Сергей Боровский - Неустойчивая каденция
- Я бы приехал, - в очередной раз соврал Угрюмов. - Зря не позвонили мне.
- А кто бы мне телефон твой дал? Ты ведь как уехал, так и с концами. Писем не писал.
В её словах, однако, он не чувствовал упрёка — так, скупое перечисление фактов.
- Ты, наверное, и имени-то моего не помнишь, - догадалась она.
Угрюмов пристыженно кивнул.
- Тамара Ивановна.
Она поставила на стол три чашки и, видя его удивление, пояснила:
- Замужем она после тебя успела побывать. Олей дочку зовут. Оленька! Оля!
В кухню вбежала девочка лет четырёх. Точно с букварной картинки: бантики, голубые глаза по яблоку, бархатные ресницы.
- Познакомься: это дядя Петя. Мамин друг.
- Здравствуйте, дядя Петя! - Она стремительно поцеловала его в щёку.
Угрюмов опешил, и девочка, словно уловив его замешательство, убежала обратно в гостиную для продолжения прерванных дел.
- А где муж?
- Женился. Там у них то ли общежитие, то ли коммуналка. Дитя рожать собираются. Вот она и со мной. Он навещает, когда есть время. Ты не думай о нём плохо.
Она сильно изменилась за эти пять лет. Ничего не напоминало в ней ту сварливую старуху, опытную интриганку, главного врага и инициатора их развода. Теперь, когда это уже не имеет никакого значения, они могут вот так мирно беседовать на кухне за чашкой чая.
Кипяток полился в заварник. Накрытый пушистым полотенцем, он вытягивал из набухающих листьев аромат и силу.
- Надолго командировка-то?
- Как получится. Оборудование выбивать приехал. Пока не выполню задания, обратной дороги нет.
- Вот как у вас категорично. А где остановился?
- Да я, собственно...
- Понятно. Можешь жить у нас, сколько потребуется. Комната ваша пустует.
- Тамара Ивановна...
Она лишь отмахнулась от его бесполезных благодарностей, и он продолжать задуманную фразу не стал.
Они просидели на кухне до половины ночи, то прихлёбывая чай, то балуясь шампанским. Ужином она его тоже накормила, и порции были совсем не столичные: видимо, помнила она его провинциальное происхождение. Беседа скакала от житейских мелочей к проблемам мироздания и обратно. Свободно и легко, без пауз. Как будто встретились после долгой разлуки два старых друга.
***
Утром его угостили кофе, который он выпил, чтобы никого не обидеть, и бутербродами, которых всё равно оказалось мало. Уходя «на службу», он спросил, что купить.
- Да что хочешь. Нам всего хватает, но от подарков никогда не отказываемся.
Где раньше была эта рассудительная, спокойная женщина?
Угрюмов спустился в метро, испытывая лёгкий мандраж, как всегда, перед работой. Волнение — не помеха, скорее, привычка и дань стилю. Толпа, мчащаяся на заводы и фабрики, идеальна во всех отношениях. Оттаптывая друг другу ноги и хамя напропалую, граждане не нуждаются в том, чтобы их отвлекали от заботы о своих карманах. И метро в этом плане — гораздо лучше трамвая. Частично поэтому он и влюбился однажды в Питер.
Первая жертва определилась сразу — худая дурнушка, конопатая и бледная. Угрюмов улыбнулся ей, чем ввёл в совершеннейшее смущение. Их касание, когда он покидал вагон, выглядело логичным и многообещающим. Кошелёк барышни уплыл от неё навсегда.
Замелькали лица: напудренные, морщинистые, с явными излишками помады, усталые, озабоченные, симпатичные и не очень. Угрюмов находил для каждой свой особенный взгляд. Вспомнят ли они его потом? Поймут ли, кто был человеком, посягнувшим на их личные сбережения? Не важно.
Один недостаток работы с пролетарским контингентом — размер сумм, которые они везут с собой. Если после зарплаты, вечером, то это другое дело. А с утра что там может у них быть? Гроши на обед. В лучшем случае — заначка для похода в магазин.
После пары десятков «заходов» Угрюмов насчитал всего семьдесят шесть целковых. Небогато, но для первых расходов хватит. Завтра, без спешки, он поработает в дневное время, когда выхлоп совсем другой.
В «Детском мире» граждане брали штурмом отдел мягкой игрушки — завезли импортных животных из плюша. Огромные собаки, обезьяны и даже львы отдавались советским людям, не более двух единиц товара в одни руки. Угрюмов прикинул, что до вечера, во-первых, можно и не успеть. А во-вторых, запасы дефицита всегда ограничены. В любой момент выйдет к народу упитанная тётка в ранге заведующей и объявит локальный конец света.
В канцтоварах скучала девушка, ещё не побитая молью причастности к распределению благ. Линейки и циркули, разложенные перед ней в витрине, вызывали у неё тошноту. Они символизировали серость будней, несбыточность надежд, безысходность.
- Красавица, - отвлёк её Угрюмов от невесёлых мыслей. - Мне платить прямо здесь или в кассу чек пробивать?
- В кассу. А что вы хотите?
Девушка была искренне удивлена: что такой приличный мужчина смог найти в её унылом хозяйстве?
- Готовальню.
- Маленькую?
- Нет, самую большую.
- Она стоит восемь пятьдесят.
- Даром практически, - пошутил Угрюмов, чем вызвал её первую за день улыбку. - Так мне пробивать?
- Да, конечно. Вон там.
Жертвоприношение завершилось милым разговором ни о чём. Девушка плыла в волнах комплиментов и милых намёков. Дав ей окончательно созреть, Угрюмов забросил удочку относительно плюшевого счастья, которого так не хватает его четырёхлетней дочурке. И сам он издалека, и всего лишь на один день, и когда ещё в следующий раз получится. Девушка слегка огорчилась, узнав о несвободном положении нового знакомого, но просьбу выполнила.
Они встретились у «заднего крыльца», и она передала ему мохнатое чудовище в обмен на дополнительную шоколадку и целомудренный братский поцелуй.
На барахолке Угрюмов раздобыл летнее девчоночье платье «мэйд ин юэсэй», а для тёщи расщедрился на кожаную сумочку. В кооперативном магазине возле рынка купил «сухой» колбасы, окорок и яблок. В обычном универсаме — бутылку молдавского коньяка, вспомнив вдруг, что Тамара Ивановна была к нему неравнодушна, а себе — пять бутылок «жигулёвского». Шпроты, сыр, «докторская» вошли в набор для полноты картины. На крупу, хлеб, молоко и прочее он лучше отдаст деньгами.
Побродив для правдоподобия часов до четырёх, он вернулся «домой».
***
Он открыл дверь своим ключом, который ему любезно и без всяких условий вручили утром. На секунду замешкался, потому что с кухни доносился мужской голос, и несло сигаретным дымом.
- Папа! Дядя Петя пришёл!
Оля бросилась к Угрюмову на шею, словно к любимому пуделю. Ничем такого отношения к себе он не заслужил, посему принял в качестве аванса. Плюшевая собака стала удачным первым взносом. Девочка вцепилась в игрушку и побежала хвастать к бабушке.
Состоялось неизбежное знакомство, к разряду приятных не относящееся. Мужик назвался Лёшей, сказал какую-то малоосмысленную мелкую гадость про то, что, мол, частенько слышал об Угрюмове от жены. Тамара Ивановна, чтобы разрядить обстановку, рассыпалась в благодарностях за подарки, сервировала моментально стол, и они выпили тёщиного коньяку «за всё хорошее». По тому, как заблестели при виде сосуда Лёшины глаза, Угрюмов понял, что и со второй семьёй его история будет недолгой, хотя и по другим причинам.
Оля появлялась на кухне набегами, садилась к Угрюмову на колени, лепетала что-то радостное и малопонятное. К отцу почти не обращалась, но тот не расстраивался, увлечённый потреблением халявы.
- Вы, мама, припашите этого бездельника. Не упускайте такой шанс. Вон у вас раковина течёт. Гардина отваливается.
- Да уж! От тебя-то ждать, конечно, ничего не приходится.
- Не начинайте! Я человек умственного труда. А для этих целей есть специальные люди.
Угрюмов отметил про себя «маму» и пропустил мимо ушей всё остальное.
- Справимся. Не вопрос. - Бутыль проделала очередной круг почёта над рюмками. - А ты, Лёша, по какой части? Научный сотрудник?
- Бери выше. Занимаюсь воспитанием подрастающего поколения.
- Профессор?
- Ну, не профессор, положим...
Тамара Ивановна играючи хлопнула его полотенцем по лицу.
- Трепло! Физкультуру он в техникуме преподает.
Угрюмов скосил глаза на выпирающий из штанов живот Лёши, и его пантомима не ускользнула от внимания того, кому предназначалась.
- Это у меня наследственное. Папаша весит полтора центнера. Мать — из той же весовой категории. Природа!
- Меньше жрать надо, - вмешалась тёща, впрочем, опять совершенно беззлобно.
Выпили за успехи советских спортсменов на приближающихся олимпийских.
Коньяк закончился, моргнуть не успели. Лёша с удовольствием переключился на пиво под недешёвую «московскую», а Угрюмов решил сойти с дистанции под предлогом важности иметь свежую голову завтра с утра. В некотором роде так оно и было. Когда же последняя капля спиртного исчезла со стола, Лёша вдруг как-то сразу заторопился, вспомнил о беременной жене и обязанностях главы семейства. Пошатываясь, отправился облачаться в доспехи — что-то отечественное болоневое, давно потерявшее цвет. Попутно похвалил куртку Угрюмова.
