Юрий Енцов - Волшебные рассказы
– Ничего себе, – сказал или просто подумал опешивший Андрей. К нему подошел Петр:
– Ну, наверное, хватит с тебя, – сказал он. Они вернулись к лифту.
– А как там, наверху, можно туда поехать? – спросил Андрей, когда они очутились в уютном лифте. Петр покачал головой:
– Нет, сегодня нельзя, времени уже нет.
– А если как-нибудь потом? – не унимался Андрей.
– Зачем тебе это, увидишь в свой срок, – сказал Петр, пытаясь его урезонить.
– «В свой срок» понятно, все там будем, – сказал Андрей. – Но я имею в виду в командировку. Может, как то устроим?
– Ну, если хочешь, устроим, – сказал Петр, глядя на Андрея своими спокойными ясными глазами и чуть-чуть улыбаясь. Лифт остановился, открылась дверь и… Андрей – проснулся. В лесу, в палатке.
Приснится же такое. Но поохотившись, он вернулся в город и забыл про этот сон.
Быстро пролетели несколько месяцев… И вот он попал в тот сон снова. Так бывает. Если сны жуткие, то люди обращаются к психиатру. Если приятные, то просто живут дальше.
– Ты же просил про командировку, – сказал старый знакомый, Петр, все так же улыбаясь, словно они не расставались. – Поехали.
Андрей не стал препираться, ведь действительно, просил, было дело. Они зашли в лифт.
– На первом этаже ты уже был. Там, то же самое, – сказал Петр по-деловому.
– Тогда на второй, – предложил Андрей. Петр нажал нужную кнопку.
Они попали в сумрачный город, где шла война. Это Андрей понял сразу, потому, что бывал в горячих точках. Если тут и существовало небо, то из-за дыма и пыли его невозможно было разглядеть. Те, кто находился здесь постоянно – так же беспросветно страдали, что и козлоногие внизу, но они уже чуть больше походили на людей, хотя людьми их можно было назвать только с натяжкой. Остервенело уничтожая друг друга всеми способами, они не испытывали при этом ни малейшего удовлетворения.
Вернувшись в лифт, Андрей с Петром поднялись на третий уровень и снова вышли наружу. Мой любознательный друг, походив вокруг, посмотрев на людей, не заметил особой разницы с тем, что видел ежедневно в родном городе. Хотя город был другой, но мало ли городов на свете, на этом и, извините, на том. Этот уровень, по его мнению, соответствовал нашему реальному миру, но чем-то очень отличался. Пожалуй даже больше чем Москва отличается от Парижа.
Четвертый этаж – оказался чуть поинтереснее – там уже легче дышалось, не было никакой толкучки и жители, хотя и говорили на понятном языке, были как-то необычно приветливы. Как курортники европейцы, или, все более и более редкие, коренные москвичи с петербуржцами.
На пятом этаже, когда они туда поднялись, было просто чудесно и очень комфортно. Наш путешественник поднимался и на более высокие уровни, но там – ему было немного не по себе. Не удавалось найти общий язык с находящимися там людьми, которые были милы и приветливы, но казались задумчивы. Он не понимал их мыслей, не знал, чем они живут, и чего хотят. Поэтому, воспользовавшись любезностью Петра, вернулся на пятый уровень и – завис там на целую неделю.
Он познакомился с молодой женщиной лет тридцати, они уехали с ней в горы и летали там на дельтаплане. Сойдясь с ним поближе, новая подруга призналась ему, что… умерла в 75 лет.
– Ты хорошо сохранилась, – сказал он ей.
– Дело не в этом, – ответила она. – Просто здесь можно быть в том возрасте, в котором нравится.
Их отношения развивались, но до интима не дошло. В какой-то момент Андрей заскучал по дому и стал собираться. Он спросил подругу:
– Как ты думаешь, мы встретимся?
– Если ты хочешь, – ответила она.
– Я хочу, – признался он.
– Тогда встретимся. Через… пятьдесят лет, – ответила она. – Ты будешь жить долго.
– Ты, наверное, состаришься тут опять. Забудешь меня, – предположил он.
– Не беспокойся, время относительно, – ответила она ему. – Для тебя полвека, для меня пройдет всего месяц, и мы опять увидимся.
Они обнялись на прощание у лифта, и тут Андрей услышал голоса. Он открыл глаза, почувствовал страшную боль во всем обожженном теле, застонал.
– Ничего себе, живой, а мы думали «откинулся», – сказал медбрат. Он вызвал врачей и те стали лечить вернувшегося с того света.
Андрей полгода лежал в разных больницах. Ему пересаживали кожу. От него ушла жена, уверенная, что он останется инвалидом и не хотевшая с ним возиться. То, что он несколько лет воспитывал ее ребенка, не пил и все нес в дом – было мгновенно забыто.
Но через полгода он на костылях отправился в военкомат. Там ему сказал, что теперь он не военнообязанный. Это Андрея огорчило, он заявил, что десантники не сдаются и действительно скоро начал ходить самостоятельно. Правда на перемену погоды у него болит нога, через которую прошел удар электрического тока в 2000 вольт.
Примерно в это время я его и повстречал на улице «Правды» с двуцветным лицом. Он мне рассказал про несчастный случай, но про видения во время двадцатиминутной отключки, про путешествия в лифте – долго не говорил.
Только через несколько лет, когда мы поехали на соревнование по подводной охоте в Кабардинку он, сидя на пляже и поглаживая огромный шрам на ноге, вспомнил эту историю и рассказал подробности. Он к этому времени опять женился, я был шафером, а заодно и шофером на свадьбе.
– А похожа твоя жена на ту женщину? – спросил я.
Он посмотрел на плещущуюся в волнах супругу и помотал отрицательно головой:
– Нет, ничего общего.
– Шикарная история, – сказал я. – Тебе надо про это не написать.
– Да неохота, – ответил он. – Еще примут за психа.
– Ну, давай тогда я напишу?
– Пиши. Дарю, – сказал он со смешком. Я обрадовался, но, как оказалось, рано. Когда мы в тот вечер вернулись домой, все молча сидели, уставившись в телевизоры. Оказалось, что какие-то террористы захватили самолеты и врезались в нью-йоркские небоскребы.
Потом было еще что-то и еще. В общем, прошло двенадцать лет, прежде чем у меня что-то получилось написать.
Галатея
Моя маленькая подруга не сделала, наверное, никому на свете зла. Она только появилась, к тому моменту около двадцати лет назад, и выросла за это время. А взрослые должны любить друг друга. Детям это не обязательно.
Да, простите, я не представился. Человечек. Это прежде я был тот самый никому не известный никто неоткуда, спешащий не пойми куда. Но возможно во второй части трагедии я стану центральный персонаж?
В первый раз я увидел ее в дождливое утро, осеннее как теперь, или симметричное ему весеннее – уже не помню. Было сыро и холодно. Я спешил на лекцию, где, мне казалось, проводил время с пользой, из чего можно заключить, что в дальнейшем речь пойдет либо о молодом душою профессоре, либо о студенте с юным телом. Возможно, кому-то приятнее бы почитать о первом, но я выбираю второе. И это тело зябло, кутаясь в темно-зеленую «парку»– немецкую куртку, чересчур самоуверенно для нашей погоды изображающую теплую одежду, с капюшоном наподобие доминиканского.
Другая курточка, малинового цвета со светлым меховым орнаментам из оленей поверху – соприкоснулась с моим рукавом в вертящихся алюминиевых дверях тесного вестибюля. Двери были маленькие, а вели в двадцатиэтажный дом. Мы ничего не заметили. Правда, я увидел какую-то, как мне показалось, мартышку в джинсах. Но я же не специалист по обезьянам, лемурам – приматам. Разве что – по химерам. Какое мне дело до нее, сказал я себе. Пусть даже она занесена в Красную книгу. Ведь есть же такие, которые вообще вымерли, как, например, богроволицые Козлоноги, которые осенью не вылезали из своих завешенных плющом пещер, где беспрерывно горел огонь и густой ароматный дым, пощипав в носах, поднимался к закопченным сводам. Как оказалось впоследствии, Ее Величественная Беззащитность приехала в наши места из края, где некогда обитали сатиры и фавны – в ущельях среди невысоких, поросших буком и кипарисами, гор на берегу теплого моря. Там они делали кислое вино из дикого винограда, и пили его, сидя осенью в своих просторных подземельях…
Увидев ее еще несколько раз, я тут же забывал о ней. Как и она обо мне. Но она меня замечала, ведь трудно не заметить, даже если думаешь в это время о более приятных вещах. Ее все время отвлекали городские типажи, так отличающиеся от меня с этим венком из листвы зеленоватого газа в кудрях, который делает своего носителя похожим на ореховый куст. На кого же еще походить лесному жителю, завершающему род, вымерший от виноградного алкоголизма и перемены климата. Мы забыты, а мой головной убор кажется теперь архаизмом.
Соответственно – и ею тоже. Она не помнит своих единокровных братьев, планета Мнемозина ущербна в ее гороскопе. Вот только когда этому маленькому лесному чертику сниться в летнюю ночь, что она бежит по лесу нагая с алыми цветами в руках, она просыпается с бьющимся от восторга сердцем, чувствуя утерянное. На мгновенье. Оно исчезает вместе с ночной темнотой.
