Ханс Браннер - Писатель и девушка
Но она лишь снисходительно рассмеялась.
– Да, обещаю, – сказала она, – обещаю остаться с тобой на всю твою жизнь, и на вечность в придачу. И между прочим, я уже здесь! Сейчас. А ну-ка вставай!
– Подожди немного, – сказал он. – Время терпит, у нас его довольно. Подойди сюда и расскажи мне о себе. Где и с кем ты была все это время? У тебя были другие мужчины?
– Глупый вопрос, любимый, – сказала она и присела на край его постели. – Разумеется, у меня никогда не было и не будет никого, кроме тебя. Ты доволен? Обними же меня, посмотри мне в глаза.
Но ее озорные серые глаза говорили ему:
«Что бы мы с тобой, дружок, делали, если б у меня не было других?»
Он понял это, и она показалась ему еще красивее и умнее; в нем уже начала просыпаться ревность. Они долго смотрели друг другу в глаза, выжидая, кто первый не выдержит и опустит взгляд.
«Я сильнее,– говорили его глаза, – никто не знает тебя так, как я».
«Докажи!» – отвечали ее глаза.
Он вскочил с постели и стал искать клочки бумаги, на которых писал о ней. Это заняло много времени, так как бумажки были рассованы по разным карманам. Наконец он собрал их и положил ей на колени.
– Прочти это,– сказал он.
Она углубилась в чтение, а он напряженно вглядывался в ее лицо: она часто улыбалась, покачивая головой, но иногда вдруг становилась серьезной. Окончив чтение, она некоторое время сидела молча, собираясь с мыслями.
– Кое-что здесь верно,– сказала она,– кое-что нет. В твоих записях больше смысла, чем я думала. Но это далеко не вся правда.
– Что же тогда вся правда? – спросил он.
– Ты не решишься выслушать ее, – отвечала она.
– Нет, я хочу знать все, – сказал он. – Расскажи мне всю правду.
– Тогда обещай не прерывать меня.
– Обещаю, – сказал он. – А теперь рассказывай.
Сперва он лежал спокойно и улыбался, слушая ее рассказ, но вскоре уже с трудом сдерживался, чтобы не прервать ее. Невозможно, чтобы все, что она говорила, было правдой, она не такая, это не вязалось с ее лицом, голосом, со всем ее существом. Его охватило чувство глубокого отчаяния, и он отвернулся, чтобы скрыть слезы. Потом отчаяние перешло в слепое бешенство, от ненависти к ней он сжимал кулаки: когда она кончит свой рассказ, он палкой выгонит ее из своего дома и никогда больше не увидит. Однако вскоре ярость остыла, и в нем не осталось ничего, кроме безразличия и презрения: почему бы не относиться к ней как к обычной потаскухе? Таковы мужчины и женщины, таков и он сам. Да, таковы все люди. Но, продолжая вслушиваться в ее мелодичный голос, прерываемый короткими лукавыми паузами, он преисполнился изумления и вновь взглянул на нее. И едва не рассмеялся с облегчением, ибо лишь теперь понял, о чем она говорила, и осознал, что это-то и есть настоящая правда. Он сам ошибся: думал, что правда едина, а она, оказывается, многолика. Он думал, что она постоянна и неизменна, а она – мимолетна, как мираж. Он думал, что правда бывает либо белой, либо черной, но она не сводилась к какому-то одному цвету. Она сияла и переливалась, как радуга.
Ее рассказ был бесконечен. И когда она замолчала, в наступившей тишине все еще продолжалось его плавное течение. Они взглянули друг на друга и от души рассмеялись.
– Видимо, – сказал он, – я не должен принимать все так уж всерьез.
– Долго ж ты не мог этого понять, – отвечала она.
– Скорей! – вскричал он, вскакивая с кровати. – Надо все, все записать, пока мы не забыли. Ты должна мне помочь.
Он сел за письменный стол, и рука его заскользила по бумаге. Но девушка зевнула и потянулась, казалось, все это ей уже начало надоедать.
– У меня нет времени, – сказала она. – Мне надо в город за покупками.
Он удивленно повернулся на стуле: она стояла перед зеркалом и надевала шляпку.
– Я должна сходить на примерку,– объяснила она, не глядя на него. – Кроме того, я записана к парикмахеру. Мне хочется перекрасить волосы…
– Это может подождать! – с отчаянием крикнул он. – Это все мелочи, их можно сделать в другой раз. А сейчас ты должна помочь мне. Именно сейчас!
– Время терпит, у нас его довольно, – сказала она и ушла.
Он ходил взад и вперед по комнате, пытаясь вспомнить, о чем она рассказывала, но в памяти всплывали лишь обрывки; они умирали прежде, чем он успевал их записать. Вконец расстроившись, полный неясной тревоги, он думал о будущем, о своих новых обязанностях, о плате за квартиру, которую он еще не внес. Он обшарил все свои тайники, но не нашел ни гроша – вероятно, Кора унесла с собой все деньги; может, это и было истинной целью ее визита и теперь он больше никогда ее не увидит? В его душе толчками поднимался страх; он выбежал из дома и поехал в город, чтобы раздобыть денег, весь остаток дня он не решался вернуться домой. Он бродил по кабакам, стараясь в вине почерпнуть мужество, заходил к друзьям и рассказывал им о девушке. Он понимал, что это предательство, но не мог удержаться; он рассказывал и искал в их глазах подтверждения, он преувеличивал свою власть над ней и врал, хвастаясь, что обладал ею. Лишь поздно вечером очутился он перед своей дверью и стоял, не решаясь отпереть, затаив дыхание, уверенный, что ее нет. Но она была дома, он увидел это сразу же, как только тихонько приоткрыл дверь, – она спала в кресле, закутавшись в его халат.
– Где ты был? – спросила она, щурясь от света.
– Я принес контракт,– поспешно сказал он, извлекая документ из кармана и гордо разворачивая его у нее на коленях. – Подписанный контракт, вон сколько тут пунктов.
Но она лишь небрежно пробежала бумагу глазами, нашла свое собственное имя и зябко передернула плечами.
– Возьми, – сказала она. – Я очень хочу спать. И вообще – терпеть не могу контрактов. А больше ты мне ничего не принес?
– Принес, – отвечал он. – Деньги. Смотри, сколько денег! Я кладу их в твою сумку.
– Хорошо. – Она снова стала нежной и сонной. – А теперь отнеси меня в постель.
– В постель? – испуганно повторил он.
– Ну да,– сказала она. – Не кажется ли тебе, что уже настало время?
Когда он поднял ее на руки, халат распахнулся, и он увидел, что, кроме халата, на девушке ничего нет. У него в глазах потемнело, он едва не уронил ее.
– Неужели я такая тяжелая? – шепнула она и сонно улыбнулась.
Он задохнулся и не смог ответить, он вдруг понял, что тяжелее ноши и быть не может.
Медовый месяц не принес писателю ничего, кроме разочарований: он никак не мог постичь свою любимую. Сперва она была молчалива, так молчалива, что он уже не верил, что в то первое утро она беседовала с ним и открывала ему глаза на мир. Теперь же он не слышал от нее ничего, кроме пустых, ничего не значащих фраз, а если он проявлял настойчивость, она лишь улыбалась своей непостижимой улыбкой, доводившей его до безумия. Он догадывался, что скрывается за этой улыбкой.
– Поговори же со мной, – взмолился он однажды, – или я задушу тебя!
– Что я могу тебе сказать? – спросила она. – Взгляни в окно, видишь, как синеет небо, как зеленеет трава.
– Кора! – вскричал он, падая перед ней на колени и зарываясь лицом в складки ее платья. – Поговори со мной, или я умру.
– Ты помнешь мое новое платье, – ответила она. – Между прочим, ты еще не сказал, нравится ли оно тебе. Оно очень дорогое, любимый, придется тебе поскорее раздобыть еще денег…
В отчаянии он кинулся вон из дома и вернулся лишь наутро.
– Ну и вид! – сказала она, когда он распахнул дверь в комнату. -Где ты был? Похоже, ты неплохо повеселился.
Костюм его был помят и испачкан, а глаза налились кровью.
– Да, повеселился, – ответил он. – Я напился пьяным и, если хочешь знать, изменил тебе.
– В добрый час, – сказала она. – И как это тебе понравилось, любимый?
Он набросился на нее с кулаками и повалил на кровать.
– Будешь ты со мной разговаривать? – кричал он. – Или я убью тебя!
– Пощади, – простонала она. – Я буду говорить! Я тебе расскажу все, что захочешь, только отпусти меня. Садись за стол, я буду тебе диктовать.
Опьяненный победой, он, пошатываясь, подошел к столу и сел спиной к ней; в ушах у него раздавалась ликующая музыка, слова так быстро слетали с ее губ, что он не поспевал за ними; наконец все смешалось.
– Погоди, – сказал он, – я не уловил смысла последней фразы. О чем ты говорила?
Но она не ответила, в комнате царила необычная тишина. Он медленно обернулся и увидел, что ее нет: она выскользнула за дверь так тихо, что он даже не заметил. Полный недобрых предчувствий, он стал перечитывать то, что записал; как он и боялся, все это были лишь пустые, бессвязные слова. Он изорвал записи в клочки и сжег их в печке, потом лег и забылся тяжелым сном – надо избавиться от этого отчаяния, лучше всего не просыпаться вовсе, ведь ясно, что она больше никогда не вернется к нему.
Но когда он проснулся, она лежала рядом, улыбаясь своей тихой и сонной улыбкой. Он невольно потянулся к ней, поцеловал ее в затылок и нежно, едва касаясь, провел пальцами вдоль позвоночника. Вдруг она открыла глаза и стала говорить, как будто во сне.
