Карл Вурцбергер - В пограничной полосе
— Чего вы гогочете? Голова трещит от этих бесконечных «фиксов»!
— Может быть, имеет смысл уменьшить нагрузку на одно занятие? Предлагайте, товарищи! — сказал Восольский.
— Я бы хотел попросить вас иногда говорить на наших занятиях и о литературе, — заметил Унферихт. — Например, о стихах Эриха Вайнерта или о произведениях классиков.
Остальные поддержали Унферихта, и Восольский пообещал устроить в следующий раз такое обсуждение. Позднее в клубе он беседовал с Бергеном и Рэке.
— Хочу еще раз вернуться к анонимным письмам, — обратился он к Бергену. — У меня был еще один разговор с пастором…
— С Хинцманом? — перебил его Рэке.
Восольский улыбнулся.
— Да, но прошу вас правильно понять меня. Религия интересует меня с исторической точки зрения. К тому же я считаю, что лучше, когда знаешь своих противников. Но вернемся к пастору. В последнее время он ведет себя довольно странно. У меня такое впечатление, что его чем–то вывели из себя. Может быть, он тоже получает записки? Мне кажется, имеет смысл поговорить с ним. Ведь наши отношения с жителями, с моей точки зрения, во многом зависят и от пастора.
— Несомненно, — ответил Рэке. — Хинцман действительно раздражен, и мы это знаем. Он считает, что окно в его часовне разбил кто–то из наших товарищей. Вы слышали об этом?
— Да. Но ведь это выдумки!
— А что толку? Сам он в это верит. Верят и многие другие. Переубедить же людей — дело нелегкое.
Восольский кивнул.
— Если мы привлечем Хинцмана на свою сторону, обстановка изменится. Мы будем в выигрыше даже в том случае, если нам удастся добиться хотя бы того, чтобы он не действовал против нас.
— Это явилось бы шагом вперед, коллега Восольский, — заметил Берген. — Но сейчас в голове у пастора творится такое… Кстати, не хотели бы вы стать членом группы содействия пограничникам? Мы ведь уже достаточно хорошо знаем друг друга.
Восольский заколебался.
— Вы считаете, что я могу быть вам полезным? Я ведь здесь всего несколько месяцев. Мало кого знаю, да и местность мне незнакома.
— Это придет, коллега Восольский. И то, что вы учитель, поможет вам в этом деле.
— Вы, конечно, правы. Постараюсь не разочаровать вас.
* * *
Хинцман поставил блюдце на стол и подошел к открытому окну. На небе мерцали звезды. Высоко на склоне стояла часовня. Пастор напряженно всматривался в ночь.
Что это? Там мелькнул слабый огонек! Хинцман закрыл глаза, потом, открыв, стал еще пристальнее всматриваться в ночную тьму. В одном из окон часовни снова мигнул зеленый свет. Но, может быть, это ему только кажется?
Пастора охватил ужас. Неужели богохульники снова взялись за свое грязное дело? Учитель прав. Здесь христиане не могут посвятить свою жизнь служению богу…
«Почему же тогда, — спрашивал себя Хинцман, — государство выделило значительные средства на реставрацию церквей? Что это: маскировка, имеющая целью скрыть истинные намерения?»
«Надо выждать. Может быть, в действительности все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд?» — сказал как–то Восольский. Но он, Хинцман, не станет ждать. Он будет действовать. Он даже уже кое–что предпринял. Он никому не позволит злоупотреблять своим доверием. Его слово еще имеет силу, его уважают, и он воспользуется этим. И никто не посмеет помешать ему!
Пастор захлопнул окно.
* * *
Болау влил в себя пятую рюмку водки. С наигранно обиженным видом Берта Мюнх отобрала у него рюмку.
— Послушай, Вилли, хватит. — Она ловко отстранилась от Болау, когда тот потянулся к глубокому вырезу ее платья.
— Что с тобой? Кривляться вздумала?
— Тебе показалось, Вилли. — Мюнх снова придвинулась к нему и протянула пачку сигарет.
— На, закури, это западные. — Она дала ему прикурить и взяла сигарету для себя. — Зачем ты вспоминаешь старую ссору? Я тогда погорячилась… Ты не должен так рисковать. Ведь ты однажды уже чуть не попался. Веди себя тихо, незаметно, иначе тебя переведут. Что я тогда буду делать?
— Ну и стерва же ты отпетая! У тебя кое–чему можно поучиться. — Болау привлек Мюнх к себе.
Мюнх не сопротивлялась. Одновременно она думала о том, почему Зимер так неожиданно изменил свой образ действий. Не так давно он передал ей новые инструкции. Никаких диверсий. Заводить знакомства с пограничниками. Выспрашивать их.
«Думаю, что и они при этом не прогадают», — недвусмысленно намекнул Зимер.
Почему нужно было действовать именно так, ее не интересовало: у Зимера были на то свои причины.
— Ты что, язык проглотила? — выругался Болау.
— Думаю о том, как вам трудно приходится, — проговорила Мюнх. — Каждый день одно и то же. Когда ты пойдешь?
— В семь, — грубо ответил он. — Наверное, опять к часовне. Меня уже тошнит от нее. Дай душу отвести! Налей еще рюмочку!
— Не пей, — попросила она. — Лучше расскажи что–нибудь. Может быть, послушаем музыку?
— Мне все равно! Можешь включить свой ящик, но сначала я выпью!
— Вилли!
— Брось, брось, напрасно стараешься! Проповеди мне уже надоели. Ну как? А то я иду к Феликсу!
Мюнх с притворным негодованием налила рюмку и включила радиоприемник. Когда она обернулась, Болау уже выпил рюмку и теперь пил из бутылки.
Во фруктовом саду крестьянина Шонфуса за сараем стоял лейтенант Кунерт. Вот уже около часа он наблюдал за дверью дома. Подтвердятся ли его подозрения? Он не верил, что Болау в самом деле изменился. Несколько дней назад ему удалось узнать, что у Мюнх часто бывает один из пограничников. Болау это или кто–нибудь еще? Внешне он действительно изменился. Ведь даже Берген стал подумывать о том, не назначить ли его снова старшим поста. Сначала, конечно, как эксперимент: ведь Болау еще ничем не доказал, что на него можно надеяться. Старший поста должен быть политически подготовленным человеком, хорошим пограничником.
Кунерт решил понаблюдать за Мюнх. Ее характер и прошлое были ему известны. Он знал, что враги используют в своих целях именно таких женщин. Кунерт посмотрел на светящийся циферблат часов: настала полночь. Несколько минут назад в ее комнате погас свет, и он уже начал даже сомневаться в том, что эта слежка что–нибудь даст. Казалось, все вокруг спало. Из стойла доносилось сопение коровы. Легкий ветерок тихо шумел в молодой листве.
Мюнх занимала угловую комнату, и Кунерту было видно одно из ее окон. Второе окно выходило на другую сторону. Он хотел уже было уйти, как тихий шум приковал его к месту. Как ни всматривался Кунерт во входную дверь дома, заметить ему ничего не удалось. Но вот хлопнула дворовая калитка, и послышались быстро удаляющиеся шаги. Ясно! Кто–то спустился из окна на другой стороне дома и быстро выскользнул в калитку.
Раздосадованный Кунерт подождал несколько минут, а потом на цыпочках пошел к калитке. Если это Болау, то его трудно будет уличить. Оставалось одно: проверить по книге увольнений, когда он вернулся.
Кунерт подошел к своему мотоциклу. Закурил. Но если все–таки это был Болау? В чем же тогда причина его падения? Ведь в прошлом он был рабочим. Кто он — враг или человек, который не в состоянии понять величия свершений последних лет? Кунерт не мог ответить на эти вопросы, но ему было ясно одно: надо что–то делать.
* * *
Зал гостиницы в Хеллау был переполнен. Здесь после длительного перерыва был организован вечер танцев. На скамье, идущей вдоль всей стены, как куры на насесте, сидели пожилые женщины и судачили. Юноши столпились у стойки. Девушки, образовав в середине зала круг, пели «Келерлизель».
Фрицу Кану и Ганни удалось занять столик. Вместе с ними сели Вальдауэр, Клаус Зейферт, Унферихт и Восольский. Веселье было в самом разгаре, и когда духовой оркестр снова грянул вальс, учитель хлопнул Кана по плечу.
— Разрешите пригласить вашу девушку?
— Пожалуйста.
— Смотри, простофиля, уведет он твою птичку, — съязвил Вальдауэр. — Гляди, как она строит ему глазки!
Фриц отыскал взглядом Восольского и Ганди. Клаус Зейферт заткнул уши.
— Приятель, им, видно, весело! — крикнул он, обращаясь к Вальдауэру.
— Ничего не слышу: оркестр слишком громко играет, — ответил Вальдауэр и толкнул Клауса в бок.
Ганни и Восольский, вальсируя, приблизились к столику.
— Хозяин, еще по кружке! — крикнул учитель и наклонился к Фрицу: — Вам можно позавидовать. Она танцует как ангел!
Потом он обратился ко всем:
— Наконец и для вас настала хорошая пора! Тепло, вы целый день на свежем воздухе. Что может быть лучше! Правда, испытаний тоже хватает. Вам ведь приходилось подходить к самой границе, а это опасно!
— Ко всему привыкаешь, — ответил Вальдауэр. — Когда я первый раз шел вдоль пограничной полосы, мне тоже было не по себе. А теперь… — Он пренебрежительно махнул рукой.
— Вы присутствовали при аресте браконьеров? — обратился учитель к Клаусу Зейферту. — Как все это происходило? Расскажите, пожалуйста.
Клауса не пришлось долго уговаривать. Однако его перебили на самом интересном месте: подвыпивший парень из Хеллау наткнулся на их стол. От толчка подпрыгнули пивные кружки.
