Курт Воннегут - Капли воды
— Я всегда паршиво себя чувствую, когда они плачут, — он всплеснул руками. — Но что поделаешь. Моя карьера — ревнивая любовница.
— Знаю. Она мне сказала. Беатрис сказала. Дженис сказала. Эдит сказала, — этот список его, кажется, повеселил. — Кстати, Элен еще сказала, что не отвяжется.
— Правда? Как неблагоразумно. Ну, это мы еще посмотрим.
Когда солнце над Элен еще светило что есть мочи, когда она еще была уверена, что через несколько недель привезет в Буффало сертифицированную нью-йоркскую знаменитость, я как-то в отцовской манере сводил ее пообедать в свой любимый ресторан. Ресторан ей, похоже, понравился, и я встречал ее там время от времени после их разрыва с Ларри.
Обычно ее сопровождали мужчины из той категории, которая — как мы с Ларри твердили — подходит ей больше всего: кто-то ближе по возрасту. Еще они приближались к ней в ее дружелюбной бессодержательности, из-за чего за столом часами раздавались вздохи, повисали долгие паузы и возникала та туманная атмосфера, которую часто путают с любовью. Я, впрочем, уверен, что они просто находились в том жалком состоянии, когда в голову не приходит, что бы еще сказать. С Ларри такой проблемы не было.
Представлялось очевидным, что говорить должен он, а если он замолкал — это была эффектная пауза, прекрасная, запоминающаяся и не прерываемая собеседницей. Когда ее спутники начинали волноваться об оплате счета, Элен, всегда понимавшая, с кем имеет дело, намекала нетерпеливыми жестами и презрительным взглядом, что подобная суета ей не привычна. И, конечно, так оно и было.
Когда мы оказывались в ресторане одновременно, она игнорировала мои приветственные кивки, и хотя меня это совершенно не волновало, я перестал с ней здороваться. Она, вероятно, считала, что я участвую в заговоре и каким-то образом вовлечен в схему Ларри, стремящегося унизить ее.
Через некоторое время она отказалась от молодых людей близкого возраста и стала сама платить за свой обед. Наконец, по странному совпадению, поразившему нас обоих, она оказалась за соседним со мной столиком и покашляла.
Читать газету я больше не мог.
— Надо же, какая встреча! — сказал я.
— Ну а вы как поживаете? — холодно поинтересовалась она. — Все смеетесь?
— О, да, просто постоянно. Садизм, знаете ли, входит в моду. В Нью-Джерси его уже легализовали, Индиана и Вайоминг — на подходе.
— Тихая вода глубока, — загадочно сказала она.
— Это про меня?
— Нет, про меня.
— Понятно, — сказал я растерянно. — Вы к тому, что вы не так просты, как кажется на первый взгляд? Согласен.
Трудно было не согласиться — просто удивительно, насколько Элен была невыразительна на первый взгляд — разумеется, в интеллектуальном смысле.
— На взгляд Ларри, — сказала она.
— Ну хватит, Элен, вы же уже успокоились. Он — тщеславный эгоист и перетягивает ремень, чтобы спрятать живот.
Она подняла руки:
— Все, все. Расскажите лучше про открытки и автомобильный гудок. Он о них рассказывал?
— Открытки? Гудок? — я покачал головой. — Он ни слова про них не говорил.
— Еще бы, — сказала она. — Прекрасно, отлично. Просто отл.
— Простите, — сказал я, вставая. — Я озд и у меня неотл встр.
— Что-что?
— Я сказал, что вы меня озадачили, Элен. Я попытался бы вас понять, но у меня нет времени. Неотложная встреча. Удачи, дорогая моя.
Встреча у меня была с дантистом, и когда ужас был позади, я решил найти Ларри и расспросить про открытки, раз вечер все равно был испорчен. Был вторник, четыре часа пополудни, так что Ларри, естественно, был в парикмахерской. Я направился туда и уселся рядом с ним. Лицо его было покрыто пеной, но это точно был Ларри. Уже много лет никто другой не сидел в этом кресле по вторникам в четыре часа.
— Ровняйте, — сказал я парикмахеру и обратился к Ларри:
— Элен Спаркс считает, тебе следует знать, что тихая вода глубока.
— Хм, — сказал Ларри сквозь пену. — Кто такая Элен Спаркс?
— Твоя бывшая ученица. Помнишь? — Ларри постоянно использовал этот трюк с забыванием, и, сколько я мог судить, вполне искренне. — Ты ей выдал диплом два месяца назад.
— Трудно помнить всех своих выпускниц, — сказал он. — Эта та крошка из Буффало? Оптовая бакалея? Вспомнил. А теперь шампунь, — обратился он к парикмахеру.
— Конечно, мистер Уайтмен. Разумеется, теперь шампунь.
— Она хотела знать про открытки и автомобильный гудок.
— Открытки и гудок, — сказал он задумчиво. — Нет, не припоминаю.
Он щелкнул пальцами:
— А, да-да-да! Ты можешь сказать ей, что они просто уничтожают меня. Каждое утро я нахожу ее карточку в почтовом ящике.
— И что там написано?
— Скажи ей, когда приходит почта, я ем яйцо всмятку. Я кладу письма перед собой, открытка всегда сверху. Я доедаю яйцо, беру открытку в руки. А потом? Я рву ее на половинки, на четвертинки, на шестнадцатые и отправляю маленьким снегопадом прямо в мусорное ведро. Затем я пью кофе. Понятия не имею, что там написано.
— А гудок?
— Это еще более жестокая кара, чем открытки, — он засмеялся. — Что ад тому, кто женщину отверг! Каждый день в половине третьего, когда я начинаю свои репетиции… Угадай.
— Она сбивает тебя с ног пятиминутным сигналом?
— У нее не хватает выдержки. Каждый день я слышу один тихий, почти неразличимый би-и-ип, потом переключается передача, и дурочка уезжает.
— Тебе это совсем не мешает?
— Мешает? Она верно рассудила, что я чувствительный, но явно недооценила мою приспособляемость. Первые пару дней меня это слегка беспокоило, но сейчас я замечаю это не больше, чем шум поездов. На самом деле мне пришлось напрячься, чтобы понять, о чем ты, когда ты спросил про гудок.
— Девушка, похоже, от тебя без ума, — сказал я.
— Да уж, набраться ума ей бы не повредило, — ответил Ларри. — Кстати, что ты думаешь о моей новой ученице?
— Кристина? Будь она моей дочерью, я бы отправил ее в техникум. Она из тех, кого учителя в начальной школе называют тихими детьми. На уроках пения их ставят с краю и просят отбивать ритм ногами и не раскрывать рта.
— Она всерьез хочет петь, — Ларри перешел в оборону. Он болезненно переносил намеки на то, что его интерес к ученицам имеет самое косвенное отношение к профессиональным вопросам. И защищался тем, что яростно верил в артистический потенциал своих подопечных. Скажем, делать уничижительные ремарки по поводу вокальных данных Элен он позволил себе только тогда, когда ей уже предстояло отправиться в небытие.
— Лет через десять Кристина сможет петь в переходе.
— Она еще тебя удивит.
— Она — вряд ли, а вот Элен может.
Меня смущало, что Элен будто была готова дать волю самым ужасным и неотвратимым силам. Но пока все ограничивалось идиотскими открытками и автомобильным гудком.
— Какая Элен? — голос Ларри пробивался из-под горячего полотенца.
Тут зазвонил телефон. Парикмахер, который стриг Ларри, сделал шаг, но телефон замолк. Он пожал плечами:
— Забавно. Похоже, последнее время это случается каждый раз, как приходит мистер Уайтмен.
Над моей кроватью зазвонил телефон.
— Это Ларри Уайтмен.
— Чтоб ты сдох, Ларри Уайтмен!
Часы показывали два по полуночи.
— Скажи ей, чтобы перестала, слышишь!
— Конечно, с радостью, еще бы, — просипел я. — Кому что сказать?
— Оптовой бакалейщице, конечно. Этой, из Буффало. Слышишь? Она должна немедленно перестать. Свет, этот чертов свет!
— Я начал прилаживать телефон к базе, надеясь втайне, что смогу повредить Ларри барабанную перепонку, но тут проснулся и понял, что заинтригован. Может быть, Элен наконец-то воспользовалась своим тайным оружием. У Ларри в тот вечер был концерт. Может, она атаковала его на глазах у всех.
— Она ослепила тебя светом?
— Хуже. Когда свет в зале погас, она осветила себе лицо этим идиотским фонариком, знаешь, которые носят на брелоке, пока батарейки не сдохнут. И смотрела на меня, ухмыляясь из темноты, как затасканная смерть.
— И как весь вечер? Ее должны были выкинуть из зала.
— Она выключила его, когда удостоверилась, что я ее заметил. А потом начался кашель. Боже! Кашель.
— Всегда кто-то кашляет.
— Но не так, как она. Как только я набирал воздух в легкие для следующего номера, она начинала. Грх, грх, грх. Три отчетливых грх.
— Ладно, я скажу ей, если встречу.
Меня впечатлила стратегическая новация Элен, хотя слегка расстраивало, что она не сулит долговременных успехов.
— Старый лицедей вроде тебя мог бы и не обращать внимания.
И это была чистая правда.
— Она хочет меня запугать. Пытается сломать меня прямо к концерту в Ратуше, — сказал он с горечью. Важнейший момент в профессиональной карьере Ларри — ежегодный концерт в Ратуше, получающий, кстати, неизменно высокую оценку критиков. Как баритон Ларри очень хорош, в этом не приходится сомневаться. И вот теперь, когда до концерта осталось только два месяца, Элен начала свою свето-горловую кампанию.
