Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3
— Ну и какая разница?
— Ну как… Чтобы живых лечить, надо много знать всякого, уметь и все такое, а с покойниками-то какая наука? Чего там особенного уметь надо? Разрезал да посмотрел, и всего делов. Любой сможет. Даже меня можно наблатыкать за пару недель.
— Да? Хорошо, пошли со мной, — решительно произнес Сергей. — Посмотришь. А заодно и я посмотрю.
Он легко и незаметно перешел на «ты», и почему-то впервые в жизни ему это не показалось неуместным.
— На что? — Макс недоверчиво прищурился.
— На покойника. То есть на труп. Трупов не боишься?
— Да нет вроде…
— А смерти? Имей в виду: когда идет вскрытие, смерть всегда стоит рядом, за плечом у эксперта. Стоит, дышит ему в затылок и следит за каждым его движением.
— Зачем? — вытаращил глаза Максим.
— А ей интересно, сможет ли человек, обыкновенный смертный, пусть и очень квалифицированный и знающий, разгадать ее тайну. Она загадку загадывает и смотрит, разгадает ее эксперт или нет. Стоит и усмехается, еще и в ухо гадости всякие нашептывает. Не боишься?
— Да нет вроде… — повторил байкер, но на этот раз как-то не очень уверенно.
— Вот и славно. Пойдем. Я его вскрою, а ты посмотришь и скажешь, как там и чего.
— Да легко! — с воодушевлением откликнулся Максим.
Приготовленный для вскрытия труп был не криминальным, поэтому Сергей вполне мог допустить присутствие в секционной посторонних. Он попросил Макса подождать в приемной, переоделся и повел байкера на первый этаж в помещение морга. Макс шел спокойно, с любопытством оглядывался по сторонам и даже пытался сунуть нос в каждую приоткрытую дверь. Никакого напряжения или испуга Саблин в нем не замечал. Это было странно. Обычно сохранение такого спокойствия лучше удается женщинам, они почему-то меньше боятся смерти и покойников, ведь традиционно даже обмывание и одевание умерших поручалось именно представительницам слабого пола, в то время как сильный пол испытывал перед трупами и вообще всем, что связано с кончиной человека, просто-таки панический ужас, смешанный с отвращением.
В секционной Макс тоже держался ровно, не бледнел, не отворачивался, напротив, следил за манипуляциями Саблина с нескрываемым интересом и то и дело задавал вопросы:
— А это что? Ну надо же, а я думал, это ниже находится… А вот это что такое? А почему оно такое темное? А это разве такое маленькое? Я думал, оно больше. Ни фига себе! — воскликнул он, когда дело дошло до сердечной мышцы. — А почему посередине? Оно же слева!
Сергей только покачал головой, не прекращая диктовать медрегистратору. «Ну почему, — уже в который раз подумал он, — почему люди так мало интересуются собственным телом? Почему они ничего о нем не знают и знать не хотят?»
Перед выделением органокомплекса он сделал перерыв на пять минут и посмотрел на Макса, который к этому времени страшно расчихался и без конца утирал льющиеся из глаз слезы.
— Ну? И что ты видишь? Вот я тебе задачу облегчил, все, что сам увидел, вслух проговорил, ты слышал. Так что с человеком случилось? От чего он умер?
Макс пристально рассматривал разрезанное и раскрытое тело. Прошла минута, другая, третья…
— Ни хрена не понять, — удрученно констатировал байкер и снова чихнул. — А вы-то как тут разбираетесь? Это ж башку сломать можно, весь мозг набок съедет. Теперь понятно.
— Что тебе понятно?
— Что про трупорезов фигню всякую несут. Это ж до фигища всего знать надо, чтобы вот так работать.
Он полез в карман и достал огромный не очень свежего вида носовой платок, которым принялся утирать глаза и нос.
— Простыл, что ли, — пробормотал он.
— Да не простыл ты, — усмехнулся Саблин. — Это у тебя аллергия.
— Аллергия? На что? Сейчас декабрь, ничего не цветет, пыльцы нет никакой. Да я и не ел сегодня ничего такого, все как обычно.
— А у нас, Максим, в морге вечная весна, — мрачно пошутил Саблин. — Вечное, так сказать, цветение. У нас тут такие аллергены повсюду используются, что мама не горюй.
— Как же вы тут работаете? — удивился Макс.
— Вот так и работаем, — пожал плечами Саблин. — Все болеем поголовно, кто чем. А нам за это — сокращенный рабочий день и пол-литра молока. Только кого эти пол-литра спасут, когда здоровье окончательно угробишь… Ладно, продолжим. Если тебе надоело или плохо себя чувствуешь — иди, ты уже и так все увидел.
— Нет, — упрямо покачал головой байкер, — я останусь, если можно. Я еще не все понял.
Саблин посмотрел на него недоумевающе.
— И чего же ты не понял, друг Максим?
— Вы про смерть говорили… Про то, что она за спиной стоит… Я не почувствовал. А мне интересно. Можно я подожду? А вдруг почувствую.
— Ну, стой, — усмехнулся Сергей.
— А вы сами почувствовали? Была она здесь сегодня?
— Она и сейчас здесь, пока никуда не ушла.
— Сергей Михайлович, а как это… — байкер замялся. — Как вы ее чувствуете? Холод, что ли? Или воздух колеблется? Или звуки какие-то? Как? Мне на что внимание обратить?
Медрегистратор смотрела на него со странным выражением не то сочувствия к его простодушию, не то неодобрения, которое вызывали в ней разговоры о смерти. Была она женщиной немолодой, много повидавшей и проведшей в секционной сотни и тысячи часов за долгие годы работы в морге, и про смерть знала побольше иных врачей.
— Ты, сынок, не жди, не присматривайся, — негромко сказала она, — смерть, если захочет, — сама тебе знак даст, тогда и почувствуешь, и даже сомневаться не будешь, сразу точно поймешь: вот она. Стоит рядом. А если специально ждать, то она не покажется. Она тоже прятаться умеет.
— Угу, — подтвердил Саблин, занимаясь органокомплексом, — слушай, что знающий человек говорит. Когда выйдем отсюда — напомни, я тебе таблетку дам от аллергии, а то ты весь на слезы и сопли изойдешь.
Исследование трупа, как и ожидал Сергей, оказалось несложным и недолгим. Нарезав кусочки для гистологии, он разрешил санитару зашивать тело и со словами: «Всем спасибо, все свободны!» — покинул секционную. Максим шел следом, не переставая оглядываться по сторонам.
— А хотите, я вам в морге стены распишу? И совсем бесплатно — только краски ваши? А то что у вас тут — мрачнота какая-то, серость, обыденность. Я бы вам такие стены сделал! И цвет можно подобрать для настроения, и рисунок сделать, хоть пейзаж, хоть абстрактный, какой хотите. Здесь же не одни только покойники, здесь ведь и люди работают, о них тоже надо заботиться, чтобы у них на душе было радостно. Человек должен видеть красоту, а не эти вот ваши монохромные стены мертвенного цвета. Как в морге, ей-богу.
