит деньги, берет квитанцию и получает по ней в Палестине.
— Аккредитив, — сказал Бельбо.
— Именно. Это они изобрели систему чеков. Задолго до флорентийских банкиров. Теперь вам должно быть ясно, что на основании добровольных пожертвований, военных контрибуций и поступлений от финансового посредничества орден превратился в международный концерн. Подобная структура могла держаться только на менеджерах высокого класса. Эти люди сумели убедить Иннокентия II предоставишь им экстраординарные льготы: орден имел право оставлять себе всю военную добычу, и по имущественным вопросам не должен был отчитываться ни перед королем, ни перед епископами, ни перед патриархом Иерусалимским, а только перед папой. Таким образом, они были освобождены от уплаты десятин, но сами имели право облагать десятинной пошлиной все контролируемые территории… В общем, мы имеем дело с фирмой, которая при постоянно активном балансе недоступна никакой налоговой инспекции. Понятно, почему епископы и коронованные особы не могли их любить, но и без них не могли обходиться. Крестовые походы организуются с бухты-барахты, народ едет воевать не зная куда и каким образом, а тамплиеры — свои люди в тех краях, понимают, с кем они воюют и чего ждать от противника, прекрасно знают местность и ведение боя на этой местности… Хотя, судя по хроникам, способны увлекаться и нагородить кучу глупостей. Время от времени какие-то абсурдные кавалерийские наскоки… Странно, до чего не сочетается их политическая и управленческая серьезность с лихостью их боевых привычек. Летят сломя голову, не проверяя обстановку, попадают в ловушку и погибают ни за что ни про что. Возьмем, к примеру, историю осады Аскалона…
