Максим Усачев - Дядя Яша
– Хороним в бабушку! – успокаивает мама. – Я уже обо всем договорилась.
Папа кивает, но как-то неуверенно.
– Дорогая, – говорит он тихо, – в чью? Моя мама, уверен, против не будет, но удивится…
– О боже. В его бабушку! В Яшину бабушку, – успокаивает мама. – Все официально. Нужны, правда, родственники… Но мир не без добрых людей.
Осталось только порадоваться о воссоединении. О бабушке дядя Яша рассказывал. Шел дождь, мы сидели в беседке и делали вид, что играем в шахматы. На самом деле нас интересовали девушки, которые пробегали мимо в мокрых, липнущих к телу, легких платьицах. «Зевали» фигуры мы страшно, но дядя Яша был все же более опытным… Не шахматистом, нет. Опытным наблюдателем. Пресыщенным всеми этими формами. Он, кстати, и время выбрал для игры. Правильное. Дождь, будний день, полседьмого, лето. Народ, хочешь не хочешь, а домой побежит. Я же, пацан пацаном, почти не отрывался от этого удивительного зрелища. Пятую партию проиграл – сообщаю сейчас не без гордости.
– Она была чудесным человеком, – неожиданно заявил дядя Яша.
Я, увлеченный высокой брюнеткой в белой до страстного слюноотделения кофте, даже сразу не обратил внимания на эту фразу. А когда все же осознал сказанное, переспросил:
– Кто «она»?
– Папа рассказывал о блинчиках, жареной тюльке, пианино, пяти иностранных языках и револьвере, – мечтательно бормотал он.
– А…
– Бабушка Сара, Максим, «она» – это бабушка Сара.
А что? Нормальное еврейское имя. Это сейчас косятся. Да и тогда, когда дядя Яша еще работал в бухгалтерии порта, – косились. Но те евреи, еще довоенные, древние, жили не так. Они были внутри себя и везде. Это потом их нагло выковыривали, расселили и заставили работать. С переменным успехом, правда.
– Это была чудесная женщина, Максим, – тихо бормотал дядя Яша. – Просто обязана ею быть! Когда все тупо, как стадо, шли. И ведь прекрасно знали, понимали, но даже боялись ослушаться. А она! О боже! Ты знаешь, что сделала она?
Я замотал головой.
– Она вытащила спрятанный в тайнике револьвер! С этим пистолетом еще купцов при царе грабили, – он на секунду замолчал и поспешно добавил. – Но это дело темное, кто знает. Так вот, она схватила его и стреляла. Даже попала в кого-то. Она действовала, а когда её забили прикладами, даже умудрилась укусить «румына» за ногу.
– Смелая женщина, – говорю на всякий случай я, не очень понимая, что надо говорить в таких случаях.
– Смелая? – говорит дядя Яша и вздыхает. – Не то слово. Пока она занималась единоборством с «румынами», мои две сестры убегали со мной на руках по чердакам. Это жертвенность. Она нас спасла. Не только она. Было еще много других добрых людей, которых я и не помню. Они передавали нас из рук в руки, пока не вручили отцу. Мне-то три года было. А ты… «смелая»… Шах, – закончил он воспоминания.
Шах так шах. Да и мат вскорости. Но меня же не шахматы интересовали, а женщины. Дождь усилился, сильно подул ветер, заливать стало в беседку, но поток прохожих только стал больше.
– Не знаю, где она на самом деле погибла и как. Там ли её, прямо дома, или вывезли со всеми. Но я её похоронил! – гордо заявил дядя Яша. – Я её похоронил, как смог. Чего мне это только стоило – никто не знает. И тебе знать не надо. Но теперь у неё есть памятник. Трупа нет, а памятник есть. Раз уж государство не ставит памятники евреям, мы сами. Хороший такой, не жестяная подделка, а строгая каменная глыба.
Ветер подул еще сильней, и дядя Яша уже почти кричал:
– Пусть нет гроба! Зато есть скамейка!
Теперь там будет гроб. Будет все как положено, все как у людей. Памятник, скамейка, могила, и в ней гроб. Всю жизнь люди пытаются стать оригиналами, а как только умирают – сразу требуют единообразия. Или это живые требуют от покойников? Сами мертвые, единственное что могут, так это свой гордый нос к лампочке тянуть. А вот мы, живые… Мы требуем, чтобы в последний путь отходили правильно.
– Ну, хорошо, – соглашался с этим папа. – Гроб повезем на тележке. Покойник у нас по торговой части, значит, тележка из магазина ему и по статусу, и по логике положена.
– Пап, – только руками развожу, – ты-то на лафете потребуешь.
Папа соглашается.
– Так я военный. О статусе я же не для красного словца, – говорит гордо папа, которому действительно нравилось защищать родину.
Мы сидим около гроба. По-домашнему курим, стряхивая пепел в стопочки, найденные у покойного в тумбе под телевизором. В старом, но действительно японском телевизоре многострадальная сборная пытается сделать вид, что четвертый мяч в собственных воротах – мелкое и в чем-то даже забавное явление природы. Пиво все уже было выпито, футбол огорчал, поэтому мы с отцом решили заняться стратегическим планированием.
– В общем, Яшу доставим на последнюю стоянку. Но! – он ткнул указательным пальцем в потолок. – Но остается проблема родственников. Вопрос, так сказать, массовки на мероприятии.
– А что с массовкой? – поинтересовался я.
– Хреново. Твоя мама упорно обзванивает номера из телефонной книжки, но пока состав участников меня не радует.
– А кто будет? – спросил я его.
– Мы, – ответил он и ухмыльнулся. – И бабушка Валя с пятого этажа.
– Э… – вырвалось из меня.
Не знаю, сторонник ли я маленьких семейных похорон. Со свадьбой я определился. Чем меньше гостей – тем лучше. А вот в данном случае…
– В общем, Максим, – папа затушил сигарету и повернулся ко мне, – на тебе гости. Салатами занимаются женщины, а мужчины, ты то бишь, гостями.
– А ты?
– Я руковожу… – папа устало махнул рукой, чтобы показать всю тяжесть взваленной на себя миссии.
– А сколько надо? – только и нашелся, что сказать, я.
– Туда-сюда, – папа загадочно поводил по воздуху руками, – туда-сюда двадцать хватит. Лучше гостей сто, но я не знаю, где и двадцать взять. Не приглашения же рассылать.
Я усмехнулся.
Наверное, существуют какой-то закон, с большой буквы, с необходимым пафосом, что-то вроде: Закон О Круговороте Гостей в Природе. Малый круг, большой, аномалии и прочие глупости выведены в стройную, логичную и единственно верную систему. Только закон этот еще не открыт. Не приснился, не был дан свыше, не въелся до условного рефлекса. Поэтому, не зная закономерностей, мы каждый раз нарываемся на удивленный взгляд хозяина дома: что, вы тут? а мы и не ждали! Нарываемся, обижаемся, но на следующий день уже сами открываем дверь и спрашиваем: вроде же на шесть договорено!? Мы опаздываем, торопимся, не приходим вообще, врываемся неожиданно с тремя бутылками портвейна и ужасным настроением, хлопочем о чем-то по телефону, воображая, будто какие-то предварительные договоренности в состоянии вырвать нас из этого броуновского движения. Поэтому дядя Яша гостей не любил. Желательно позвонить, предупредить, перед выходом напомнить. Особенно не везло родственникам, соседям – меньше. Мы, например, обладали невиданной привилегией «заскочить просто на огонек». И пусть свет на кухне почти всегда был предусмотрительно выключен. Маму интересовали рецепты, папу коньяк, а меня книги. Но кроме нас были еще одни гости, дверь для которых почти всегда была открыта. Их я называл «по приглашению».
Знаете, в те времена еще существовал дефицит. Огромный спрут итальянской мафии, как раз отгремевший по телевизору, был детскими соплями по сравнению с ним. Но общее впечатление… Куда ни пожелает ткнуться счастливый гражданин Страны советов, приходится с гордость выносить не финскую сантехнику и румынскую мебель, а слово «дефицит» на своем лбу. Папа винил общие неурядицы, какие-то загадочные перебои и кое в чем не совсем верный курс, – конечно, исключительно в рамках здоровой критики и общепартийной дисциплины. Мама не соглашалась: он-де был всегда, сколько она себя помнила. Просто раньше носил точечный характер, когда «пораженными» оказывались какие-то единичные виды товара. Например, она больше всего страдала от невозможности купить колготки. А в последние годы дефицит вдруг стал захватывать все новые, подчас совершенно неожиданные, плацдармы.
А дядя Яша всегда относил дефицит к магии.
– Да-да, как вы и хотели, Семен Маркович, чудесные джинсы для вашего мальчика, другого не держим, как всегда, три звонка, по приглашению, – говорил он кому-то в трубку. – Что такое магия, Максим? – положив трубку, обращался он ко мне. – Это искусство, которое позволяет, с помощью манипуляции с предметами вещественного мира, воздействовать на не связанные с ними материальный и духовный мир. Я понятно выражаюсь?
