Вера Эфрон - Продана
Но теперь я была уже не так уверена. Опять увидеть Марата, опять смотреть в его звериные глаза – нет, мне сразу стало страшно. Его взгляд всегда парализовывал меня. Я чувствовала себя маленькой мышкой, которая против своей воли прыгала в пасть удаву. Особенно когда он кричал:
– Эй ты, грязная крыса! Иди сюда!
Этим окриком и началось мое адское житье. Я все по-прежнему хорошо помню – запахи, песню по радиоприемнику, все детали и потом противный голос:
– Эй ты, грязная крыса! Иди сюда!
Глава первая
Все началось с моего стремления к лучшей жизни. Я знаю, если бы не это и если бы я жила как все в нашей деревне, ничего бы со мной не случилось. Но я не хотела жить, как моя бабушка, или, еще хуже, как моя мама. Ходить весь день в измазанных глиной сапогах и убирать за коровами навоз или стоять за прилавком и продавать водку алкашам, а потом самой напиваться после работы я ни за что не хотела. Мне хотелось лучшей жизни.
Поначалу я плохо представляла себе, что такое лучшая жизнь, но я не хотела жить скучно и бессмысленно. Это я поняла еще в первом классе. Вспоминаю, как я читала первые предложения в букваре. Сначала – «Ученье – свет», потом – «Неученье – тьма».
Читать было интересно. Когда буковки, эти отличающиеся друг от друга значки, образовывали слово, было интересно узнать, о чем же в книге говорилось дальше. Однажды после школы я пришла домой и села читать. Букварь я прочла за один день. Я не могла оторваться от букваря, пока не перевернула последнюю страницу.
Когда бабушка вернулась домой от своих коров, я спросила ее:
– Почему ты никогда не читаешь, бабуля?
У нас в доме не было ни одной книги, ни одной газеты. Телевизор был – он стоял на тонких ножках в углу, накрытый кружевной скатеркой. Иногда, большей частью по воскресеньям, мама снимала с него скатерку и нажимала на зеленую кнопку. Телевизор шипел какое-то время, потом в середине экрана неожиданно появлялась светлая точка, из которой рождалась картинка. Больше всего меня завораживало превращение тьмы в свет. Когда дома никого не было, я по нескольку раз нажимала сперва на зеленую кнопку, потом на красную. Свет после красной кнопки гас, и недоступный мир исчезал. Но ни бабушка, ни мама не позволяли мне играть с телевизором, так что все это случалось не так уж часто.
И радио у нас тоже было: небольшой коричневый ящичек, затянутый спереди желтой пыльной тряпочкой. Из ящичка исходил звук – красивые мужские и женские голоса. Но бабушка и мама слушали радио редко. Они чуть свет уходили на работу. Через несколько часов бабушка возвращалась домой, чтобы приготовить мне завтрак, а потом опять уходила к своим коровам. После полудня она приходила снова, чтобы приготовить кое-какую еду к обеду.
Еда была такой же скучной, как и бабушкина жизнь. Как правило, картошка и кефир. Мясо и курица на столе появлялись редко. Бабушка жарила к ним картошку с луком. Жареная картошка с луком и мясо были моим любимым блюдом.
Мне и в голову никогда не приходило, что в доме нет книг, пока я не пошла в школу. В нашей маленькой деревушке была только начальная школа, с первого по четвертый класс, а потом дети на автобусе ездили в ближайший городок Красное Село. Там и работала мама. Но и в начальной школе была небольшая библиотека, в которую нас привела учительница в первый же день учебы. Такого количества книг я никогда еще не видела!
– А зачем столько книг? – спросила я учительницу, нашу деревенскую соседку.
– В книгах знания, – ответила она.
– И ты прочитала все эти книги? – удивилась я.
– Да, – улыбнулась она. – И еще много других. Читать очень интересно.
Когда я за один день прочитала свой букварь, ее слова стали мне понятны.
«Мама мыла раму» – сообщал букварь, в котором была нарисована красивая женщина, одетая в красивое платье; она мыла окно. На моей маме такого красивого платья я сроду не видела – даже тогда, когда мама наряжалась в кино, она не могла сравниться с женщиной, моющей раму. Наверное, потому, что та женщина из букваря умела читать, а мои бабушка и мама читать не могли, думала я.
Когда я спросила бабушку, почему она не читает книжки, в комнате стало тихо.
– Ты умеешь читать, бабуля? – повторила я свой вопрос.
Бабушка молча взглянула на меня, потом пошла в угол к умывальнику и стала мыть свои большие корявые, узловатые руки. Она несколько раз хорошенько намылила их большим коричневым куском мыла и сполоснула пену водой из умывальника. Водопровода у нас в доме не было, да и туалета тоже. Уборная была во дворе, а маленькая баня – в огороде. Баня в нашей деревне была у всех. Современная финская баня не идет ни в какое сравнение с русской баней, которую топят березовыми дровами и в которой при мытье используют березовые веники. Ими хлещут по всему телу, в результате расширяются поры, и вся грязь, все болезни выходят из тела. После бани чувствуешь себя как бы вновь рожденной.
Баня хороша и летом, и зимой. Самое то – выскочить летом на свежий воздух, после того как хорошенько похлещешь себя березовым веником. Все тело горит, и ты бросаешься в маленькую речушку, очень холодную, потому что чистые ключи остужают воду даже в самые жаркие дни! Но еще лучше ходить в баню зимой. Если снаружи совсем холодно, накидываешь на себя пальто, берешь полотенце, засовываешь ноги в галоши и – бегом до бани. Открываешь дверь, и теплый воздух ударяет тебе прямо в нос. В предбаннике, где на крючках развешаны березовые веники, раздеваешься, берешь веник и входишь в другую половину бани, в парную.
Первым делом надо привести в порядок веник. Веник должен быть достаточно велик и не терять маленьких зеленых листочков даже после двух-трех раз использования. Мытье в бане во многом зависит от веника. Ломать березовые ветки нужно ранней весной, когда листья только что распустились и не больше двух-трех сантиметров. После того как веник высох, листья на нем не опадают, даже если как следует побьешь им по телу. Свежие веники подвешивают к потолку в хорошо проветриваемом и в не слишком светлом помещении. Бабушка обычно развешивала их в дровянике рядом с баней. Готовые веники развешивались потом в предбаннике и ждали своей очереди.
Бабушка только в бане могла смыть всю грязь с рук, вымыть из-под ногтей и из глубоких складок, из-за которых ее руки казались обернутыми в черную паутину. Обычным мылом сделать ей это не удавалось.
И когда я спросила ее о книгах, казалось, что она хотела содрать кожу со своих больших рук, уставших от тяжелой работы. Я стояла, молчала и ждала.
Бабушка наконец кончила мыть руки и тщательно вытерла их новым полотенцем, за которым сходила в кухню и достала там из комода. Потом она присела перед комодом на корточки и выдвинула нижний ящик. Я продолжала молча наблюдать за ней. Но и она не произнесла ни слова, а только вздыхала. Некоторое время спустя она выкопала из ящика тетрадь в старой темно-зеленой обложке, на которой золотыми буквами было что-то написано. «Аттестат зрелости», – прочитала я по буквам.
