KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Хулио Кортасар - Шея черного котенка

Хулио Кортасар - Шея черного котенка

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Хулио Кортасар, "Шея черного котенка" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Не надо, — сказала девушка. — Пожалуйста, не надо. Я пойду одна.

— Разумеется, — сказал Лучо, не выпуская руки, — но мне не хотелось, чтобы вы ушли вот так, сейчас. Если бы в метро у нас было больше времени…

— Зачем? Зачем — больше времени?

— Возможно, в конце концов мы бы вместе придумали что-нибудь. Я хочу сказать — что-нибудь против них.

— Но ведь вы не понимаете, — сказала она. — Вы думаете, что…

— Кто знает, о чем я думаю? — честно признался Лучо. — Кто знает, хороший ли кофе в кафе на углу и есть ли на углу кафе, ведь я этот район почти не знаю.

— Кафе есть, — ответила она, — но плохое.

— А вы сейчас улыбнулись, не отпирайтесь.

— Я и не отпираюсь, но кофе — плохой.

— Как бы то ни было: на углу кафе есть?

— Да, — согласилась она и на этот раз, взглянув на него, улыбнулась. — Кафе есть, но кофе — плохой, а вы думаете, что я…

— А я ничего не думаю, — ответил он, и, как ни ужасно, это была правда.

— Спасибо, — произнесла недоверчиво девушка.

Она дышала так, словно устала подниматься на эскалаторе, Лучо даже показалось, что она дрожит. Но вот опять спокойно и беспомощно болтающаяся черная миниатюрная перчатка, опять она меж его пальцев подавала признаки жизни: она извивалась, льнула, сжималась в кулачок, суетилась, успокаивалась; как приятно, как тепло, какое удовольствие, какая ласка, эта черная перчаточка, пальчики — второй, третий, четвертый, пятый, первый; пальцы ищут пальцы: перчатка в перчатке — черное в коричневом, а вот — пальцы продеты сквозь пальцы, первый проникает между первым и третьим, второй — между вторым и четвертым. И все это происходило там, совсем рядом с ее коленками, и ничего нельзя было поделать, хотя было приятно, и ничего нельзя было поделать, если бы и было неприятно, но все равно; ничего нельзя было поделать; это происходило там, и не Лучо же играл рукой, не он продевал пальцы сквозь пальцы, сжимал в кулачок и шевелил ими, но никоим образом и не девушка, она, выйдя на улицу, тяжело дышала и подставляла свое лицо мороси, словно стремясь смыть с него застоялый и горячий воздух переходов метро.

— Я живу там, — произнесла девушка, показывая на какое-то высокое окно из множества окон в одном из множества высоких одинаковых домов на противоположной стороне. — Мы, наверное, сможем приготовить растворимый кофе; думаю, это лучше, чем идти в бар.

— О да, — сказал Лучо, и теперь уже его пальцы постепенно все сильнее сжимали перчаточку, словно шею черного котенка.

Комната была достаточно большая и очень теплая, с азалией[2] и торшером, дисками Нины Саймон[3] и неубранной постелью, которую девушка, стыдливо извиняясь, тут же привела в порядок. Лучо помог поставить на стоящий у окна стол чашки и положить ложки; был приготовлен крепкий и сладкий кофе. Ее звали Дина, его — Лучо. Довольная, словно обретя спокойствие, Дина говорила о Мартинике[4], о Нине Саймон. В своей красно-коричневого цвета одежде она производила порой впечатление девочки-подростка. Мини-юбка ей шла… Работала она в нотариальной конторе; были серьезные и болезненные переломы щиколоток: бегать на лыжах в Верхней Савойе[5] в феврале, увы… Два раза ее взгляд задерживался на нем, и она принималась что-то ему говорить тем же тоном, что у поручня метро, но Лучо отшучивался, решив про себя, что игры с него довольно и нужно приниматься за другое, хотя сейчас бесполезно настаивать, зная, что Дина, возможно, страдает: быть может, столь быстрый отказ от комедии ей причиняет боль, хотя какое это имеет значение. А в третий раз, когда Дина наклонилась, наливая в его чашку кипяток и снова бормоча, что не виновата, что такое с ней случается изредка, в этом он и сам может убедиться, вот, к примеру, сейчас все совсем по-другому: вода и ложечки, руки повинуются каждому жесту; тут-то Лучо все понял, хотя и сам не понимал — что именно, но вдруг понял: это действительно что-то другое, не от мира сего, поручень действительно имел какое-то значение, игра не была игрой; перелом щиколотки и лыжи сейчас можно послать ко всем чертям… Дина заговорила вновь — и он не прерывал ее, а позволил говорить дальше, весь обратясь в слух, веря ей и не веря, ибо рассказанное было столь абсурдным, и только Дина со своим грустным личиком, неразвитой грудью, опровергавшей представление о тропических женщинах, была сама реальность, просто потому, что это — Дина. Меня, наверное, нужно держать взаперти, сказала она ровным голосом, а то всякое бывает, не о вас речь: вы есть вы, но иной раз. Иной раз — что? Иной раз — оскорбления, хлопки по ягодицам, мол, давай, крошка, немедля в постель, к чему терять время. Но тогда… Тогда — что? Но тогда, Дина…

— Я думала, что вы поняли, — сердито сказала Дина. — Я ведь сказала: меня, наверное, нужно держать взаперти.

— Глупости. Но сначала я…

— Я знаю. Как же вы не догадались сначала? Вот именно, так и есть, хотя поначалу всякий может ошибиться. Это ведь так логично. Так логично, так логично. И запереть меня тоже было бы логично.

— Нет, Дина.

— Но ведь — да, черт тебя побери. Извините. Но ведь — да. Все ж лучше, чем это, и уже столько раз. Как меня только не поносили: и шлюха, и потаскуха, и лесбиянка. Было бы, в конце концов, гораздо лучше. Или же мне их самой отрубить резаком. Но резака у меня нет, — сказала Дина с извиняющейся улыбкой; она как-то неудобно устроилась в кресле и, может быть, поэтому или из-за усталости съезжала с него, каждый раз все больше обнажая ноги из-под мини-юбки, которую она забывала одернуть. Так и сидела она, будто потеряв себя самое, самое себя забыв, и лишь изредка поглядывала на свои руки, как они берут чашку, кладут кофе, — эти послушные ханжи, хлопотливые лесбиянки, потаскушки и бог знает еще кто.

— Не говорите глупостей, — повторил Лучо, и его охватило какое-то чувство, в котором угадывалось и желание, и недоверие, и покровительство. — Я понимаю, это ненормально, видимо, нужно найти причины, нужно бы. Как бы то ни было, зачем такие крайности. Я имею в виду заточение или резак.

— Кто знает, — сказала она. — Возможно, такие крайности и оправдали бы себя до конца. Может быть, это был бы единственный выход из тупика.

— И к какому же концу могут привести, по-вашему, такие крайности? — устало спросил Лучо.

— Не знаю, ничего не знаю, я только боюсь. Я тоже, наверное, потеряла бы терпение, если бы кто-нибудь со мной разговаривал так, но бывают такие дни, когда… Да, дни. И ночи.

— Ага, — сказал Лучо, поднося спичку к сигарете. — Еще и ночью, конечно.

— Да.

— Но не тогда, когда вы одни.

— Так же, когда и одна.

— Так же, когда и одна, ага.

— Поймите меня, я хочу сказать, что…

— Хорошо, — сказал Лучо, допивая кофе. — Очень вкусный, очень горячий. Что нам и требуется в такой вот день!

— Спасибо, — просто сказала она, и Лучо взглянул на нее, потому что совсем не собирался ее благодарить, просто испытывал чувство признательности за этот миг отдыха, за то, что поручень наконец себя исчерпал.

— При том, что у меня не возникло плохих или неприятных ощущений во время этого, — сказала, словно угадав, Дина. — Не важно, что вы мне не поверите, но в первый раз во время этого я не испытала плохих или неприятных ощущений.

— В первый раз — что?

— Сами знаете, но я бы не сказала, что это было плохо или неприятно.

— Когда они принимались? . .

— Да, когда они снова принимались, и не было в этом ничего плохого или неприятного.

— Вас когда-нибудь задерживали за это? — спросил Лучо, медленно опуская чашку, стремясь попасть прямо в центр блюдечка. Ну что ты к ней пристал, че?..

— Нет, никогда, наоборот… Бывало другое. Я вам уже говорила: некоторые думают, что я это делаю намеренно, и сами начинают то же, как вы. Или же приходят в негодование, как женщины, и приходится выбегать из магазина или из кафе, выходить на первой же остановке.

— Не плачь, — сказал Лучо. — Слезами горю не поможешь.

— Я не хочу плакать, — сказала Дина, — но я никогда и ни с кем не могла поговорить так после… Никто мне не верит, никто не может поверить. Даже вы мне не верите. Просто вы добрый и не хотите причинить мне зла.

— Сейчас я тебе верю, — сказал Лучо. — Две минуты тому назад я был как другие. Ты, пожалуй, должна бы смеяться, а не плакать.

— Вот видите, — произнесла Дина, закрыв глаза, — вот видите: все — бесполезно. Даже вы, хотя и говорите, что верите мне. Это полнейшее безумие.

— Ты обращалась к врачам?

— Да. Одно и то же: транквилизаторы, смена климата. Это самообман — лишь на несколько дней. Начинаешь думать, что…

— Да, — сказал Лучо, протягивая ей сигарету. — Постой-ка, а ну-ка, как они себя поведут?

Дина взяла сигарету большим и указательным пальцами, а безымянный и мизинец сделали одновременно попытку переплестись с пальцами Лучо, а он, пристально глядя, протягивал ей свою руку. Освободившись от сигареты, все его пять пальцев скользнули по маленькой смуглой руке, почти что обхватили ее и медленно принялись ее ласкать, а затем ручонка выскользнула и, охваченная дрожью, оказалась на свободе; сигарета упала прямо в чашку. Внезапно Дина закрыла лицо руками и, наклонившись над столом, согнулась в приступе икоты, похожей на рвоту или рыдание.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*