Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Я сажусь в самолет и улетаю.
Часть I
Мальчики
Глава 1
Мать-бунтарка
Азита, несколькими годами ранее
– А наш братик по-настоящему – девочка!
Одна из сгорающих от нетерпения близняшек кивает, подкрепляя свои слова. Потом поворачивается к сестре. Та соглашается. Да, верно. Она может это подтвердить.
Две абсолютно одинаковые десятилетние девчушки. У каждой черные волосы, беличьи глазенки и редкая россыпь мелких веснушек. Пару минут назад мы танцевали под музыку «шаффл» с моего плеера, ожидая, пока их мать завершит телефонный разговор в соседней комнате. Мы передавали друг другу наушники, поочередно демонстрируя свои коронные движения. Хотя я так и не смогла сравняться с ними в затейливых вращениях бедрами, некоторые из моих самых вдохновенных «а теперь поем все вместе!» были встречены с одобрением. И впрямь наши голоса звучали весьма неплохо, отскакивая рикошетом от холодных как лед цементных стен квартирки в выстроенном «при Советах» лабиринте, который стал домом для горстки представителей немногочисленного кабульского среднего класса.
Теперь мы сидим на расшитом золотой нитью диване, рядом с которым девочки-близнецы накрыли чайный столик – стеклянные кружки и термос с помпой на серебряном подносе. Мехман кхана – наиболее богато убранная комната в афганском доме, ее предназначение – демонстрировать богатство и нравственность владельцев. Кассетные записи стихов Корана и искусственные матерчатые цветы в персиковых тонах занимают угловой столик, трещина на котором заклеена скотчем. Сестрицы-двойняшки, сидящие с аккуратно подобранными под себя ногами на диване, кажется, чуточку оскорблены тем, что я не реагирую на их великое откровение. Близняшка номер два наклоняется вперед:
– Это правда! Он – наша сестренка.
Я улыбаюсь им и снова киваю:
– Да-да.
Конечно.
Фотография в рамке на боковом столике демонстрирует их младшего братика, позирующего в пуловере с V-образным вырезом и при галстуке, рядом с ухмыляющимся усатым отцом. Это единственная фотография, выставленная в гостиной. Старшие дочери говорят по-английски ни шатко ни валко, зато с большим энтузиазмом, нахватавшись фраз из учебников и программ спутникового телевидения, которое обеспечивает тарелка, стоящая на балконе. Возможно, дело просто в языковом барьере.
– Ладно, – говорю я, не желая показаться недружелюбной. – Я поняла. Ваша сестра. А какой у тебя любимый цвет, Бенафша?
Девочка колеблется, пытаясь сделать выбор между красным и пурпурным, а потом переадресует вопрос сестре, которая столь же серьезно обдумывает его. Близнецы, обе одетые в оранжевые кардиганы и зеленые брючки, кажется, делают почти все с совершенно девчачьим синхронизмом. Их покачивающиеся головы венчают сверкающие резинки для волос, и только когда одна из них говорит, резинка другой на пару мгновений замирает. Такие моменты – шанс для новых знакомых начать различать близнецов: главный признак – крохотное родимое пятнышко на щеке Бехешты. Бенафша означает «цветок», Бехешта – «рай».
– Я хочу быть учительницей, когда вырасту, – предлагает Бехешта новую тему для нашей беседы.
Когда настает очередь девочек задать вопрос, обе они желают узнать одно и то же: замужем ли я?
Мой ответ их озадачивает, поскольку – как они полагают – я очень старая. Я даже на несколько лет старше их матери, которой 33 года (она замужем, четверо детей). У девочек есть еще одна сестра вдобавок к младшему братцу. К тому же их мать – член парламента страны. У меня по сравнению с ней так много «не» (не замужем, не мать, не член правительства) – говорю я девочкам. Кажется, такая классификация приходится им по вкусу.
В дверях внезапно появляется их братик.
У шестилетнего Мехрана загорелая круглая мордашка, глубокие ямочки на щеках, брови, которые скачут вверх-вниз, когда он гримасничает, и широкий просвет между передними зубами. Волосы его так же черны, как и у сестриц, только коротко стрижены и стоят торчком. В узкой красной джинсовой рубашке и голубых брючках, выставив вперед подбородок, уперев руку в бедро, он с важным видом вступает в комнату, глядя на меня в упор и нацелив мне в лицо игрушечный пистолет. Потом спускает курок и выпаливает свое приветствие: паф! Видя, что я не падаю и не палю по нему в ответ, он вытаскивает из заднего кармана пластикового супергероя. У его верного спутника блондинистые волосы, сверкающие белые зубы, две пулеметные ленты крест-накрест на выпяченной груди, и вооружен он пулеметом. Мехран говорит что-то игрушке на дари, потом внимательно прислушивается к ее «ответу». Кажется, они пришли к согласию: их атака увенчалась успехом.
Бенафша, сидящая рядом со мной, оживляется, видя возможность наглядно доказать свою точку зрения. Она машет рукой, чтобы привлечь внимание брата:
– Скажи ей, Мехран. Скажи ей, что ты – наша сестра.
Уголки губ Мехрана ползут вниз. Он гримасничает, высунув язык, потом срывается с места и едва не врезается в мать, которая как раз входит в комнату.
Глаза Азиты подведены сурьмой, на лице – легкий намек на румяна. А может быть, просто след прижатого к щеке сотового телефона.
– Ну вот, теперь готова, – восклицает Азита, обращаясь ко мне.
Готова рассказать мне о том, о чем я пришла узнать: каково это – быть здесь афганской женщиной, почти десятилетие спустя после начала самой долгой войны в истории Америки и одной из крупнейших операций иностранных гуманитарных организаций за жизнь нынешнего поколения.
В момент нашего знакомства (состоявшегося сегодня утром) я собираю материал для телесюжета об афганках, а Азита уже четыре года является членом сравнительно нового для этой страны органа – парламента. Избранная в Волеси Джирга{3} – одну из ветвей законодательной власти, учрежденную через несколько лет после поражения, нанесенного Талибану в 2001 г., – она обещала своим деревенским избирателям из провинции Бадгис, что будет направлять больше иностранной гуманитарной помощи в этот нищий и труднодоступный уголок Афганистана.
Парламент, в состав которого она вошла, в большинстве своем состоял из нарковоротил и милитаристов{4} и, казалось, находился в состоянии паралича из-за глубоко укоренившейся коррупции; но это была какая-никакая попытка создать демократию – надежду многих афганцев. За последнее столетие в стране поочередно сменяли друг друга и терпели поражение разные формы правления: абсолютная монархия, коммунизм, исламский эмират под главенством Талибана… А то и вовсе никакого правления – в периоды гражданской войны.
