Алексей Котов - Последний патрон (сборник)
— Ну, значит, не бегать, а летать.
Солдаты ожили.
— А если эту Змею бомбой рвануть?
— Хорошее предложение. Запросто можно!
— Молчать, канальи! — Громовой голос полковника умел остужать страсти с таким же успехом, как и неожиданно свалившаяся на голову снежная лавина. — Мы возьмем живым этого мерзавца, даже если мне придется отправить в лучший мир половину из вас!
Солдаты испуганно замолчали.
Чинганчгук последний раз посмотрел на солнце. Оно уже заметно поднялось над горизонтом, и день обещал быть довольно жарким. Большой Змей усмехнулся и подумал о том, что на этом свете не так уж и здорово.
«Пора!..» — решил он.
Прежде чем отправиться в долину предков, как и положено перед дорогой, индеец постарался сесть поудобнее. Он оперся на правую руку и чуть приподнялся… Кольт в его ладони издал сухой щелчок. Чинганчгук замер и, уже чувствуя под сердцем неприятный холодок, медленно поднял револьвер. Худшее предположение оправдалось — спущенный боек упирался в капсюль патрона. Любая другая осечка, случись она даже во время пальбы во время рукопашной в пьяном борделе, не смогла бы так сильно расстроить Чинганчгука.
Индеец взвел курок, перекрутил барабан кольта и снова нажал на курок.
— Что это он там расщелкался? — послышался снизу ворчливый голос лейтенанта Джонса. — Неужели патроны кончились?
— Верно! — поддержал догадку командира солдаты. — Этот прохвост почти голый из спальни выскочил. Откуда ему эти патроны взять-то?
Солдаты разговорились.
— А у него нож есть?
— При чем тут нож?
— Знал я одного индейца, так он и за сто метров мог скальп снять.
— Я бы и за пятьдесят снял… С нашего сержанта Снока, например.
— А продал бы за сколько?
— За полдоллара!
Чинганчгук внимательно осмотрел ремешок для амулетов — при определенных обстоятельствах можно было бы отправиться в Долину Предков и с его помощью. Но проблема заключалась в том, что поблизости не было деревьев с крепкими сучьями способными выдержать крепкое и любвеобильное тело мужчины. Впрочем, времени тоже не было. Внимательно наблюдавший за своим врагом полковник, вряд ли бы согласился с таким относительно безобидным способом бегства Чинганчгука в иной мир.
Индеец вздохнул и вытащил патрон из барабана кольта. При беглом взгляде выяснилось, что патрон кто-то вскрывал. Не прилагая особых усилий, Чинганчгук вытащил пулю из гильзы. В гильзе не было ни крошки пороха, вместо него там находился свернутый в упругий рулончик лист папиросной бумаги.
«Если это любовное послание одной из девушек моего племени, — подумал Чинганчгук, — после смерти, по ночам, я буду приходить в ее вигвам и дышать ей в ухо».
Индеец развернул записку. Он сразу узнал почерк своей жены.
«Мой любимый муженек! — писала скво. — Я очень надеюсь, что сейчас тебя окружило целое стадо бледнолицых, и ты уже попробовал сбежать в Долину Предков. Нет, милый, такая жалкая смерть не достойна моего вольнолюбивого мужа, особенно если учесть все то доброе, что ты успел для меня сделать…» После странного росчерка подчерк скво стал неразборчивым и дальнейшее послание Чинганчгук смог прочитать с большим трудом: «…Ты подохнешь, как собака! Ты будешь медленно поджариваться на костре и вспоминать все те юбки, которые успел задрать! Знай, дорогой вождь, что это я предупредила полковника Дадли о том, что ты снова направился к его любовнице! Знай, что это я высыпала порох из твоего амулета и тем самым подставила твои драгоценные пятки пылающему костру! Прощай, любимый, и будь ты проклят! Твоя, теперь уже бывшая, скво».
Чинганчгук потер шею. Он невольно подумал о том, что если бы в свое время добрый монах отец Лаврентий не выучил Дикую Лозу читать и писать, то гордой индианке, даже при всем ее желании, вряд ли бы стал доступен такой по-французски изощренный способ мести.
Индеец поднял голову и осмотрелся. Солдаты осторожно переползали от валуна к валуну и приближались, предпочитая выставлять в качестве мишени те места, ранение в которые хоть и считалось малопочетным, но зато никогда не было смертельным.
Неожиданно раздалась хриплая команда полковника Дадли:
— Стоять, канальи!
Несколько солдат послушно встали и вытянулись по стойке смирно.
Полковник выругался:
— Лежать, идиоты!
Солдаты растерянно оглянулись и, после некоторого раздумья, легли.
Кто-то глупо хихикнул:
— Ребята, а у этой индейской свиньи кажется действительно кончились патроны.
Чинганчгук горестно покачал головой. Когда у него были патроны никто не смел называть его свиньей.
Лейтенант Джонс не без интереса рассматривал возбужденное лицо полковника Дадли. Полковник молчал и в его глазах светился огонь то ли уже разведенного для казни костра, то ли адские угли ущемленного самолюбия.
— Мы ждем ваших дальнейших распоряжений, полковник, — лейтенант, устраиваясь поудобней, лег на бок. Эта расслабленная поза сразу лишила его воинственности. — Очень надеюсь, что приказы скоро последуют, иначе наши солдаты побросают винтовки и разбегутся по ближайшим кабакам.
Полковник не обратил ни малейшего внимания на вольное обращение лейтенанта к старшему по званию. Он резко встал.
— Слушай ты, индюшачья морда… — багровея, обратился он к Чинганчгуку.
— Я вас очень внимательно слушаю полковник, — донеслось с верху.
— Ну, так вот, ты всегда считал меня трусом, — продолжал полковник. — Но теперь я стою перед тобой в полный рост, каналья, и даже не знаю, есть ли у тебя патроны…
— Вы смелый человек, — заметил индеец.
— …Я стою перед тобой, дикарем, как я уже говорил в полный рост и хочу сказать тебе прямо в глаза все, что о тебе думаю. Если тебе не понравятся мои слова, ты можешь меня пристрелить.
— Хорошо, я подумаю, — пообещал Чинганчгук.
— Итак, я хочу сказать тебе, что ты — ублюдок!
— А что это такое? — притворно удивился индеец.
Полковник замешкался. «Ублюдок» было одним из самых любимых его ругательств, но, откровенно говоря, полковник довольно смутно представлял, какой именно грех должен совершить человек, что бы претендовать на это «звание». Не зная, что ответить полковник достал из кармана носовой платок и вытер вспотевшее лицо.
— Что-то ты стал слишком словоохотливым… — пробормотал он.
— Мне больше нечего терять, сэр — индеец с грустью осмотрелся по сторонам и еще раз пожалел, что поблизости нет деревьев.
— Ты пьяница и самый развратный развратник! — снова зарычал полковник.
— С последним трудно не согласиться, — отозвался Чинганчгук.
Цвет лица полковника приобрел фиолетовый оттенок.
— Что ты хочешь этим сказать, кретин?!
— Только то, что вы слышали.
Дадли бешено вращая глазами, оглянулся вокруг, словно призывал в свидетели силы небесные и земные, включая тихо похохатывающий взвод.
— Уж не хочешь ли ты этим сказать… — медленно заговорил полковник с трудом протискивая слова сквозь сжатые зубы. — Что моя добропорядочная гувернантка, этот агент во плоти… То есть я хотел сказать ангел и ты…
— Пока я ничего не хочу утверждать, — оборвал индеец полковника. — Но, в конце концов, вы сами можете меня к этому вынудить.
Полковник воздел руки к небу и исторг целую лавину ругательств. Членораздельные слова встречались в ней примерно так же часто, как одуванчики в горячей вулканической лаве. Кое-кто из солдат заткнул уши и отполз подальше от Дадли. Когда полковник принимался бушевать, он имел дурную привычку топать ногами совсем не обращая внимания на то, лежит ли рядом с ним солдат на огневой позиции или, что случается не так уж редко, ползет ли солдат по-пластунски из ближайшего салуна в родную казарму.
Полковник бесновался минуты три и все это время повеселевший индеец обдумывал идею, неожиданно пришедшую ему в голову. Риск, разумеется, был, но так как альтернативой риску являлась только попытка самоповешения по методу барона Мюнхгаузена, собственноручно вытащившего самого себя из болота, Чинганчгук решил рискнуть.
— Ты клеветник, Новухудоносор и фетюк! — Продолжал между тем полковник. Он уже немного подустал, его словарный запас порядком истощился, а поэтому в обвинительной речи стали встречаться довольно редкие ругательства. — Ты фанфарон, филантроп, физиономист и лжепророк!..
Чинганчгук улыбнулся и поднял руку.
— Подождите полковник.
— Что тебе, свинья?!
— По-моему, вы, как бы это по лучше выразиться, немного перегибаете палку.
— Тебе бы этой палкой да по твоей красной роже, фармацевт!
— Я не об этом, — Чинганчгук припомнил последний французский роман, который он читал, отсиживаясь в погребе святого отца Лаврентия. Стараясь соблюсти так понравившуюся ему стилистику речи, индеец быстро заговорил. — Ваши обвинения хотя и имеют некоторое, скажем чисто условное, отношение к моей персоне, но, тем не менее, я совсем не собираюсь выслушивать всяческие грязные инсинуации в свой адрес и уж тем более без предъявления каких-либо конкретных фактов.
