Ежи Сосновский - Мадам Не Сегодня-Завтра
Выхожу из-за шкафа с подносом, на котором дымится в кружках чай, расставляю их на столе, Мадам внимательно на меня смотрит, будто догадывается, что я о ней спрашивал, а Лукаш продолжает разглагольствовать: у Барбакана[2] одна улочка была почти целиком наша. Вдруг подъехала «скорая», люди расступились, а из окна высовывается мужик и кричит, что, мол, беспорядки и на Ерозолимских Аллеях, и на Сверчевского, то же самое творится во всех более или менее крупных городах, об этом сообщила «Свободная Европа»; потом показал растопыренные буквой «V» два пальца, и «скорая» с воем умчалась. – Должны же были люди наконец взбунтоваться, сколько можно, у меня такое впечатление, что Малгося это уже говорила. Моника мотает головой: Лукаш прав – завтра все покажет. Если утром снова не начнется, значит, сегодня еще не судьба. И я думаю, что не сегодня. Жутко щиплет глаза от этой гадости, она трет глаза, ни у кого нет каких-нибудь капель? – У нас, кажется, есть, Марек встает со стула, по пути бросает взгляд в окно и меняется в лице.
Я поворачиваю голову в направлении его взгляда. Прямо напротив, вровень с нами, окно их комнаты. И там, по карнизу, ползет на коленках их малец. Идиоты, вы что, оставили его без присмотра? – кричит кто-то из нас, и все вскакивают и бросаются к двери, Мареку, похоже, ближе всех, за ним Малгося, это она кричала, и Моника, и Петр, и Бася, и Лукаш, я их пропускаю и выхожу предпоследним, вижу, как они несутся по длинному мрачному коридору, но по каким-то причинам не могу за ними угнаться, иду быстрым шагом, нет, не так уж и быстро, потому что меня обгоняет Мадам Не Сегодня-Завтра, которая успела повернуть ключ в замке и теперь оглядывается на меня, манит рукой, и сворачивает куда-то раньше, чем они. Я иду следом за ней – может, ей известен более короткий путь, хотя все равно придется бежать вдоль всего двора; не лучше ли было остаться в комнате и наблюдать за тем, что происходит? чем тут поможешь? – и хотя я должен вроде бы беспокоиться за Васиного сына, на меня накатывает какое-то жуткое равнодушие, сковывающий тело холод, в душе я уверен, что ничего мы уже не сумеем изменить и стараться не стоит. Каждый следующий шаг кажется абсолютно бессмысленным и дается со все большим трудом. Мы с Мадам попадаем в какой-то подъезд, очень странный, где лестницы, пересекаясь на разных уровнях, отделены друг от друга перилами или преградами: на высоте груди передо мной вдруг возникает барьер, через который я неуклюже перелезаю, дальше ступеньки ведут все вниз и вниз, а Мадам Не Сегодня-Завтра по-прежнему маячит впереди. Куда мы, собственно, идем? – в конце концов, не выдержав, кричу я ей. Она останавливается перед низенькой дверью с засовом, долго возится с амбарным замком. Ты оке понимаешь, что там сейчас происходит, тихо говорит она. Мне чудится, я слышу вдалеке крики, завывание сирен, плач. Помещение, куда мы попадаем, напоминает склад: окон нет, только сплошь покрытая пылью рухлядь: шкафы, сломанные стулья, а посередине – кровать с грязным покрывалом. Споткнувшись о школьный глобус, я с размаху плюхаюсь на кровать. Откуда-то навстречу мне выскакивает жирный котяра с короткой голубоватой шерстью. Ложись, говорит мне Мадам Не Сегодня-Завтра, которая стоит, при-, валившись спиной к ветхому книжному шкафу, а вокруг, ее головы кружатся пылинки, потревоженные нашим дыханием.
Собственно говоря, это единственное, чего мне хочется, последние минуты почему-то до предела меня вымотали, и я понимаю, что мне необходимо отдохнуть, да и ничего тут не поделаешь, все давно уже произошло. Или не произошло, но все равно произойдет, не сегодня, так завтра. Поэтому я послушно ложусь, подавляя брезгливость – покрывало все в каких-то пятнах; и утешаю себя: ведь Бася с Мареком никогда не жили в общежитии; Бася ради него бросила учебу, и они вместе уехали; в тот момент я не могу вспомнить куда. Кот сидит в изголовье, и я ощущаю на себе его немигающий взгляд. Послушай, снова говорит Мадам Не Сегодня-Завтра, ничего этого на самом деле нет. Жизнь – только иллюзия из стекла и света, и теперь я уже точно знаю, что все это мне примерещилось, потому что из пасти кота тихим мурлыканьем вырывается, шепот: жизнь – это иллюзия из стекла и света.
Я принесу нам стаканы, говорит Мадам и уходит за шторку, отделяющую кухню от комнаты, а на синей обивке матраса, который служит диваном, остается эротичная впадинка от ее попки. Лить в такой день – преступление, бормочет Петр, перебирая пластинки. Какое небо… Такие времена, хором подхватываем мы с Мадам Не Сегодня-Завтра, а Петр вытаскивает из груды «Вертолеты» Портер-банда. Я поминутно прикрываю глаза, оставляя щелочки, чтоб подглядывать за Мадам, может, закуску какую-нибудь сварганить? Пойду сделаю бутерброды. На книжной полке – «Социология» Шацкого, «История цвета» (знаменитое издание с черно-белыми иллюстрациями, над чем мы одно время иронизировали, но как-то грустно), «Трилогия»,[3] три тома «Виннету».[4] Я беру старый номер еженедельника «Литература»: «Мой мир выпал у меня из рук медом в грязь, и никогда уже его не оторвать от земли», читаю я, тебе это знакомо? – Не-а, Петр мотает лохматой головой, я сейчас взялся за Библию. От корки до корки, как Господь Бог наказал. Мадам Не Сегодня-Завтра возвращается с бутербродами, на ней темно-синяя фланелевая рубашка, под которой вырисовывается грудь, притягивающая взгляд. Мой. И, кажется, Петра тоже. Ты что изучаешь? – спрашиваю я, а она: временно ничего, устроила себе передышку. Академку взяла, догадываюсь я. Синие носочки и лохматые тапки без задников – она села, поджав под себя ноги. Я перевожу взгляд на тапки, потом на голову Петра, снова на тапки.
Это не мои лохмы, говорит Петр, я бы ей все отдал, но скальп она у меня еще не просила.
Мы снова поднимаем стаканы, произносим тост: не за нее, только, ради бога, не за здоровье хозяйки, просит Мадам. О да, подтверждает Петр, в этом доме такой закон. – И часто к тебе так заскакивают? – Частенько. Мне это в кайф – тусовка с выпивоном, да еще с доставкой на дом. – А как давно вы знакомы? – мне это не дает покоя – чтобы закадычный друг и не познакомил с такой девушкой, эгоист чертов. Довольно давно, говорит Петр. Год, откликается Мадам Не Сегодня-Завтра.
Мы пьем. Мне все это видится по-другому, бормочет Петр, бывает, произойдет что-то, а мы не в состоянии врубиться. Этакие откровения истории и времени… с шипением. – С шипением? – удивляется Мадам Не Сегодня-Завтра. Мне пока не наливайте. – Пьем на равных, протестую я. На равных, на равных, поддерживает меня Петр. Ну да, с шипением, представь: когда время вдруг откупоривается… – Не лепи чепуху, Петрусь, съешь лучше бутербродик, советует Мадам.
Для машин зажегся зеленый свет, «порше» рванул с места. А я, завидев приближающийся к остановке автобус и отказавшись от покупки сигарет, припустил обратно. Кое-как втиснулся. Мадам Не Сегодня-Завтра была уже далеко, однако, думаю я себе, раз уж я ее опять встретил, видно, время откровений еще не кончилось. А может, и кончилось, но скоро начнется снова.
Примечания
1
Имеются в виду мартовские события 1968 года, когда по всей Польше прокатились студенческие протесты против запрещения спектакля К. Деймека «Дзяды» и ужесточения цензуры. 8 – 11 марта в Варшаве проходили и столкновения студентов с милицией, за которыми последовали политические репрессии.
2
Оставшаяся с давних времен часть крепостной стены с круглой башней на Старом Мясте.
3
Имеется в виду историческая трилогия Г. Сенкевича «Огнем и мечом».
4
Приключенческие романы об индейцах популярного немецкого писателя Карла Мая (1842–1912).
