Роальд Даль - Африканская история
— Что с тобой? — спросил старик.
— Она все время жует, — сказал Джадсон.
— Жвачку она жует, — ответил старик. — Иди, куда шел.
— Слышишь, какой звук, — сказал Джадсон. — Хрустит, как будто у нее во рту галька. А на самом деле, трава и слюна. Вот посмотри, жует и хрустит, хрустит, хрустит, а у самой во рту трава и слюна. Мне этот хруст голову продолбит.
— Уйди, — сказал старик. — Уйди с моих глаз.
На рассвете старик сидел, по обыкновению, у окна и наблюдал за Джадсоном. Тот сонно брел через луг, бормоча что-то про себя и волоча ноги. На мокрой траве за ним оставался темно-зеленый след. В руке он нес канистру для керосина емкостью четыре галлона, которую использовал вместо подойника. Солнце вставало над хребтом, и от человека, коровы и акации тянулись длинные тени. Джадсон поставил канистру, принес ящик, перевернул его вверх дном и устроился под коровой. Вдруг Джадсон встал на колени, ощупал руками вымя, и тут старик тоже заметил, что оно пустое. Джадсон встал и быстро подошел к дому.
— Молока нет, — сказал он.
Старик положил обе ладони на подоконник и высунулся из окна:
— Ты негодяй, ты украл молоко.
— Нет, я не крал, — сказал Джадсон. — Я спал.
— Украл.
Старик высунулся еще больше и, двигая одной половиной рта, сказал:
— Я изобью тебя до смерти.
— Наверно, кто-то из местных ночью украл, кикуйю. А может, она заболела.
Старик подумал и решил, что он говорит правду.
— Посмотрим, — сказал старик. — Посмотрим, что дальше будет. И, ради Бога, убирайся ты с моих глаз.
Вечером у коровы было полное вымя, и под присмотром старика Джадсон надоил две кварты густого жирного молока.
Утром у коровы молока не было, вечером опять было, на третье утро вымя было пустым.
Ночью старик остался дежурить. С первыми сумерками он сел возле открытого окна, положил на колени ружье двенадцатого калибра и стал ждать вора, который выдаивал по ночам молоко. Сперва он ничего не видел в кромешной тьме, даже корову, потом из-за гор вышла луна и стало светло, как днем. Но было страшно холодно, ведь дело происходило на высоте семь тысяч футов. Старик замерз и укутался плотней в холщовое одеяло. Корова была отчетливо видна старику. Луна висела над акацией, отбрасывавшей густую тень.
Всю ночь старик не сводил глаз с коровы, и только раз отошел в глубь комнаты за вторым одеялом. Корова спокойно стояла под деревом, жевала жвачку и задирала морду к луне. За час до рассвета вымя наполнилось. Молоко прибывало на глазах, старик это ясно видел, хотя вымя наполнялось так же медленно и незаметно, как движется часовая стрелка по циферблату. До рассвета оставался всего час. Луна опустилась низко, но еще светила. Он видел корову, дерево рядом с ней и зелень травы. Внезапно он поднял голову. Послышался шорох. Сомнений не оставалось: под окном было слышно шуршание травы. Он быстро встал, перегнулся через подоконник и увидел.
По мокрой траве быстро скользила большая черная змея, мамба, длиной восемь футов и толщиной с человеческую руку. Она ползла прямо к корове. Маленькая треугольная голова была приподнята над землей. Когда змея раздвигала траву, слышалось сипение, как будто газ шел из конфорки. Старик прицелился, но, сам не зная почему, сразу же опустил ружье. Он неподвижно сидел и смотрел, как мамба, шурша, подползала к корове. Сперва он думал, что змея хочет ее укусить.
Но она не укусила. Она приподнялась, покачала головой, еще выше подняла туловище, аккуратно взяла в рот один из сосков и начала пить. Корова не шевелилась. Стояла полная тишина. Черное, круто изогнутое тело мамбы висело под выменем, и черная змея и черная корова были ясно видны в лунном свете.
Полчаса старик сидел у окна и смотрел, как мамба высасывает молоко. С каждым глотком по ее телу проходила небольшая волна. Она брала в рот по очереди один сосок за другим, пока вымя не опустело. Тогда мамба осторожно опустилась на землю и заскользила по траве обратно, туда, откуда пришла. Снова послышалось тихое шуршание, она проползла под его окном и, оставляя темный след на сырой траве, исчезла за домом.
Луна скрылась за горой Кения, и почти в то же мгновение из-за восточного хребта вышло солнце. Из хижины с канистрой в руке вышел Джадсон. Он сонно, медленно, заплетающимися шагами пошел к корове. Старик ждал. Джадсон наклонился, ощупал вымя, и тут его окликнул старик. Джадсон от неожиданности вскочил.
— Опять пусто, — сказал старик.
— Да, молока нету, — ответил Джадсон.
— Наверное, — медленно произнес старик, — это крадет мальчишка кикуйю. Я задремал, а когда проснулся, он убегал. Стрелять было нельзя, я бы попал в корову. Он убегал туда, в ту сторону. Я его сегодня ночью дождусь. Дождусь, — кивнул он.
Джадсон ничего не ответил, поднял канистру и ушел в хижину. Ночью старик снова сел у окна. Он испытывал странное удовольствие от предвкушения того, что ему предстояло увидеть. Он знал, что мамба придет, но хотел убедиться. И когда за час до рассвета появилась огромная черная змея, старик лег животом на подоконник, чтобы не упустить ни малейшего ее движения. Мамба подползла к корове, полежала под ее брюхом, несколько раз качнула головой, поднялась и взяла сосок. За полчаса она высосала все молоко, опустила голову и уползла обратно. И сидя у окна, укутавшись в одеяло, старик глядел и тихо посмеивался одной половиной рта.
Солнце взошло из-за гор. Джадсон с канистрой в руке вышел из хижины, но теперь он подошел прямо к окну и спросил:
— Что было ночью?
Старик посмотрел на него и ответил:
— Ничего. Ничего не было. Опять я заснул, а чертов мальчишка пришел и все выдоил. Послушай, Джадсон, — продолжал он, — нам надо поймать его, иначе ты так и будешь без молока. Тебе оно, правда, и ни к чему, но все равно, нам надо поймать его. Его не пристрелить, потому что он все время прячется за коровой — умно придумал. Придется тебе поймать его.
— Поймать? Как?
Старик заговорил еще медленнее.
— Я думаю, — сказал он, — ты должен спрятаться где-то рядом с коровой, совсем рядом. Иначе нам его не поймать.
Джадсон запустил левую руку в волосы.
— Выкопай небольшую яму, — продолжал старик, — рядом с коровой. Ты туда ляжешь, а я тебя накрою сверху травой, так чтобы вор ничего не заметил, пока не подберется вплотную.
— А если у него будет нож? — сказал Джадсон.
— Не будет. Возьмешь с собой палку, больше тебе ничего не нужно.
— Ладно, я возьму палку. Он как придет, я сразу выпрыгну и буду его бить.
Вдруг он что-то вспомнил.
— Она же будет жевать, — сказал он. — Я не могу, чтобы она всю ночь надо мной жевала. Во рту трава и слюна, а хрустит, как галькой. Всю ночь. Я не могу.
Он начал теребить рукой левое ухо.
— Ты сделаешь, как я велел, понял? — сказал старик.
Днем Джадсон выкопал неглубокую яму. Корову привязали к акации, чтобы она не бродила по всему лугу. Вечером, когда Джадсон собрался лечь в яму, старик подошел к лачуге и подозвал его.
— Незачем тебе идти туда с вечера, — сказал он. — Пока вымя не наполнится, никто не придет. Зайди, посиди здесь. В моем доме теплее, чем в твоей развалюхе.
Никогда раньше Джадсон не заходил в дом. Он прошел в дверь, радуясь, что ему не надо лежать в яме всю ночь. В комнате на столе горела свеча, воткнутая в пивную бутылку.
— Вскипяти чаю, — сказал старик.
Примус стоял на полу. Джадсон разжег примус и вскипятил чай. Они сели на перевернутые деревянные ящики и взяли кружки. Старик шумно всасывал в себя горячий чай. Джадсон все время дул, отпивал понемногу и не сводил глаз со старика. Старик продолжал пить, шумно прихлебывая.
Вдруг Джадсон сказал ему:
— Перестань.
Он произнес это слово совершенно спокойно, почти без выражения, но углы его губ и глаз стали дергаться.
— Что перестать? — спросил старик.
— Чай так сосать.
Старик поставил кружку и некоторое время смотрел на него в упор. Потом спросил:
— Сколько ты собак убил в своей жизни, Джадсон?
Джадсон молчал.
— Сколько, я тебя спрашиваю? Сколько?
Джадсон начал выбирать из кружки чаинки и налеплять их себе на левую руку. Сидя на ящике, старик наклонился вперед:
— Сколько собак ты убил, а, Джадсон?
Движения Джадсона стали торопливыми. Он шарил пальцами в кружке, выуживал чаинку, быстро прилеплял ее к тыльной стороне ладони и лез за новой. Когда чаинок осталось мало и они не сразу попадались ему, он опускал лицо и пристально вглядывался в кружку, стараясь не упустить ни одной. Левая рука его была вся облеплена чаинками.
— Джадсон! — гаркнул старик. Подвижная сторона его рта распахнулась и захлопнулась, словно клещи. Огонек свечи колыхнулся, потом выпрямился.
Медленно, дружелюбно, будто обращаясь к ребенку, старик спросил:
— Ну, вот за всю жизнь, сколько ты собак убил?
