Сергей Герасимов - Шизофрения
– Здесь ничего нет, – разочаровалась она, – пустая комната с кирпичными стенами. Здесь темно, душно и страшно, и скользкий мох.
– Зато это только наше, – ответил я, – никто не придет сюда и не сможет отнять.
Ей не понравилось убогость помещения, и я пообещал исправить дело. Со свечами я ничего поделать не мог, но для большего помещения можно будет использовать факелы. Я решил расширить основную камеру и благоустроить ее.
Времени у меня было на это – хоть отбавляй. Я решил выкопать еще один большой зал и все там сделать красиво и удобно. Принести мебель, покрасить что-нибудь, убрать мусор. Но вначале я принес цветы – вниз.
Это были крупные лилии. Они вели себя очень странно. По мере того, как я спускался, они превратились в орхидеи, потом завяли и рассыпались в черную пыль. Она была как крахмал на ощупь. Я повторил то же с розами, пионами и хризантемами – и с тем же результатом. Лишь орхидеи я побоялся нести вниз – не знаю почему, но побоялся.
Я попробовал заменить свечи факелами – но они давали не намного больше света; пламя не поднималась в них, а стекало медовыми языками; от этого становилось слишком тепло и душно, пахло горелым. Я вернулся к свечам. Потом я разобрал кирпичную стенку, за которой не было никаких камер, а был лишь пустой грунт, и начал копать. Землю я выносил наверх и выбрасывал. Это была долгая и изнурительная работа. К счастью, грунт оказался похожим на черный мел – он хорошо резался любыми инструментами и был настолько прочен, что я не боялся обвала. Не знаю, как долго я работал, время ведь не имело значения. По земному счету прошло бы дней сто пятьдесят – именно столько раз я прерывал свою работу долгим сном. В коротких перерывах я читал книги при свечах и успел прочитать семь, а одну из них дважды.
Когда большая комната была готова, я принес туда немного старой мебели, два зеркала, кувшины и всякую мелочь. Вначале, скажу вам честно, у меня была мечта
– выкопать целую галерею и даже стометровый бассейн. Но я сел за расчеты и вычислил, что работать придется лет триста. Никакое чувство не выдержит.
Она была уверена, что мы виделись вчера. Я привел ее вниз и показал, что получилось. Она сказала, что хочет сделать подвал более живым и поэтому принесла с собой орхидеи. Не знаю, что случилось и почему, но я очень рассердился. Я сбросил баночку с орхидеями со стола, стал кричать и топать ногами – в общем, вел себя отвратительно. Она бросилась бежать, и я погнался за ней. Но она взлетела по лестнице так быстро, что я намного отстал. Потом я бежал за ней по улице и что-то выкрикивал. Кажется, угрозы. Во мне вдруг проснулась неестественная дикость и сила. А после этого я вернулся домой. Эта женщина научила меня двум вещам: никогда не доверять женщинам и бояться себя.
И еще я почти поверил, что в моем подвале ничего особенного нет. Ну подвал, ну и что? Зачем мне туда лезть? Она просто заставила меня взглянуть на это со стороны и почти убедила. Я решил больше не спускаться.
С этого дня я перестал думать о женщинах и стал вести себя как обычный человек: здоровался со всеми, уступал места в транспорте, не заговаривал с незнакомцами и не ходил задом наперед, даже если мне хотелось. Я ограничил свою свободу. Так продолжалось довольно долго. Вначале я скучал, а потом стал забывать подвал. Мне все говорили, что я выгляжу лучше, хотя я чувствовал что катастрофически старею. Возраст наваливался – как будто каждый день на тебя набрасывают еще одно толстое пуховое одеяло. Ведь раньше, когда я большую часть времени проводил в подвале, я старел гораздо медленней – раза в три. На самом деле мне за пятьдесят, но выгляжу я на тридцать.
Люди старались не говорить со мной о моем прошлом, так, как будто в нем была постыдная тайна. Они считали мой подвал позором – позором для себя, как ни странно. Я не мог им объяснить и не хотел. Но меня все это бесило. Однажды я ввязался в спор с кузеном, который стал доказывать мне, что я сумасшедший, по крайней мере был сумасшедшим. Я говорил ему про подвал, но он не понимал и твердил свое. У меня уже не осталось никаких доводов, и я сказал – ну ладно, давай я тебе принесу что-нибудь оттуда.
Я пошел в подвал принести что-нибудь, никогда не видевшее света.
Что-то не от мира сего. Я хотел вначале принести кирпич, но потом придумал лучше. За то время, пока меня не было, подвал изменился. Орхидеи, которые я сбросил со стола, не умерли, а размножились и выросли до размеров цветной капусты – теперь они росли везде на стенах, и их цветки были похожи на головы ящериц с открытыми пастями. Я сорвал одну и принес ему в доказательство.
Я ткнул цветок ему прямо в лицо – пусть видит.
Когда он увидел, то ужасно испугался и стал метаться по комнате. Он, который только что сам обвинял меня в безумии, вел себя как безумец. Мне пришлось бегать за ним, чтобы вручить орхидею. Когда я его догнал, он начал отчаянно отбиваться, но быстро перестал.
Я пошевелил его и так и этак и убедился, что он мертв. Все дело видно было в цветке – не даром я не хотел нести орхидеи вниз. Нужно было что-то делать с телом. Я поступил проще всего – я дал себе клятву никогда не спускаться в подвал и, чтобы подтвердить свое решение, сбросил тело вниз. Я послушал, как оно загрохотало по ступенькам.
После этого я жил как в тумане. Я отвечал на расспросы, что-то объяснял и вел себя как нормальный человек. Я знал, что принял правильное решение. И вскоре я посмотрел на дело другими глазами – мой подвал и вправду делал меня безумным или хотя бы нездоровым. Поэтому скажем ему "нет". Навсегда.
Я был очень хитер, я могу быть нечеловечески хитер, когда нужно. Никто меня не заподозрил. Мой кузен исчез бесследно, никого не нашли, никаких следов, или орудий, или улик. Никакого тела. Никакого мотива. Все было погребено там, внизу. Но однажды вечером я шел, чтобы принять ванну, половица проломилась у меня под ногой и я полетел вниз. Не знаю, как я не убился, упав с такой высоты.
Я снова оказался в подвале, вернее подвал сам достал меня. Я увидел, что орхидеи размножились еще сильнее, теперь они росли на стенах сплошным живым ковром. Они полностью высосали тело, которое я сбросил, осталась лишь костная труха и металлические части одежды. Перед тем как выйти наружу, я нарвал целый букет.
Объясняю зачем.
Отсюда, из темноты, я яснее видел и понимал то, что творится наверху. Эти люди, которые задавали вопросы, и приходили, и выпытывали, хотели меня поймать.
А поймать хотели для того, чтобы убить. Они думали, что я в чем-то виноват. Но виноват не я, а женщина, которая заразила мой подвал орхидеями. Они придут еще раз. Там, в верхнем мире, я слаб и беззащитен. Любой негодяй может меня обидеть. Я решил обороняться и для этого нарвал букет холодных цветов.
Я вышел на дорогу и стал раздавать цветы тем, кто казался мне опасным. Они не хотели брать, но я заставлял. За две ночи я раздал все и решил спуститься за новыми. Но оказалось, что цветов мне не хватило. Я как раз собирался спуститься, когда незнакомые люди ворвались в мой дом, связали меня и увезли.
Я плохо помню то, что происходило дальше. Меня обвиняли в убийстве и многих нападениях, в том числе на одного ребенка, а я объяснял, что они показались мне опасными, и я просто дал им цветы. Я был очевидно прав, но они не понимали. Их логика была извращена и поэтому они называли сумасшедшим меня. Но я могу дать им сто очков вперед по рассудительности. Спросите меня когда родился Наполеон – и я отвечу. Спросите сколько спутников у Сатурна и я отвечу тоже – не говоря уже о математических проблемах. В математике я почти бог. Я беру такие интегралы, что любой академик разведет своими высохшими лапками. Конечно, я не могу сказать какой сегодня день и год, или в какой стране живу – но это ведь понятно, я давно уже не интересуюсь политикой, а мое время, личное время, течет по другим законам. В подвале нет ни дней, ни ночей, ни зим, ни весен.
Скоро мне стали колоть лекарства. Они так мутили рассудок, что я был как сильно пьяный и не мог найти вход в подвал, чтобы сбежать. От этих лекарств я себя ужасно чувствовал. У меня дергались мышцы по всему телу. Я не мог ни рисовать, ни запустить палец в ухо или нос, потому что и палец, и нос все время сдвигался. Моя нижняя губа все время дрожала и вытягивалась лодочкой. И были отчаянные, костоломные судороги. Они увидели, что я почти мертв, и прекратили лечить.
Тогда моя воля прояснилась. Я увидел вход в подвал, наконец-то. Он был все время рядом, просто он изменился внешне. Он стал современнее и шире. Он напоминал вход в станцию метро. После того, как я спускался по бледным мраморным ступеням, у меня перед лицом оказывалась бетонная балка (от чего-то горячая), под которую я мог пролезть только на четвереньках или по-пластунски.
За нею была спасительна темнота и все та же узкая лестница вниз. Так я ушел от них.
Теперь им никогда не достать меня. Возвращаться я не собираюсь. А даже если бы и собрался, то не смог бы. Когда я в первый раз поднялся наверх, чтобы принять пищу, я заметил, что балка опустилась и теперь я уже не могу пролезть под ней. Я сел на ступеньках и обдумал создавшееся положение. Мне не хотелось весь остаток жизни просидеть в темноте. Я люблю солнце, люблю перебирать в пальцах пластинки травы, люблю сбегать вниз с холмов и при этом кричать. Я люблю море и облака. Люблю спать в лесу и давить комаров. Я люблю все, кроме людей – к сожалению, их развелось слишком много в верхнем мире и от них просто нет жизни. Я подумал – с каждым годом люди становились все хуже – это я определил по тому, как они относились ко мне – так стоит ли цепляться за жизнь с ними? И, с другой стороны, нижний мир так же бесконечен, как и верхний, нужно только исследовать его.
