Сётаро Ясуока - Жена ростовщика
– Ты тоже хочешь стать таким же? – без конца повторяла мать и обращалась со мной так, будто я и в самом деле похож на этого родственника. Она махнула на меня рукой и была бы, наверно, довольна, если бы из меня и в самом деле ничего не вышло. В общем, жена ростовщика зря меня упрекала. Во всяком случае, если я и был плохим сыном, то не по своей вине.
В конце концов я даже перестал ездить на «экскурсии».
Я даже подумать не мог о том, чтобы через весь город тащиться до того самого района на окраине и, израсходовав накопившуюся энергию, снова добираться домой. Мне стало намного приятнее сидеть в лавке ростовщика и разговаривать.
Женщина, видимо, решила, что на своих «экскурсиях» я заразился дурной болезнью и теперь лечусь. Она спокойно рассуждала об этом и даже сказала, что прекрасно понимает меня – с ней, мол, тоже когда-то случилось такое:
– Вот почему я не могу иметь детей. Сейчас успокоилась и не так уж хочу ребенка, а прежде…
Мне было интересно узнать, чем она занималась раньше, но спросить не решался.
О ее муже (а может быть, совсем и не муже, а хозяине) мне было известно и того меньше. Видимо, у него было много разных лавок, разбросанных по городу, и он каждый день бывал то в одной, то в другой, но, так ли это на самом деле, я точно не знал.
Однажды женщина, предлагая мне билет в кино, сказала:
– Ну что я за раззява. Купила, а пойти не могу.
Я подумал, что ее слова говорят не только о ее нынешнем положении, но и прошлом тоже, и, чтобы подбодрить ее, сказал:
– Почему не можете? Разве нельзя попросить, чтобы кто-нибудь присмотрел за лавкой?
– Но одной идти… Вы не составите мне компанию?
– Если подхожу вам – с удовольствием.
Но женщина, как и следовало ожидать, смеясь, покачала головой. Я не сомневался, что так и будет. Она верна своему мужу, мне это было приятно, но в то же время и обидно, что не смогу пройтись с ней по улице.
В мире становилось все неспокойнее. Однажды в кино я был поражен, услыхав «Песню фашистов», запрещенную правительством Бадольо, а когда вышел на улицу, там продавался экстренный выпуск, в котором сообщалось о капитуляции Италии и новом приходе к власти Муссолини.
Казалось бы, все кончилось навсегда, а тут снова начинается.
Чтобы с помощью ускоренной подготовки срочно восполнить нехватку младших офицеров армии и флота, началась мобилизация студентов. Как раз в это время в лавке ростовщика мне поручили необычную работу. Предложили привести в порядок книги, оставленные в закладе студентом, которого внезапно отправили на фронт.
Сначала я отказался, честно признавшись, что плохо разбираюсь в книгах.
– Но лучше, чем папаша, – сказала женщина.
И в конце концов я решил согласиться.
Так я впервые попал в хранилище. Его каркас был сделан из толстенных бревен, между которыми натянута металлическая сетка от мышей, – совсем как тюрьма, подумал я.
Установив, что книг всего двести – главным образом переводной художественной литературы, а остальные тоже новые издания и все они подобраны в полном порядке, я понял, что мне предстоит нс особенно обременительная работа – сложить их в ящики. «Собрание сочинений Бальзака», «Собрание сочинений Жида», «Собрание сочинений Достоевского», «Собрание сочинений Гёте», «Собрание сочинений великих мыслителей» – все тома без единого пропуска; меня это заинтересовало: надо же такое – одни собрания сочинений; я просто недоумевал, о чем думал этот призванный в армию студент, заложив все свои книги ростовщику. Может быть, он никогда в жизни так и не узнает, что его библиотеку приводил в порядок такой человек, как я.
Думая об этом, я вдруг отчетливо представил себе этого парня, который, как и я, без конца появлялся в лавке ростовщика, перетаскав сюда том за томом все свои книги. Я почувствовал вдруг теплоту к тому, кто, не читая и не продавая книг, чтобы когда-нибудь вернуть их, заплатив проценты, покупал все новые и новые и закладывал их, а на полученные деньги снова покупал книги. Но в то же время у меня было неприятное чувство, будто к моему телу прилип злобный призрак – не делавший ничего, кроме этих механических повторений одного и того же, и не собиравшийся делать ничего другого человек, – неотрывно следит за мной в этом хранилище, затянутом металлической сеткой.
– Простите, что помешала.
С этими словами вошла женщина. Сквозь решетчатую дверь стоявший внизу закладчик, освещенный со спины, виделся черным силуэтом. Женщина приставила к стене лестницу и, поднявшись на несколько ступенек, достала пакет, аккуратно завернутый в бумагу. Движения ее были профессионально ловкими.
– Осторожно! – сказал я, сидя на полу и глядя на женщину, стоявшую на лестнице.
В нос ударил запах нафталина и лежалой материи, в глаза бросилась белизна носков, выглядывавших из-под подола черного кимоно.
– Ничего.
Сказав это тоном беспечной девчонки, женщина, глядя на меня сверху вниз, на мгновение застыла на лестнице. Держа в руке пакет, она неуверенно спустилась вниз.
– Противный, – коротко бросила она и вышла.
А я заметил, что освободился наконец от прилепившегося ко мне призрака, «повторявшего одно и то же».
В тот вечер женщина сказала, чтобы я пришел ужинать. Я отказался. И не потому, что намеренно отвергал ее благожелательность, – мне просто было неприятно, чтобы меня угощали в благодарность за проделанную работу.
– Очень жаль, – огорченно сказала она.
– Ничего. Все это чепуха…
– Мне очень жаль.
Женщина сощурилась и чуть ли не с мольбой смотрела на меня. А я непроизвольно вспомнил того огромного, точно медведь, верзилу. Сегодня он куда-то ушел. Но я нс сомневался, что это он распорядился покормить меня, когда я кончу работу.
Она снова повторила тихонько:
– Очень жаль. Правда очень жаль.
Мне вдруг захотелось прижать к себе эту женщину, стоявшую против меня.
Но если я это сделаю, она, как знать, еще рассердится, подумал я, с трудом сдерживая порыв. Неотступно преследовала мысль: какая была у нее профессия в прошлом. Женщины, которые занимаются этим, строго блюдут себя. Они охраняют свое тело из профессиональных соображений.
Неужели она действительно рассердится? Всерьез рассердится? Чувствуя с раздражением, как все мое тело напряглось, я без конца, точно листая страницы книги, повторял эти слова. А может быть, я не столько опасаюсь, что женщина рассердится, сколько трушу? Я наклонился и неловко положил руку на ее плечо. Плечо у нее было неожиданно мягкое. А тело как налитое. В следующее мгновение ее лицо прижалось к моей груди. Я окунулся в терпкий запах ее волос, запах ее горячего тела.
…Я вернулся домой, когда уже совсем стемнело. Голова горела, в горле пересохло.
– Где тебя носит, ночь уже, – сказала мать, буравя меня взглядом.
Не все ли ей равно? Мне не хотелось отвечать, и я, пройдя мимо стоявшей у меня на пути матери, прямиком направился в свою комнату.
– Постой… – окликнула она меня. – Посмотри, пришла сегодня вечером.
Она протянула мне призывную повестку. В ней было указано, что 12 декабря мне надлежит явиться в казарму пехотного полка, расквартированного в Такадзаки. У меня была еще неделя.
Неделя пролетела, и я ничего не успел сделать. Каждый день, сменяя друг друга, волнами прибывали все новые и новые люди – интересно, остался ли еще кто-нибудь на белом свете, кроме моих знакомых и родных.
За день до явки в казарму у матери совсем опустились руки, и она безучастно наблюдала, как подходят родственники, как они готовят еду и делают еще массу всяких дел. Я мечтал только об одном – поскорее вырваться из этой суеты.
После ужина наступил отлив – в доме воцарилась тишина. Вдруг из прихожей донесся тихий голос. Ничего нс подозревая, я вышел туда.
Когда я увидел фигуру, стоявшую в темноте за решетчатой дверью, у меня перехватило дыхание…Это была она. К ее серому пальто был прикреплен значок женского отдела муниципалитета, она выглядела жалкой и растерянной.
– Я подумала, не забыли ли вы…
Мне показалось, что внутри у меня разверзается бездна. Нет, я не забыл, но, честно говоря, о женщине совсем не думал…Чувство невыразимого стыда смешалось с чем-то близким страху, но это было уже позже.
– Вот, возьмите…
Женщина с улыбкой протянула пухлый четырехугольный пакет – взяв его в руки, я тут же вспомнил: пальто.
– Чтобы в дороге не простудились… Вы уж простите, пусть это будет моим прощальным подарком.
Приветливо улыбнувшись, женщина скрылась во тьме. Я ничего не ответил и какое-то время бессмысленно поглаживал потертый воротник пальто.
Примечания
1
В то время кварталы публичных домов в Токио.
