Михаил Веллер - Легенды Арбата
Выкатывает из-за поворота «цундап» с коляской, на нем двое немцев с бляхами на груди: фельджандармерия. Тормозят, подзывают:
- Иван, ком цу мир!
Один руку с газа не убирает, другой винтовку из-за плеча наизготовку перетаскивает - страхует: год война продолжается, научились.
Он подходит покорно на бедных ножках, и за пять шагов брызгает сиротской слезой, как лейка, что при таком мандраже в перспективе винтовочного прицела нисколечко не трудно, тьфу на вашего ненужного Станиславского. И прерываясь всхлипами и шморга-ми, растапливает каменные сердца балладой про тато, сгинувшего на фронте, мать, угнанную в эвакуацию с колхозным стадом, и старую обезножевшую тетку, к которой он идет вскопать огород и покушать лепешку из лебеды. Немцы фильтруют чуждые звуки - смотрят без понимания:
- Аусвайс?
- Йа-йа, аусвайс! - и лезет во внутренний карман обтерханной телогреечки готовно.
А внешний вид безупречный: славянский подросток, стоящий на лестнице эволюции на следующей ступени после турнепса. Рубашонка ситцевая, штаники залатанные, из обкорнанных волосок лесной мусор торчит. Рожа добрая, плосковатая и тупая. И аусвайс . Да… Где аусвайс?… Во внутреннем кармане нет, и в боковых нет… черт, сука, господи!!! и в потайном с изнанки штанов нет… и за пазухой… Потерял???!!!
Обшаривает себя, охлопывает и трясется крупно. Нет… нету. Потерял, значит, во время этих своих тарза-ньих прыжков по деревьям.
Он все белеет, и свежие царапины на его лице и руках все отчетливей. И немцы к ним присматриваются, и в воздухе возникает напряжение. Интересуются происхождением царапин, и жестикуляция у них, как на стрельбище. Он сбивается про падение с сарая, они скалятся без понятия и глумятся насчет борьбы русских с медведем.
- Партизан? - догадываются немцы в подтверждение его ужаса.
То есть - влип. По запрещенной статистике, тайком передаваемой изустно, половину групп берут в первые двенадцать часов после приземления. И вероятно, немцы их засекли и сейчас по одному вылавливают.
- Наин! - рыдает он. - Нихт партизан! Камараден!
Обыскивают его брезгливо, дают прикладом по почкам, кидают в коляску и везут. И он болтается на ухабах и пытается вспомнить, о чем говорили на занятиях «Тактика поведения на допросах в полиции и гестапо». А сам как снегом внутри набит - холодное оцепенение и ни одной мысли.
И привозят в село. Въезжают во двор. Во дворе курят жандармы, приветствуют. Типа райотдела милиции. И обмениваются замечаниями, на хрена они этого щенка привезли, будто нельзя было решить вопрос на месте. Немецкий он знает, и от этого знания ему вообще плохо становится.
Пинком и тычком его заправляют в дверь и докладывают, что вот, в заданном квадрате задержали подозрительного без документов. Объяснить толком не может. И выходят.
Никогда не бывает так плохо, чтоб не могло стать еще хуже. Потому что за столом сидит офицер. Это не офицер. Это агитплакат «Рыцари СС», или «Палачи СС», с какой стороны взглянуть. Выкован гитлерюген-дом и отшлифован командной кастой. Форма с иголочки, фуражка с высокой тульей выгнута, белесые волоски подстрижены аккуратно, и замшевая перчатка на левой руке. А правой рукой что-то пишет.
Дописывает до точки, откладывает ручку и смотрит на него - холодными, голубыми, льдистыми арийскими глазами смотрит. И выражение в тех глазах пустое и безжалостное. Будто на муху случайную внимание обратил. И как насквозь светит и пронзает этим своим всевидящим взглядом. И сразу становится понятно, что никакие наивные легенды здесь не проканают. Как на стекле его этот офицер видит. Такой за сто шагов нюхом чует добычу… Настоящий контрразведчик и палач.
Что называется - прощай родина. Стоит он, кролик перед удавом, и губами беззвучно шевелит - нет звука, не включается.
Удовлетворившись просмотром и утвердившись во мнении, офицер подзывает его вялым жестом и двумя пальцами поворачивает за подбородок. Больно щиплет в прореху штанов:
- Парашютист? Дерево? Цап-цап?
- Господин офицер! я упал! сарай! кусты! там! там! клянусь!
- Партизан?
И тогда из него наперегонки рушатся застрявшие слова вперемешку с соплями, слезами и судорожным иканьем: про сгинувшего отца, угнанную мать, сироту-тетю и аусвайс, который еще утром был вот в этом кармане, но он косил серпом крапиву…
Не слушая, офицер протяжно зевает и прерывает его пренебрежительным жестом, резюмируя результаты допроса:
- Партизан.
Встает и отстегивает клапан помещенной слева от ременной пряжки кобуры.
Последний воздух, дух небесный покидает легкие с беззвучным писком:
- Нихт шиссен, херр офицер… - и, конечно, плывущая в обморок жертва не отдает себе отчета, что при минимальном слухе интонации писка звучат так, как говорят только в Гамбурге и Киле.
Офицер дергает чуть заметно углом узкогубого рта, а дальше следует провал чувств… какая-то механическая сила поднимает за шиворот, душа воротником… Стук и колокол в голове - это его лбом с треском вышибли дверь.
Его устанавливают на крыльце, как шаткое полено… придерживают… А затем возникает странное состояние невесомости, крепко подпертое сзади - словно полет на пушечном ядре! Это… все?!, это и есть смерть?… Еще нет. Это его здорове-еннейшим пенделем в зад запустили в воздух - и он летит по дуге в положении на четвереньках. И в этом положении пропахивает носом землю в зарослях крапивы.
Мир возвращается в звуках и оглушительно пульсирует. Это жандармы во дворе хохочут и аплодируют.
А офицер, цепко фиксируя его расплывчатый взор, подчеркнуто медленно раскрывает кобуру и тянет обшарпанный рабочий парабеллум. И, показывая ему стволом повернуться спиной, назидательно поясняет:
- Пу-пу!
Он послушно поворачивается. Ему уже все равно. Полная блокада эмоций. Равнодушие за чертой. Ничто не имеет значения.
За спиной щелкает затвор.
- Пу-пу!
Он покачивается, спотыкается на месте и падает.
- А-га-га-ха-ха! - немцы просто лопаются и подыхают от хохота. Работа их такова, что сцена представляется вполне и чудно комичной.
Ствол у офицера в кобуре. Отставив большой палец и вытянув указательный на манер пистолета, он грозит вставшему на четвереньки пленному. Так пугают детей.
- Ваньюшка! - металлическим голосом лает офицер. - Бежать! Шнель!
Чьи-то руки вздергивают его и толкают в распахнутые ворота. И он медленно бежит по инерции, качаясь и не понимая своих движений.
А сзади:
- Партизан капут!
У него материализуется большая нежная спина, а в ней позвоночник, сердце, легкие и почки.
