Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург
- Ясно,- говорю,- чего ж не ясно?
- Вот и договорились,- улыбнулся «хохол».- Я в твои года, Герман, полстраны исколесил. Не унывай!
Делать было нечего. Пришлось собираться в эту чертову командировку. С Аней я так и не смог проститься. Ее от меня тщательно прятали.
В пятницу мама собрала мне чемодан, пока я с друзьями отмечал свое отбытие, а в субботу я, поцеловав ее в щеку, сел в поезд Санкт-Петербург – Адлер, который должен был доставить меня в N на новое место работы.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Проблемы начались еще на перроне. В тот момент, когда я входил в вагон, из него пыталась выйти дебелая, вся вспотевшая от июньской жары проводница. Мы с нею при всей моей худощавости не могли просто разминуться, поэтому пришлось проходить впритирку друг к другу. Тут я нечаянно наступил этой женщине на перебинтованный большой палец левой ноги, которая была обута в какой-то тапочек с открытым(и) носом(амии). Последовала непередаваемая игра слов с мягкими вкраплениями типа «мать твою», «слепой щенок», «куда тебя, сопляка, несет» и т.п. Я как культурный молодой человек пытался отделаться извинениями, но, поняв нелепость моих попыток урегулировать ситуацию, решил протиснуться как можно быстрее в вагон.
Вагон был ничего – чистенький, но душный невыносимо. Дышать было совершенно нечем. Раскаленный воздух, смешанный с неизменным запахом поезда, давал убийственный аромат, тошнотворно действующий на человека, который вчера прилично отметил свою командировку. Глухо хлопали двери купе, кругом все говорили и смеялись, по вагону метались люди... Многие, как я понял, ехали на юг, в Адлер. В N со мной вряд ли кто-то собирался. От этой мысли, от осознания моего одиночества мне стало грустно и даже несколько обидно.
Мое купе находилось как раз посередине вагона. Отыскав его, я вошел и удивился тому, что оно было пусто. Полный вагон людей, а мое купе пусто! «Вот это везенье»,- думалось мне. Уложив чемодан, предварительно достав из него необходимые вещи, я попытался открыть окно, но оно не поддалось, как впрочем, и всегда. Смирившись со своей участью, я сел на сиденье и начал потеть, как в парной. За окном появилась мама и, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на меня. Потом она сложила пальцы в виде телефонной трубки, оттопырив мизинец и большой палец, говоря тем самым, чтобы я позвонил по приезде в N.
«Скорый поезд, номер 696, Санкт-Петербург – Адлер, с отправлением в 17-10, отправляется со второго пути второй платформы»,- послышался гнусавый голос, разлетевшийся эхом по всему вокзалу. Спустя некоторое время под вагоном раздался очень резкий звук, как будто сжатый воздух вырвался наружу через какое-то маленькое отверстие, вагон качнулся, и поезд тронулся с места. «Ну, вот и поехали»,- сказал я вслух. За окном поплыли лица людей; они смазывались и исчезали, а потом появлялись новые и новые, и так до тех пор, пока мы не выехали за пределы вокзала.
Минут через семь пути в купе открылась дверь. Вошел немолодой мужчина в очках, на вид лет около шестидесяти. На нем был светлый летний костюм, в правой руке он держал небольшой чемоданчик, а в левой – старомодное соломенное канотье. Волосы седые, аккуратно уложенные на пробор. Он молча снял с себя свой тоненький пиджак и, оставшись в рубашке с коротким рукавом, повесил его на крючок, после чего сел, достал из кармана брюк платок и принялся протирать стекла очков. Он так усердно протирал, что ноздри его острого носа раздувались, а пот с висков стекал по щекам вниз. Закончив с очками, незнакомец принялся вытирать свой лоб и щеки от пота тем же платком. После чего незнакомец надел очки и внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были серые, острые скулы оттеняли ввалившиеся щеки, нос, как я уже заметил, острый и длинный, морщины были видны только около глаз, на лбу и в уголках рта, губы тонкие, чуть подернутые улыбкой. Завершал лицо подбородок правильной формы без упрямой ямочки. Пальцы на руках были тонкие и длинные. «Руки, как у пианиста»,- подумал я. А вслух сказал:
- Добрый день.
- Добрый, только, пожалуй, уже вечер. Время-то к шести,- ответил незнакомец тихим ровным баритоном.
- Вечер, а жарища, как в полдень,- негодуя, сказал я.
- А чего же ты с закрытым окном едешь?- спросил он, вставая со своего места.
- Да я пытался открыть…
- Ну-ка попробуем...- Он одной рукой взялся за ручку окна, немного поднатужился и открыл его. В купе ворвался свежий воздух и шум колес поезда. «Как он его открыл?- подумал я,- я же изо всех сил пытался. Вот силища! А внешне и не скажешь».
- Вот так лучше,- сказал он и сел обратно на место.
- Никакого сравнения! Я тут чуть не издох от жары,- улыбнулся я, обдуваемый свежим воздухом.- Меня зовут Герман.
- Очень приятно. Мое имя Константин Константинович. Но… называй меня просто Константином. Не люблю, когда молодые называют меня по отчеству. Мне сразу кажется, что я уже старик, а стариком я быть не хочу,- улыбнулся он.- А ты куда едешь, если не секрет? Держу пари, что путь твой лежит в Сочи! А? Я прав?
- Да какой Сочи,- вздохнул я,- я еду в командировку в N. Я бы рад в Сочи, но…
- Работа,- вздохнул он,- понимаю. А я вот в Тверь по делам. А как бы мне хотелось в Сочи,- протянул Константин Константинович,- на пляже полежать. А кругом женщины, все такие загорелые, в купальниках, а ты лежишь на шезлонге и смотришь на них. А вечерком знакомишься с какой-нибудь пышногрудой красавицей, лет так тридцати, и в летнем кафе под шум прибоя пьешь вино и целуешься с ней, а потом в номер … М-м-м. Как бы я хотел оказаться сейчас в Сочи...
- Неплохо вы это придумали! А я вот из-за этих пышногрудых красавиц должен в командировку тащиться!
- Не понимаю тебя, Герман. А-а-а, подожди-ка!- воодушевился Константин Константинович,- ты специально взял командировку, чтоб от жены к своей пассии, которая в N живет, убежать?
- Если бы. Я не женат. Все гораздо хуже. Я работал на одного... Как бы это мягче сказать? Короче говоря, работал у одного издателя. Четыре года работал. Исправно. Ну а последние два года, так сказать, с его дочкой, которая в том же издательстве и работала. Он об этом узнал; ее в Штаты к дяде, а меня в N в командировку на год.- Выговорив все это, я сам удивился своей откровенности с совершенно незнакомым мне человеком.
- А что, хороша девочка была?- неожиданно спросил Константин Константинович.
- Да, хорошенькая. Только я ее обманывал,- почему-то вдруг сознался я.
- В смысле? - подняв брови, спросил Константин Константинович.
- В том смысле, что просто спал с ней и все. А она в меня влюбилась, дурочка. Она мне все время говорила, мол, люблю тебя Герман, а я ей в ответ, мол, я тоже. А сам врал. Никогда я ее не любил. Просто нравилась мне она.
- Так чаще всего и бывает: кто-то любит, а кто-то любим. А вот быть любимым и любить – это реже. Любовью можно называть лишь то, что взаимно,- вывел он.- А что ж папаша ее? Чего ему не понравилось?
- Понял он, наверное, что она мне не нужна, что я с ней только... А там не знаю,- ответил я и уставился в окно.
Зашла проводница, та самая, которой я отдавил палец. Села на противоположное от меня сиденье рядом с Константином Константиновичем и ,косо на меня посмотрев, сказала:
- Билетики ваши.
Я достал билет и протянул ей.
- Так вы, молодой человек, до N. Значит вам постель. А ваш билетик, мужчина,- обратилась она к Константину Константиновичу. Он протянул свой билет.
- Так, вы у нас до Твери, так?
- Да.
- Вам, значит, постель не нужна. Тверь у нас в 23-45. Хо-ро-шо,- отрывисто сказала проводница и вышла из купе. Константин Константинович язвительно улыбнулся, обнажив свои на редкость белые зубы.
- Она такая стерва,- сказал он,- я не первый раз еду. Ее только тронь. Ха-ха.
- Я уже тронул,- улыбнулся я,- палец ей отдавил на ноге…
- Ну, ты даешь! Представляю, как она вопила. Ха-ха-ха!- рассмеялся во весь голос Константин Константинович.
- Не то слово! Уши завяли,- осклабился я.
- Так кто же ты по профессии?- после небольшой паузы неожиданно осведомился Константин Константинович.
- Я – журналист. Пишу статьи,- ответил я и немного расстроился.
- А ты?.. Нет, вы уж меня простите, но я не могу называть вас Константином, мне как-то…
Он немного улыбнулся и сказал:
- Как тебе удобно, так и зови.
- Хорошо. А кем вы работаете?
- О-о-о, ничего особенного. Я лишь преподаватель музыки. Учу детей игре на фортепиано.
«Точно я подметил его руки,- подумал я.- Правильно определил – пианист». И довольный своей проницательностью, я, чуть улыбаясь, посмотрел на пейзаж за окном. Там было все скучно и однообразно.
Константин Константинович нарушил воцарившееся на время молчание:
- Так что же, значит, ты не любил эту девушку?
- Нет,- говорю,- не любил.
- А ты вообще любил раньше? Скажем, в институте?
- Нет,- сказал я неуверенно, а потом добавил: - кажется.
- Что значит «кажется»?
