Слава Сэ - Ева
Но колени с годами обвиснут, глаза выцветут. И только сердце останется шёлковым. Оно способно простить сожравшего деревню дракона, потому что зверёк хотел кушать.
С мужем трудней. Тут нет смешного хвостика и белых лапок. Жалеть и прощать мужа почти не за что. И всё-таки, Маша заехала посмотреть как он там, дурак.
Карлис сидел трезвый, причёсанный, руки на коленях. Пол выметен. По грустному лицу было видно, раскаивается. Маша решила дать ему шанс. Она спросила.
— Я видела, ты звонил. Ты хотел что-то сказать?
А он:
— Да. Не могу найти патроны. Мы с мужиками идём на кабана, я весь дом обыскал.
То есть, он ничего не понял. Мария показала ему выражение лица «горькая усмешка № 7, прощальная».
И ушла. Он мямлил вслед про любовь и одиночество, но было поздно.
В тот же вечер она уехала. В Таиланд. Навсегда, практически. Гуляла по пляжам и другим медитативным местам. Думала, как же хорошо вот так, совсем одной. Никто не предаст и не плюнет в доверчиво распахнутую душу.
Когда отдых наконец-то закончился, она заехала домой. За одеждой. Представляла, как обдаст его холодом. Как он всё переосмыслит и содрогнётся. И, может быть, даже поседеет от осознания свалившегося горя.
Заходит в дом, а навстречу какая-то белобрысая дрянь в трико. Вульгарная, глаза рыбьи, губы средней полноты, рост 173, вес не меньше 60-ти, на плече тату с паучком, страшная безвкусица. Других деталей не заметила, вообще не смотрела, очень надо. И ещё говорит:
— Здрасьте, Карлис вышел, скоро будет.
Тут как раз подъехал Карлис. Увидел, что его встречает группа хмурых женщин и не стал останавливаться. Он не решился причалить вот так сразу. Почувствовал, что у него ещё дела. И помчался куда-то вдаль. Иногда с танкером общаться проще, чем объяснять жене, что это не дрянь, а Лиза, домработница.
Мария не выдержала. Прыгнула в джип и погналась. Может, она хотела кого-нибудь обезглавить. Или оторвать этому кому-то его бубенцы. Забить насмерть туго скрученной газетой. Неизвестно. Хотя бы треснуть его в бампер.
В Интернете полно видео, где злая жена колотит машину мужа своим драндулетом. Сегодня это модно. Например, проклятый изменник приехал к любовнице. А жена выследила, подкралась, и ну долбить. Только брызги летят. Все мужчины видели это кино и ужасались. И каждый запомнил, если на вас мчится ваша официальная любовь, самое лучшее — всё бросить и бежать.
Супруги мчались по деревне, пугая дачников. Как Шумахер и Алонсо, как Чапай и белые. Это была лучшая погоня в истории посёлка. Клубы пыли можно было видеть из космоса, если знать, куда смотреть. Ехали они, ехали, потом Карлис неловко как-то свернул и врезался в дуб. И замер за рулём, подозрительно.
Рассерженная жена польско-княжеских кровей вмиг стала просто Машей. Она подбежала и стала его вытаскивать, мерзавца. И оторвала дверь машины вместе с петлями, в спешке. А он такой, весь в битых стёклах:
— Маша, Маша, эта коза, она из фирмы по мытью посуды и пола. А я одну тебя люблю. Хочешь йоркширского терьера?
— И шубку, — согласилась Маша, потому что правда была на её стороне.
Если бы эту историю пересказывал Киплинг, Карлис в эпилоге уехал бы в Новую Каледонию. И там бы пропал, изучая новый галлюциноген на основе выпаренных жаб. Маша бы погоревала и вышла за соседа полковника. Но поскольку это повесть об обычном русско-латышском браке, дальше всё скучно. Они родили пару толстопузых негодяев. Карлис утратил тягу к кулинарии и увлёкся плетением корзин. Маша продолжает обижаться, потому что лучшего способа разнообразить жизнь латвийской деревни так никто и не придумал.
Ещё у них родилась девочка, Ева. Сейчас ей двадцать, она пахнет моим несчастьем. Я из-за неё то смеюсь, то плачу. Но всё равно, иду на запах.
Из журнала «Бэль», колонка Матвея Станилевского * * *Ночью повалил снег.
Когда посетителей мало, Ашот говорит:
— Матвей, набрось на клавиши вуаль и ступай.
Ашот мечтает вырастить из рюмочной музыкальный салон. Приволок старое пианино с подсвечниками. На таком хорошо исполнять романс «Уйми мою печаль». Ашот заплатил настройщику больше, чем стоил бы новый рояль. Собрал телефоны знакомых тапёров. Теперь мне не надо готовить ужин по пятницам и средам. Отыграв три сета, я пью кофе, раскланиваюсь с барменом и еду к себе, на Васильевский.
Под первым снегом город путает цвета, чёрное небо над белой землёй. На тротуарах хоть роман пиши. Я медленно катил вдоль Таврического сада. На углу с Кирочной будто белая тряпка мелькнула перед капотом. Чьё-то полужидкое тело шмякнулось и стекло на асфальт. Пешеход. Девица. Слепая курица. Я выскочил из-за руля, стал её поднимать. Пострадавшая носила белые одежды, но так ругалась, точно не ангел. Бурчала сквозь зубы неразборчиво. Однако ж смысл её бормотаний не требовал пояснений.
Улица была пуста. Тишина, ночь и снег. Устраивать шоу со слезами и свидетелями не хотелось. Я взял барышню на руки. Судя по запаху, она вся состояла из коньяка и бисквита. Торт, а не девушка. Усадил в машину. Сказал, сейчас поедем к дяде доктору. Уже всё хорошо, уже сейчас. И погнал на проспект Луначарского, в областную больницу. Красивая и пьяная, падшая не-ангел повернулась боком и заснула.
В областной больнице работает одноклассник, Саша Пивоваров. Он хотел стать гинекологом, но из страха потерять либидо ушёл в травматологию.
— Гинекологи слишком много знают о внутреннем мире женщин, — решил он. В ортопедии же он надеялся на бесконечные встречи с растяжениями женской лодыжки. Саша не обычный медик-бабник, а очень романтический. Свою теперешнюю сколопендру Лену он пятнадцать раз подряд провожал с работы до подъезда и не тронул даже за локоть. Снова и снова они прощались у дверей. Пресыщенная Есениным Лена не выдержала и сказала:
— Тебе прелюдия дороже человека!
С тех пор их чувства только крепли, несмотря на сотни исцелённых пациенток.
Саша обожает бразильские сериалы. Он выучил португальский и впитывает яд чужих измен без потери качества. Долгие ночи дежурств всё смотрит долгие, как полярная ночь истории. В них мерзавец Жозе бросил Алисию. А богатый и вычурно красивый Олаву полюбил её прямо на автобусной остановке, под дождём. А она не была к этому готова. Поэтому сначала отвергла Олаву. Тогда он женился на другой. Алисия страдала, и он страдал, и так далее, до самого финала, который отодвинут куда-то далеко за сроки жизни нашей солнечной системы.
Я позвонил Саше, сказал, что сбил девушку, симпатичную. Сентиментальный Сашин мозг спроецировал на нас какой-то бразильский бред. Ортопед разволновался, выбежал на улицу. Ему не терпелось присутствовать при завязке сюжета. При всём его больном воображении, врач он прекрасный.
