Владимир Лобас - Жёлтые короли. Записки нью-йоркского таксиста
– В такси нужно иметь «мазл».[36]
– Будешь работать – научишься! – резюмировал Алик-с пятнышком.
Доктор подвел ко мне кадрового водилу, с которым когда-то работал в таксомоторном парке в Одессе:
– Скотина, объясни человеку все, как следует, чтоб он не мучался!
– Почему не объяснить? – кивал таксер. – Он не делает бабки потому, что медленно едет. Я видел, как он едет…
Тем острее было задето мое самолюбие, что укол был справедлив. Я спросил:
– С какой скоростью ты сейчас ехал в «Кеннеди»?
– Семьдесят.
– Но ведь ты же часа полтора проторчишь здесь и потом под отелем – не меньше. Какой смысл в том, что ты выиграл десять минут на шоссе?
– Это дело привычки.
– А гнать с такой скоростью – не опасно?
– Работа на транспорте связана с авариями.
Можно хоть что-нибудь почерпнуть из таких объяснений? Скажите, можно?
– Доктор, вы в Союзе тоже водили такси? – поинтересовался я.
– Почему вы так решили? – обиделся Доктор.
– Я уже несколько раз слышал, что вы работали в таксопарке.
– Но я работал врачом. – Он благодушно улыбался: – «Скотобаза» – это же лучшие годы моей жизни!
– А что вы там, собственно, делали?
– Стоял на проходной и каждой скотине говорил: «Дыхни!». К обеду я был уже пьяный без водки…
Стоявшие вокруг нас таксисты заржали.
– Чем же вам эта роль так нравилась?
– «Нравилась»? «Роль»? – насмешливо переспросил Доктор. – Тем, что каждая скотина давала мне двадцать копеек!
Я поморщился, и губы Доктора искривила ирония:
– Посмотрите на него: ему противно! Он такой интеллигентный, что умеет даже писать по-английски! Что ты понимаешь? – клевал меня Доктор. – Я же лечащий врач с многолетним опытом. Я принимал в поликлинике по сорок больных в день и после этого ходил по вызовам: у меня пухли ноги! Я работал, как вол, как ишак, а получал восемьдесят рублей в месяц. Ты забыл, сколько стоила курица на базаре? Десять рублей! Килограмм картошки – рубль, мы же подыхали с голоду!..
Он глядел куда-то мимо меня, будто там, за моей спиной, находился самый важный для него слушатель.
– Если я приходил в дом, где на столе стояла тарелка с яблоками, так я уже смотрел не на больного, а на эту тарелку, пока мне не говорили: «Доктор, пожалуйста, скушайте яблочко». Тогда я брал два– и пихал в карман. Я мог своему ребенку покупать яблоки?
Доктор опять бросил взгляд куда-то мимо меня.
– Мы жили в одной комнате с родителями на четырнадцати метрах. Моя жена каждую ночь отворачивалась к стенке, она стеснялась! Я постоял месяц на проходной таксопарка – мы ожили! Мы имели, что кушать. Мы через год купили кооперативную квартиру!..
На русских таксистов то, что говорил Доктор, не произвело впечатления. Разве только врачи там бедствуют? Обо всех, кто не умеет подворовывать, там говорят: человек не умеет жить. Наш разговор был никому не интересен, и он заглох бы, если бы, оглянувшись, не заметил я, куда поглядывал Доктор: за моей спиной стоял толстый мальчишка Иоська, тот самый, что возил с собой баночку… Тут черт дернул меня за язык:
– Погоди, – перебил я Доктора. – Если тебя, врача, советская власть так унизила и ты был вынужден собирать на проходной по двадцать копеек с рабочих, то почему же, попав в страну, где живут не «скоты», а люди, ты ее проклинаешь?
– Атомную бомбу им на голову! – закричал Доктор и бросил быстрый взгляд на мальчишку. Дался нам обоим этот мальчишка…
– Бомбу? – переспросил я. – За то, что твоим старикам дали пенсии? За то, что твоя семья и твои родители живут в бесплатных, по сути, квартирах? За это?
Неосторожные слова мои упали, как спичка – в сено. Что поднялось!
– Поц! Поц! – в одну душу орал весь кружок, а Доктор схватился за голову и стонал:
– Бож-же! Как-о-ой поц!
– Нам дают то, что нам положено!
– Положено!
Крича чуть ли не громче всех, я пытался делать вид, будто абсолютно спокоен.
– Я тоже так считаю: если в доме гость, его надо накормить, приютить. Но если вместо «спасибо» гость скажет, что это ему «положено», что мой дом «вонючий»…
– Он «идейный»! – глумился Доктор. – Беги! Беги скорей, сообщи куда следует!..
– Ах, вот как? – обрадовался я. – Ты, стало быть, советуешь донести на тебя? Прекрасная мысль. Но если я пойду в Эф-Би-Ай[37] и скажу, что ты ведешь антиамериканскую пропаганду, объясни, что из этого выйдет? Что они могут тебе сделать? Они могут у тебя отнять талоны на бесплатные продукты? Выселить тебя из дешевой квартиры?
Лицо Доктора осенила догадка:
– Они могут поцеловать меня в «же»!
– Правильно, – сказал я. – В этой стране даже для таких, как ты, существует свобода слова. Даже твои права охраняет Конституция…
Почему непристойная, режущая слух выспренность звучала в моих интонациях? Разве я говорил не то, что думал?..
– Минуточку! – Разочарованный рубщик с Привоза приподнялся на своем ложе: – Товарищ Бублик, убедительно прошу вас ответить на такой вопрос: – Почему корова делает блины, а коза – орешки?..
Длинный Марик молол какую-то чепуху, но его внимательно слушали… Словно воочию Марик увидел слева от себя, на асфальте – коровий «блин», справа – козьи «орешки» и застыл перед необъяснимостью загадки. Таксисты нервно хихикали, их щекотал восторг…
Я вынужден был что-то сказать и, саркастически ухмыльнувшись, буркнул: «Отцепись, не знаю», но именно такого ответа Длинный Марик и добивался. Он широко развел руки, подчеркивая всю мою несостоятельность.
– Так если ты даже в говне не разбираешься, как же ты берешься рассуждать об Американской Конституции?..
Толстый мальчишка смеялся вместе со всеми, бессильная злоба душила меня. Но я знал: споря против всех, выиграть невозможно и снова набросился на Доктора.
– Сколько раз ты завалил экзамен?
– Допустим, четыре…
– Почему же ты не можешь его сдать?
– А кто вообще может сдать их экзамен? Это же мафия.
– Какая «мафия»?
– Медицинская. Разве эта сволота подпустит кого-то к своей кормушке?
– Но я знаю минимум трех врачей, которые сдали с первого захода.
– Значит, забашляли…
– Они такие же нищие эмигранты, как и ты.
Пытаясь привлечь внимание таксистов, я достал из кармана деньги:
– Доктор, за каждый правильный ответ я буду платить тебе пять долларов. Как по-английски называются почки, ты, конечно, знаешь…
– «Кидней» – сказал простодушный Доктор. – Давай бабки.
– Нет. Пять долларов ты получишь, если скажешь, как называются надпочечники. Ну! О чем ты думаешь?
– Допустим, что я забыл…
– А как будет предплечье?
Возникла нехорошая пауза.
– Надкостница?
– Куда ты гнешь? – сказал Доктор.
– Я хочу тебе доказать, что ты водишь такси не потому, что тебя не пускает к кормушке «мафия», а потому, что ты ничего не знаешь.
– Дурак! – рассмеялся Доктор. – Я двадцать лет лечил людей.
– «Скотов»…
Он сделал вид, что не слышал:
– Этот английский мне ни на хрен не нужен! Я могу лечить эмигрантов.
– Нет, не можешь, – сказал я. – Тебя на пушечный выстрел нельзя подпускать к больным. Ты не знаешь американских лекарств, ты не умеешь пользоваться справочниками. Мы с тобой говорим не в первый раз: ты не в состоянии объяснить механизм инфаркта. Ты после института не прочел ни одной книжки.
– Да кто ты такой! – двинулся на меня Доктор, он готов был меня избить. – Над тобой же все смеются. Ты даже в таксисты не годишься!
– Правильно, – сказал я, – ты точно такой же врач, как я – таксист.
Мальчишка давно отошел и курил на пару с другим пацаном самокрутку марихуаны; мы оба – и Доктор, и я – в равной степени были ему смешны и противны. Но я продолжал разоряться:
– В этой «вонючей» Америке есть, по крайней мере, одно преимущество: здесь вас всех насильно никто не держит!
Они говорили: «Разве был бы в Кишиневе хоть один камень, который я не поцеловал бы?», «А я бы пополз на карачках!», «А я согласен десять лет отсидеть!». Но их не впускали обратно…
Я плюнул под ноги:
– Вы омерзительные, злобные твари! Подонки! – вскочил в чекер и так рванул с места задним ходом – выезд со стоянки был заблокирован кэбами, – что бедный Скульптор еле вывернулся из-под колес…
9
Я кружил и кружил по пустому аэропорту, а руки – тряслись; я не мог прийти в себя. Господи, как глупо! Моя очередь, занятая в половине шестого, – потеряна. И ради чего? Несчастных, раздавленных эмиграцией людей я убеждал в том, что на самом деле им хорошо. А может, я хотел в чем-то убедить самого себя?
Среди моих записей, сделанных в ту, первую таксистскую осень, есть замусоленный блокнот с пометкой «Утренний Кеннеди» и списком действовавших в этой главе персонажей: Архитектор алкон, Грузинский стол, Тарелочка с микрофоном, Скульптор, исчезнувший Узбек… Под списком – жирно отчеркнут вывод, поразившее меня «открытие»: ЭМИГРАНТЫ НЕ ЛЮБЯТ АМЕРИКУ, а за этой записью следуют две мелко-мелко исписанных странички, озаглавленных – «Жареная картошка».
