Людмила Анисарова - Знакомство по объявлению
Казалось бы, все у нее замечательно. Любящий и по-своему любимый муж (между прочим, в свои сорок пять он уже давно профессор, доктор наук, исторических), дочь — студентка второго курса МГУ, хорошая работа. Но… Но ей этого мало. В ней так много любви, нежности, страсти, что добрая половина всего этого остается невостребованной. Муж любит ее, но любит опять-таки по-своему: так, как он умеет, вернее, насколько он умеет. И ей этого мало. А ее любви для него — слишком много. Ему, во всяком случае, хватило бы гораздо меньшего. Остается излишек.
— Понимаете, Сережа, излишек, — растолковывала Майя, — который куда-то нужно деть. И при этом, заметьте, мне не нужен другой муж, наш брак уже никогда не распадется.
Майю прорвало. Она говорила и говорила. Да, это хорошо, когда женщина верна своему мужу. Это всячески приветствуется обществом. Но она убеждена, что жены не изменяют своим мужьям не из-за того, что повинуются чувству долга или в угоду морали. Нет. Они делают это только в трех случаях. Первый. Женщина по природе своей холодна, не слишком эмоциональна, ей не нужны острые ощущения, а нужен покой. Ей не приходится преодолевать свою страсть, потому что она на нее просто не способна. Такой ее родили мама с папой не без участия звезд (Майя слегка увлекалась астрологией). И ее заслуги, то есть женщины этой самой, в этом нет.
— Вы согласны, Сергей?
— Да. — Сергей явно заинтересовался теорией Майи Сергеевны. Теорией, которую она давно придумала для оправдания своих как многочисленных влюбленностей, так и двух серьезных романов, которые унесли у нее и ее близких немало лет жизни.
Майю вдохновил интерес Сергея, и она продолжала, все более увлекаясь и увлекаясь. Слова рождались легко, были уместными и умными (во всяком случае, для уровня ее собеседника: Майя ни на секунду не забывала о том, что у него нет даже высшего образования).
— Второй случай, — уверенно продолжала Майя. — Женщина встретила свою половинку. Помните, у Платона… — Тут уж Майю явно занесло. К тому же она сообразила, что не уверена на сто процентов, говорил Платон про половинки или нет. «А-а, не важно», — подумала она и продолжила: — Встретились две половинки и соединились. Это дано одной паре из тысячи, а может, из миллиона. Зачем ей (она выделила это слово голосом) другие мужчины, а ему соответственно другие женщины? Незачем. Все — в нем. Единственном. А для него — в ней. Чья заслуга в том, что они не изменяют друг другу? Да ничья! Случай. Судьба. Им можно только позавидовать. Но заслуги их в этом, повторяю (Майя Сергеевна любила вводные конструкции), нет. Согласны?
— Да-а. — Сергей смотрел на Майю во все глаза.
— И наконец, третий случай. Нет у женщины ни половинки (а есть — неполовинка), ни ровного и спокойного нрава, а есть желание нравиться мужчинам и заводить романы. Но не складывается почему-то. Или обстоятельства не позволяют, или не интересна она никому. Она бы рада изменить. Но не изменяет. Кстати, такие больше всего о долге и говорят!
— Нет, ну бывает, что женщине это просто не нужно, — возразил Сергей.
— Смотри пункт первый, — парировала Майя.
— Действительно, — удивился Сергей.
— Вы можете предложить что-нибудь еще? — победно спросила Майя, совершенно уверенная в том, что в ее теории нет слабого места.
— Пожалуй, нет, — признался Сергей, а Майя отметила про себя его «пожалуй» как слово, которое едва ли часто используется шоферами (Майя так и услышала — «шоферами», и ей показалось это вполне уместным).
— Знаете, Майя, а ведь это все и к мужчинам относится, — задумчиво сказал Сергей.
— Да? Не знаю. О мужчинах я не думала, — честно призналась она.
Сергей начал говорить о том, что он, конечно, любит свою супругу (Боже, «супруга» — ужас!), но у них проблемы с сексом. Как и большинство окружающих, он говорил «сэкс». Но Майе было ближе мягкое произношение, и это слово, как и жуткая «супруга», резануло слух. Бедный Сергей, конечно же, не догадывался об этом. Проникнувшись к Майе уважением, он начал рассказывать о себе, старательно подбирая слова (с кандидатами наук, преподающими русский язык в университете, ему, очевидно, еще не приходилось сталкиваться).
Жену Сергея зовут Лена, они женаты уже десять лет. Когда встретились, ей было восемнадцать, а ему — двадцать один. (Ну да, вспомнила Майя, ее новому знакомому тридцать один, в письме он об этом писал, ему-то не надо было лукавить, как Майе, — «за тридцать», хотя на самом деле… — правда, выглядела она довольно молодо.) У нее до него никого не было, у него — тоже. Он с самого начала стремился к близости и, вероятно, поспешил. Ни начало их интимной жизни, ни ее продолжение удовольствия и радости Лене не доставили.
Сергей смущался, говоря обо всем этом, но продолжал. Он говорил о том, что был терпелив и нежен, что читал все, что можно, — но ничего так и не получилось. Для его жены это — и по сей день обязанность, которую она готова выполнять не более одного раза в неделю. Собственно, дело не в количестве, а в том, что…
— Да, я понимаю, — сказала Майя.
И сразу же подумала: зачем ей все эти откровения чужого и совершенно неинтересного для нее мужчины? Но ведь рассказывала же она ему о себе для чего-то. Для чего? Бог знает. Как в поезде, лишь бы выплеснуть накопившееся, а кому — не важно. Но что показалось Майе любопытным — так это то, как Сергей говорит. Вполне прилично, надо сказать. Что-то и не похоже на речь шофера-дальнобойщика. Правда, о том, как говорят дальнобойщики и является ли их речь какой-то особенной, у Майи Сергеевны не было ни малейшего представления.
Так вот, язык у Сергея был неплохо подвешен, голос — приятный, мягкий и ровный. И слушать его, пожалуй, даже хотелось. Кажется, она отвлеклась. О чем он?
А он говорил о том же. Что не может, любя Лену и не собираясь с ней разводиться, не иметь других женщин. Вот как. И сколько же их у него?
— О, у вас мно-о-го женщин? — протянула Майя.
— Нет, вы меня неправильно поняли, — поспешил объяснить Сергей, почувствовавший иронию, покраснев и растерявшись. В этом была такая милая непосредственность и незащищенность, что Майе стало стыдно.
— Понимаете, Майя Сергеевна, мне не нужно много женщин. Я вовсе не донжуан. Мне нужна любовница.
«Вот такой пошел открытый текст», — подумала Майя. И это снова подтверждало то, что, выслушав и поняв друг друга, она и ее собеседник разбегутся в разные стороны и никогда больше не увидятся. Майя поймала себя на мысли, что, не испытывая к нему ни малейшего влечения и понимая, что она у него тоже не вызывает никаких желаний, она уже вжилась в проблему и прикидывает, нельзя ли этого Сережу (очень неплохого, между прочим, мальчика, наверное, достаточно хорошо зарабатывающего) подсунуть кому-нибудь из нуждающихся приятельниц — тех, что помоложе и не слишком взыскательны.
А Сережа между тем продолжал:
— У меня были любовницы, но по разным причинам пришлось с ними расстаться. Кстати, я очень привязчивый и расстаюсь тяжело.
— Так вы их бросали или они вас? — Вопрос Майи снова был циничен и резковат.
Она сама не понимала, почему взяла этот тон. Наверное, само слово «любовницы» диктовало его.
— Никто никого не бросал. Я любил тех женщин, которые у меня были. Просто обстоятельства складывались так. Понимаете?
Майя, конечно, понимала. Но сколько все-таки было у него женщин? Ужасно интересно. Однако она решила не задавать больше жлобских вопросов. Но все равно продолжала думать: две — понятно. Может, три? Или больше? Чем уж он их брал? Хотя, с какой стати она должна ему верить? А вдруг этот Сергей вообще выдает желаемое за действительное? Такое свойственно шизофреникам. Господи… Господи, какая же она дура! Поехала в лес с человеком, которого первый раз в жизни видит. Ну где голова у нее? Где?! Ведь ей не пятнадцать лет. Да в пятнадцать-то она так и не сделала бы. Майя была очень осторожной девочкой. Слушалась бабушку, у которой всегда отдыхала в деревне и которая говорила: «Маечка, никогда и ни с кем никуда не езди! Завезут, изуродуют и убьют — и не найдет никто». Майя боялась. И даже со знакомыми мальчишками никогда не соглашалась кататься на мотоциклах, как это делали все ее подружки.
— Майя Сергеевна, смотрите, качели! Покачаемся? — Сергей взял Майю за руку и повел за собой. Оказывается, они забрели на территорию санатория, где были качели, турники, лавочки и еще какие-то атрибуты организованного отдыха.
Сергей поставил ногу на доску, придерживая ее, чтобы Майя могла встать с другой стороны, и, когда она это сделала, легко оттолкнулся, резко начал раскачиваться. Давно забытое детское ощущение полета (ах, как хотелось всегда выше и выше — и ах как было страшно!) захлестнуло Майю. Она забыла о том, что нельзя расслабляться. И что совершенно недопустимо прикидываться девочкой (обычный прием почти для любой женщины ее лет, желающей понравиться). Но ведь она и не прикидывалась: ей было просто хорошо, и она этого не скрывала. Кажется, она что-то кричала не то от восторга, не то от страха. Но и когда было страшно, все равно было здорово — так, как бывало когда-то очень давно. Не было никаких сомнений, не было пережитых бед (их хватило на Майину долю — и это были не только несчастные любови), а было только небо, то приближающееся, то удаляющееся. И было упоение от головокружительных перепадов: стремительный полет вверх, возвышающий душу, — и бросающее в бездну, затемняющее рассудок уханье вниз.
