Анатолий Величковский - Неудачный день
По влажным камням Жильцов переходит зеркально сияющую мостовую и обессиленный воспоминаниями садится на прежнее место. Почти у его ног воркуют и вертятся сиреневые голуби. Новые дети рассыпают зерно, идут прохожие, иные останавливаются у газетной будки, покупают газеты. Но Жильцов все это оставляет в стороне. Он сидит повернувшись спиной к площади, смотрит в воду бассейна. Серебряная зыбь бежит от шумно падающих струй, шевелит отражение лошадей, оранжевое пятно шляпы и бледное пятно скуластого курносого лица с запекшимися губами.
«Ну конечно отец и мать радуются, — думает Жильцов, глядя на свое отражение, — радуются тому, что после их жизни остается жизнь их сына или дочери. А зачем? Вот и я остался после них! А к чему все это? И что такое я? Почему я не все эти что идут мимо меня или почему они не я?»
Вдруг закричал ребенок. Жильцов оглядывается и видит девочку лет пяти. Она смотрит в небо, губы ее вздрагивают, личико морщится. Жильцов поднимает глаза: шар, помахивая обрывками нитки, летит в небо.
— Упустила? — спрашивает Жильцов, — вот беда! Ну иди, иди ко мне маленькая. В его улыбке, в голосе, в глазах, есть что-то такое, что располагает к нему детское сердце. Девочка, показывая пальцем вверх, подходит вплотную к Жильцову.
Она пахнет нагретой солнцем косичкой, накрахмаленным платьем и еще чем-то особенным, своим, детским. Жильцов берет ее, сажает к себе на колени и, чувствуя этот детский запах, замирает в блаженстве. Девочка тоже вдохнула в себя запах Жильцова, чихнула и перестала плакать. Он заглядывает ей в глаза, снял с пальца свое кольцо и подает ей. Ему обидно, что у него нет ничего такого, чем можно было бы угостить ребенка. Девочка примеряет на свой крошечный палец огромное кольцо, и оттого что оно такое огромное, на ее пальчике, ей делается весело. А Жильцов вдруг вспоминает, что у него в карманах где-то должен быть кусочек сахара, который он взял с собой, чтобы угостить, если придется встретить, какую-нибудь собачонку. И вот он шарит по карманам, находит этот кусочек сахара, сдувает с него крошки табака и очистив кое-как ногтем, подает угощение в раскрытый рот ребенка. Девочка кладет сахар себе за щеку, посасывая его, болтает ножками в белых тупоносых туфельках. Жильцов начинает ее подбрасывать на коленях — гоп гоп, — говорит он — гоп гоп! В притворном страхе девочка обнимает его за шею и оба они чувствуют себя счастливыми.
Купив газету, мать девочки прочла заголовок — «Фюрер требует Данциг!» — неужели, думает она, нам придется воевать из-за каких-то поляков. Ей делается страшно за себя, за мужа, за брата. Страх переходит в ненависть ко всем народам, которые своими варварскими штучками, готовы помешать ей наслаждаться налаженной жизнью. В порыве этой ненависти, она комкает газету, ищет глазами дочку. И увидев ее на коленях Жильцова, сразу узнает в нем одного из тех, кого она так сильно возненавидела. О, о! воскликнула она, всплеснула руками. Бежит, стуча по асфальту высокими каблуками, зовет дочь: — Шанталь! Шанталь!
— Гоп-гоп, — говорит Жильцов.
Вдруг высокая дама в голубом платье со злостью хватает ребенка за руку, срывает с колен Жильцова и сразу начинает чистить рукой платье ребенка так, как-будто девочка сидела на чем-то грязном. Девочка плачет и даже протягивает к Жильцову ручонки. Но дама хватает ее на руки и уносит с таким видом, будто спасла ребенка от гибели. Толпа перед газетной будкой поворачивает головы, смотрят на Жильцова. И от этого внимания толпы ему делается так неловко, будто он действительно в чем-то провинился. Ему делается невозможно сидеть, он встает с места, но и стоять невозможно. Он пробует улыбнуться, но улыбка (он это чувствует) получается виноватая, глупая. Он делает шаг вперед, но и тут: в ногах неуверенность. Ему кажется, что если он пойдет быстро, подозрение толпы увеличится, он поворачивается и медленной походкой, согнувшись так, будто у него на плечах какая-то тяжесть, идет и скрывается за фонтаном.
