Михаил Васильев - Вор
Ночью здесь, в рабочем поселке было тихо. Только лаяли где-то собаки, за заводским забором лязгал и позванивал, поворачиваясь, подъемный кран, шипел пар, отчетливо видимый в свете прожекторов.
Прямо по грязи, не разбирая дороги, пошатываясь, шел человек в длинном пальто. Но он не был пьяным. Это был Мамонт, возвращавшийся домой.
Мамонт толкнул плечом незапертую дверь, вошел в свой дом. Здесь было холодно и темно, пахло остывшей золой. Он зажег спичку и заметил, что руки у него все еще дрожат. Спичка погасла. В темноте ощупью нашел койку и лег, не раздеваясь, прямо в пальто.
Спать совсем не хотелось. Мамонт лежал на спине, открытыми глазами глядя в темноту. Сейчас он отчетливо видел лицо незнакомки и всю ее, полувоздушную, стерильную, с удовольствием все это вспоминая.
Неожиданно нашел в кармане пальто флакончик с духами незнакомки, осторожно понюхал. Это был ее запах, часть ее самой, он сразу вспомнил его. Слабый, не замеченный тогда аромат лаковых волос, тонкой шейки, затылка с кудрявым пушком…
"Батя-то, академик, старался для дочки, — подумал Мамонт. — Холил, одевал… А я, скотина"!
Он скорчился на койке, даже закряхтев от внезапного приступа стыда. Под печкой, прислушиваясь, завозился Василий Васильевич, его котенок, полыхнул оттуда зелеными глазами.
Начинало рассветать. На подоконнике стала проявляться всякая дрянь. Еще с лета лежащий там высохший огрызок яблока, сломанный и вовек не заводившийся будильник, пыльный стакан.
Мамонт еще не спал. Он лежал на койке, думал о своем, с глупой улыбкой нюхая флакон.
"…Да! Приду и извинюсь, — думал он. — А что? Может быть, она и не сердится на меня. А вдруг, вообще не узнает. Приду, как кто-то посторонний. Может, сантехник! Приду и спрошу. Слесаря вызывали? Она, такая, все поймет, конечно. А дальше…"
Внутри появился, будто газ, распирающий его восторг — оказывается, жизнь можно изменить. И так легко! Мамонт даже тихонько засмеялся, рисуя в воображении картины счастливого будущего. Под печкой опять завозился Василий Васильевич.
Он проснулся неожиданно. Наверное, во сне он находился в совсем другом, не похожем на этот мире — Мамонт долго с недоумением смотрел вокруг, будто не сразу понял, где очутился. Серое от пыли окно. Печка с потеками от воды. Койка, табуретка, стол. На столе бурые, в пятнах, прошлогодние газеты, керосиновая лампа без стекла и без керосина, какие-то грязные аптечные пузырьки, оставшиеся еще от прежних хозяев дома. За печкой опять завозился, зазвенел пустыми бутылками котенок. Другие бутылки в сетке-авоське стояли у двери, приготовленные к сдаче в приемный пункт. Сейчас Мамонт вспомнил, что еще на столе лежит школьная двухкопеечная тетрадь, уже год раскрытая на первой странице. Мамонт хотел написать роман и прославиться.
Кто-то вошел в сени. Соседка. Она держала в руках укутанную полотенцем кастрюлю. Опять щи. Толстая соседка, молча, ворочалась в тесном закутке у печки, чем-то там гремела. Наконец, не выдержала:
— Все лежишь! Скоро вечер уже. Участковый вчера приходил, шлялся ты неизвестно где. Спрашивал — работает этот или нет? Я-то, дура, работает, говорю. Вот, полкастрюли щей тебе принесла. Жри! А-то с голоду помрешь, все же человек.
Наконец, бухнула кастрюлю на Мамонтову рукопись, ушла. Мамонт, наконец, встал, убрал кастрюлю. Зевая, прочитал:
"Вечером в городе прошел дождь. Прошел и кончился. С шипением, разбрызгивая лужи, мчались по улице желтоглазые автомобили. Усталые троллейбусы терпеливо ждали, пока суетящиеся пассажиры выйдут, войдут и рассядутся, со вздохом закрывали двери и катились дальше. Этим вечером в городе открылось окно. За окном были".
Что было за окном, Мамонт пока придумать не мог. И сейчас в задумчивости сунул в рот шариковую ручку, но опять ничего не придумал. Вздохнул и бросил ее. Выудил из кастрюли мясо с налипшим холодным жиром. Из-под печки выполз Василий Васильевич, с натугой выдавил из горла какое-то сипение, похожее на скрип двери. Мяукать он не умел, был почти немой. Мамонт бросил ему кость, и тот со стуком покатил ее к себе под печь. Котенок был дикий и удивительно тощий, почти плоский. Черный, похожий на мелкого чёрта, никому, и Мамонту тоже, он в руки не давался. Никто и никогда его не кормил, и загадкой было то, как он еще умудрялся жить.
"Что же это я?" — вдруг спохватился Мамонт. Он в задумчивости ненадолго остановился, потом упал на колени и полез под кровать. Оттуда вытащил большой и пыльный чемодан, неизвестно когда и как туда попавший. Потом нашел на печке очень ржавые клещи и сахарные щипцы. Разыскал где-то молоток с расшатавшейся ручкой и топор без топорища. О сантехнике Мамонт имел смутное представление и не знал — нужен ли сантехнику топор. Все-таки бросил и его, чемодан закрыл на один замок — второй не закрывался и, протиснувшись со своим грузом в дверь, вышел из дома.
Человек в грязном черном пальто с пыльным чемоданом шел по набережной. На него оглядывались. Но Мамонт не видел прохожих.
Проходя мимо гастронома, он заметил оживление внутри. Недолго поколебавшись, вошел внутрь.
Мамонт стоял в очереди. Спереди и сзади его были серьезные молчаливые люди. Пахло пивом.
Очередь впереди редела. Суровые люди, прижав к груди большие темные бутылки, проходили мимо. Продавщица, завидев Мамонта, с негодованием вскинула голову.
"Знаю, что ты сейчас скажешь, — подумал он. — Ходят тут всякие! Алкоголики. Ходят! Не положено (пьяным отпускать?)"
Вот она открыла рот. Губы сложились в кружочек, потом вытянулись, кружочек сплющился по горизонтали.
"Ну, нет, — подумал Мамонт. — Врешь!"
Бросив в пластмассовую тарелку двадцатикопеечную монету, он, молча, показал пальцем на бутылку лимонада за спиной продавщицы. Сзади изумленно загудела очередь. Продавщица с негодованием выдернула из ящика такую же бутылку, кинула ему на грудь. Холодную. С маленькой, отставшей с одного края этикеткой.
Кто-то тронул Мамонта сзади за плечо:
— Брось, парень, брось. Пойдем.
Потом они втроем стояли за углом кинотеатра. Мамонт со сжатым в кулаке мокрым огурцом. И остальные все свои. Мишка, отставной пират, в тельняшке, с рыжей бородой. Другой — со стаканом — в золотых очках и розовом галстуке, Ипполитыч. Тоже хороший человек.
Мишка сгрыз с бутылки пробку, выплюнул ее на землю. Темная струя полилась в стакан.
От крепкого на глазах появились слезы. Огурец оказался вялым, недостойным статуса закуски — его пришлось высасывать.
"Я к невесте своей иду, — мысленно готовился произнести Мамонт. Мысленная эта речь получалась плохо, слова путались. — Друзья, вы не знаете, какая она хорошая. Дочь академика. Студентка, отличница учебы… Наверное".
Мишка одобрительно кивал головой, будто уже слышал его. Потом разинул рот с бурыми прокуренными зубами-пеньками, топнул ногой и закричал. Не сразу стало понятно, что он пытается петь. Ипполитыч улыбался, качая в такт стаканом. Песня продолжалась долго. Наконец, Мамонту удалось заткнуть пирату рот огрызком огурца.
"Я сантехником работаю, — уже почти собрался сказать Мамонт. — Сейчас к ней иду. Кран заменить там, то-сё. Сами понимаете…"
Мишка опять одобрительно кивал головой, жевал. Изо рта у него тек огуречный рассол. За дверью кинотеатра слышались выстрелы, крики, топот коней. Потом тишина и долгий-долгий звук поцелуя.
Со звоном падающих засовов распахнулась дверь, толпа, галдя и прикуривая на ходу, двинулась на трех друзей. Мамонта закружило в водовороте, куда-то понесло, вдоль бесконечной стены кинотеатра.
Он вошел в подъезд, совсем незнакомый, резко изменившийся при свете дня. Двери во двор и в гастроном были распахнуты. Во дворе катили пустые бочки, там раздавались голоса. Подъезд неожиданно оказался старым, облезлым, с пятнами сырости. Он даже уменьшился со вчерашнего вечера.
Мамонт стал подниматься по лестнице, мимолетно заметив, что идет совсем беззвучно, лестница не лязгает и не гремит. Незнакомка стояла на лестничной площадке, закрывала дверь. Короткая полосатая шубка, бледное и грустное милое лицо.
Мамонт остановился на верхней ступеньке, ухмыляясь, любовался идеалом. Незнакомка, собираясь положить ключ в сумочку, рассеяно взглянула. Вдруг исчезли все звуки: грохот бочек во дворе, шум машин. Потом со звоном упал ключ. Прямо в глаза Мамонту смотрели знакомые слепые, полные ужаса зрачки. Он сделал шаг назад, споткнулся и полетел по лестнице вниз. Вслед загремел, подпрыгивая, чемодан, раскрылся, вниз со звоном поскакали ржавые железки.
Ослепнув, он мчался по улице, натыкаясь на прохожих. Кто-то кинулся его ловить, схватил за хлястик пальто, оторвал. Озираясь, Мамонт выскочил на середину улицы. Сзади взвизгнули тормоза, засвистел регулировщик. Мамонт опять кинулся куда-то наугад.
Мамонт опять стоял в какой-то очереди. Спереди и сзади — женщины с каменными лицами, с поджатыми губами. Прохожие лезут с одним и тем же вопросом: — "Что дают?", но отскакивают, натолкнувшись на суровое молчание.
