Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
Кэтрин встает и разглаживает подол черного льняного платья.
— Почти два. Обед уже подали. — Она заправляет упавшую мне на лицо прядь за ухо. Рядом с ней я ощущаю себя растрепанным ребенком, хотя она ниже меня на добрых пять дюймов. Мне даже кажется, что Кэтрин сейчас лизнет кончики пальцев и начнет приглаживать мои непослушные волосы.
— Ты выглядишь неряшливо, Брет, — укоряет она, поправляя нитку жемчуга на моей шее. — Твоя мама первая сказала бы, что, несмотря на горе, ты обязана следить за собой.
Нет, это неправда. Мама сказала бы, что я очень мило выгляжу, несмотря на то что наложенный макияж уже давно смыт слезами. Она бы сказала, что от влажности мои вьющиеся волосы стали пышнее и вовсе не похожи на разворошенное гнездо, а опухшие, красные глаза по-прежнему трогательно-одухотворенные.
Отворачиваюсь, понимая, что сейчас расплачусь. Кто поможет мне сохранить уверенность в себе, если мамы больше нет рядом? Наклоняюсь, чтобы поднять бутылку, но пол кренится в сторону. О боже! Я оказалась в шлюпке в штормовом море. Хватаюсь за спинку кровати, словно за спасательный круг, и пережидаю шторм.
Кэтрин вскидывает голову и внимательно смотрит на меня, потирая нижнюю губу идеально ухоженным ноготком.
— Послушай, милая, может, тебе лучше посидеть здесь? Я принесу тарелку с едой.
Сама лучше посиди в заднице! Это поминки по моей матери. Я обязана спуститься вниз. Комнату словно заволакивает туманом, и я не могу найти туфли. Топчусь, оглядываясь по сторонам. Что же я искала? Шлепаю босиком к двери и вспоминаю.
— Да, туфли. Эй, выходите, выходите, где вы? — Приседаю и заглядываю под кровать.
Кэтрин хватает меня под мышки и тянет вверх.
— Брет, прекрати. Ты пьяна. Я уложу тебя в кровать, и ты проспишься.
— Нет! — Сбрасываю с себя ее руки. — Я должна там быть.
— Но ты не можешь. Твоя мать не хотела бы…
— Ах, вот вы где. — Вытаскиваю новые лодочки и пытаюсь всунуть в них ноги. Бог мой, за последний час ступни стали размера на два больше.
Как могу быстро иду по коридору, наполовину натянув туфли, с вытянутыми в стороны руками болтаюсь от стены к стене, как шарик в пинболе. За спиной слышу суровый, но негромкий голос Кэтрин.
— Брет! Немедленно остановись! — цедит она сквозь зубы.
Очень глупо думать, что я пропущу поминки. Я должна отдать дань маме. Моей красивой, любящей маме…
Добираюсь до лестницы, задержавшись, чтобы втиснуть, наконец, ноги в эти чертовы туфельки Барби. Уже на середине лестничного марша нога подворачивается.
— Ой-ой!
В одно мгновение все гости, собравшиеся почтить мамину память, поворачиваются в мою сторону. Краем глаза успеваю заметить распахнутые от ужаса глаза женщин, прикрывающих рот руками, и мужчин, с криком бросающихся мне на помощь.
Приземляюсь посередине гостиной, платье задрано, одна туфля потеряна в полете.
Меня будит перезвон посуды. Утираю слюну в уголке рта и сажусь. Пульсирующая боль в голове прорывается сквозь плотный туман. С усилием моргаю и оглядываюсь. Я в доме моей мамы. Это хорошо. У нее обязательно найдется аспирин. Гостиная погружена во мрак, туда-сюда шныряют люди, собирая посуду в коричневые пластиковые контейнеры. Что здесь происходит? Внезапно меня словно ударяет бейсбольной битой. Горло сдавливает, и я прижимаю к губам ладонь. Вся боль, острые иглы тоски и грусти вновь впиваются в мое сознание.
Мне говорили, что долгая схватка с раком много хуже короткой, но я не уверена, что это истина для желающих выжить. После того как маме поставили диагноз, смерть пришла так быстро, что все происходящее напоминало сюрреалистический бред, кошмарный сон, окончание которого мы ждали. Я до сих пор жду, что очнусь, вскрикнув от радости пробуждения, но вместо этого все чаще просыпаюсь, забыв о трагедии, и заставляю себя вновь и вновь переживать все заново, как Билл Мюррей в фильме «День сурка». Привыкну ли я когда-то жить без самого дорогого мне человека, любившего меня безоговорочно?
С остервенением тру виски, и короткие фрагменты всплывают в моей памяти одиночными вспышками, напоминая о фиаско на лестнице. Возникает желание умереть.
— Эй, соня! — Ко мне приближается Шелли, еще одна моя невестка, с трехмесячной малышкой Эммой на руках.
— О боже, — стону я, сжимая ладонями голову. — Какая же я идиотка.
— Почему? Думаешь, ты первая, кто так набрался? Как нога?
Убираю со щиколотки пакет с почти растаявшим льдом и верчу ногой в разные стороны.
— Все пройдет. — Трясу головой. — Она пострадала значительно меньше моего самолюбия. Как я могла поступить так с мамой? — Швыряю пакет с холодной водой на пол и встаю с дивана. — Шел, если судить по десятибалльной шкале, насколько ужасно я себя вела?
— Я сказала всем, что у тебя упадок сил. — Она слегка подталкивает меня плечом. — Они поверили. Неудивительно, у тебя был такой вид, будто ты неделю не спала. — Шелли смотрит на часы. — Слушай, нам с Джеем пора, уже восьмой час.
Приглядевшись, вижу Джея, он присел на корточки перед трехлетним Тревором и пытается засунуть его в яркий желтый дождевик, который делает малыша похожим на пожарного в миниатюре.
Светящиеся голубые глаза встречаются с моими, и Тревор радостно восклицает:
— Тетечка Бвет!
Сердце всколыхнулось, надеюсь, мой племянник никогда не научится выговаривать «р». Направляюсь к нему, чтобы ласково взъерошить волосы.
— Как поживает мой великан?
Щелкает кнопка на воротнике Тревора, и Джей поднимается.
— А вот и она. — Если не брать в расчет мелкие морщинки у глаз, появляющиеся только вместе с ямочками на щеках, моему брату можно дать двадцать шесть, а не его тридцать шесть. Он обвивает рукой мою талию. — Хорошо выспалась?
— Мне так стыдно, — ною я, утирая остатки туши под глазами.
Джей целует меня в лоб:
— Не переживай. Мы понимаем, что тебе тяжелее всех.
Из трех детей Боулингеров я одна пока не замужем, не успела создать свою семью. Моей семьей была мама. Поэтому брату меня жаль.
— Нам всем трудно, — говорю я, отстраняясь от него.
— Но ты же ее дочь, — вступает в разговор мой старший брат Джоад, появляясь из-за угла. Его поджарая фигура едва видна за буйной зеленью цветочных ветвей. В отличие от Джея, зачесывающего назад свои редкие волосы, Джоад сбривает их, отчего голова становится похожей на яйцо. Очки в тонкой оправе придают внешности гламурный оттенок. Он поворачивается и чмокает меня в щеку.
— У вас двоих особенная связь. Мы с Джеем без тебя бы не справились. Особенно в конце.
И это правда. Когда прошлой весной маме поставили диагноз «рак яичников», я сразу сказала, что мы будем бороться вместе. Именно я ухаживала за ней после операции, сидела у ее кровати после каждой химиотерапии, настояла на консультации у второго, а потом и у третьего специалиста. А когда все они сошлись во мнении, что прогноз печален, именно я была с ней в тот день, когда она приняла решение прекратить бесполезное лечение.
