Эмиль Брагинский - Парижское безумство, или Добиньи
Погоня продолжалась во дворе Лувра.
– Наверно, она идет в Лувр! – позволил высказать предположение Антон.
– Зачем? – покачал головой Никодим Петрович. – Что она, в нем не была? Ее наверняка водили в него еще в школе. Школьников вечно таскают по музеям.
Однако француженка пересекла огромный двор.
– Посмотрите направо, – посоветовал Антон шефу, – там Триумфальная арка.
Ответ последовал немедленно:
– Плевал я на арку! Куда она идет, моя женщина?
– Догнать и спросить? – пряча издевку, спросил охранник, он же переводчик.
– Все-таки ты идиот!
Француженка вышла на набережную Сены, перешла на противоположный берег. Мужчины тоже воспользовались наличием моста.
– Все ясно! – сказал Антон. – Она идет в музей Д’Орсэ.
– Такой тоже есть? – вздохнул Никодим Петрович. – Что в нем показывают?
Преследователи купили входные билеты, буквально сразу за француженкой. Она вновь их не заметила или не захотела замечать.
Войдя в музей, Никодим Петрович ахнул:
– Какой это музей, это же вокзал!
Антон удивился проницательности работодателя:
– Конечно. Раньше здесь был вокзал.
– Какой кретин придумал вешать картины в вокзале? – Никодим Петрович не смотрел на картины, с упорством маньяка он видел только лишь заветную француженку. Вместе с охранником он сопровождал ее в качестве почетного эскорта битый час, нет, битых полтора часа. И уже на выходе из музея француженка порывисто обернулась и с напором и лихой откровенностью, свойственной парижанкам, спросила у Никодима:
– Какого черта вы ходите за мной по пятам?
Антон покорно перевел.
– Лучше спроси – как ее зовут?
Антон опять перевел.
Француженка усмехнулась:
– Вам понравился зимний пейзаж Добиньи?
Антон перевел в третий раз, но Никодим Петрович услышал только то, что хотел услышать:
– Спроси у Добиньи, до чего же у нее красивое имя…
Антон хотел было поправить хозяина, но вовремя понял, что можно потерять работу.
– Спроси у Добиньи, – повторил Никодим Петрович, – не согласится ли она со мной пообедать?
Антон опять перевел, но в своей редакции:
– Вы можете спокойно с ним, то есть с нами, пообедать. Он вас пальцем не тронет. Он решил, что это вас зовут Добиньи!
Француженка расхохоталась так раскатисто, что обернулись все, кто был в пределах слышимости.
– Это забавно, а я действительно голодна.
Для Парижа это был, разумеется, не обед, а вовсе ленч. Но дело не в названии. Они расположились в маленьком ресторанчике, где столики были выставлены на узкую улочку. Напротив была кондитерская, а рядом с нею парфюмерная лавочка. Замшевый ветер прогуливался по улочке, а воздух в пасмурный день был сиреневого цвета, такого цвета он бывает только в городе Париже.
В ресторане Никодим Петрович преобразился. Он долго и со знанием дела выбирал блюда, потом так же неторопливо изучал карту вин, а когда принесли и откупорили бутылку вина, то обнюхивал ее с азартом и достоинством породистого охотничьего пса. Потом Никодим Петрович проследил, чтоб вино разливали как полагается, то есть уложили на специальную подставку, под которой горела свеча, а вино наливали, слегка наклоняя бутылку, чтобы бутылка не дрожала в руке, взбалтывая драгоценный напиток, чтобы, не дай Бог, со дна не проскользнул в бокал осадок.
Добиньи наблюдала за этой процедурой с нескрываемым интересом, а в глазах ее, которые то и дело меняли оттенок от серого до голубого, плясали озорные смешинки.
– Кто такой этот дяденька? – спросила она Антона. – Вот это и есть ваш новый русский, который в музее шарахается от живописи, а в винах разбирается, будто у него родовое имение?
– О чем спрашивает? – Голос Никодима Петровича звучал строго.
– О вас, – сказал правду Антон.
– Говори! – разрешил шеф.
– Месье Никодим Стропило… – начал Антон.
Добиньи опять расхохоталась, так же громко, как прежде в музее. И если там на нее оборачивались посетители, то здесь обернулись прохожие.
– Почему она смеется? – насторожился Никодим Петрович.
Добиньи догадалась, очевидно, о чем он спрашивает, потому что сказала:
– У вас итальянская фамилия.
Антон перевел. Никодим Петрович задумался и покачал головой:
– Нет, в роду моем никаких итальянцев не было. Мы с Пензенской области.
Антон коротко пояснил, кто такой месье Стропило, про наволочки сообщил, про бизнес с недвижимостью, добавил про дом в Подмосковье, где девять комнат и повар-китаец.
Никодиму Петровичу надоел французский язык, и он поднял бокал:
– Вы разрешите?
Антон, как обычно, перевел, Добиньи разрешила и тоже подняла бокал.
С болью в раненом сердце Никодим Петрович Стропило произнес:
– Выходите за меня замуж, Добиньи!
Когда Добиньи поняла, что сказал Никодим Петрович, а похоже, что она не столько поняла, сколько догадалась сразу, до перевода, бокал в ее руке дрогнул, а лицо приняло совсем новое, растерянное выражение. Добиньи поставила бокал обратно на стол, не пригубив вина, что в общем-то дурная примета:
– Повторите, пожалуйста!
Никодим Петрович повторил.
Добиньи поднялась – она сидела напротив, – обошла столик, нагнулась и по местному обычаю поцеловала месье Стропило дважды, сначала в одну щеку, затем в другую. Месье опять умер, сегодня уже во второй раз. А Добиньи вернулась на свое место, села, вновь подняла бокал, попробовала вино. Никодим Петрович сидел не двигаясь. Да где это видано, чтоб мертвецы двигались?!
– Спасибо, нет! – сказала Добиньи.
Антон перевел.
Несчастье вернуло Никодима Петровича к жизни. Он печально улыбнулся:
– Конечно, я так и думал. На что я вам сдался? Пристал на улице, и здрасте, замуж! Вы вон какая – загляденье, получше любой картины, а я… Только что деньги у меня… А так… французского не знаю, и вообще малокультурный, я и по-русски-то не очень. А в музеях от скуки дохну. Но я вас увидел, никогда со мной такого не бывало, все во мне зашаталось и перевернулось. Люблю я вас, понимаете, может, и раньше любил, хотя и никогда не видел. И жизнь без вас мне на хрен не нужна. Конечно, неказистый я… А вы?.. Такой не то что в вашем Париже, на всем белом свете нету и быть не может!
Тут Никодим Петрович заметил, что Антон заслушался и не переводит.
– Ты почему замолчал?
Антон опомнился:
– Я не знаю, как перевести «неказистый».
– Переведи – неубедительный!
Антон первый раз за все время службы взглянул на хозяина с уважением.
– Нет, – не согласилась с Никодимом Петровичем Добиньи, – вы как раз убедительный! Но вы сами говорите: встретили меня на улице и сразу же предлагаете руку и сердце! В это невозможно поверить, но я почему-то поверила!
Теперь уже Никодим Петрович поднялся и выпрямился в полный рост. И даже произнес по-французски, правда, это было единственное иностранное слово, которое он знал:
– Мерси! – и сел. И добавил, уже по-русски: – Я заслужу, Добиньи, я заслужу! – Сделал глоток вина. – Неплохое, вам как?
– Замечательное! – кивнула Добиньи. От того, что Никодим Петрович сошел с любовной тропы, ей стало легче, и она с аппетитом принялась за еду.
Ресторанчик держали итальянцы. И, как главное блюдо, подали аббакио – молодого барашка, зажаренного на древесных углях.
– Изумительно! – воскликнула Добиньи. Аппетит у нее был на зависть. – Обожаю вкусно поесть и много поесть, но не толстею, повезло, не в коня корм!
– Конь – это бывший жеребец, надо было сказать – не в кобылу корм! – поправил Никодим Петрович, спохватился и успел остановить Антона: – Не переводи, про кобылу – это я ляпнул!
– Это вы ляпнули! – нахально подтвердил подчиненный.
Далее ленч проходил довольно весело. Добиньи перехватила инициативу, очевидно, вся эта ситуация ей нравилась и забавляла. Теперь больше говорила она, шутила, что-то рассказывала. Антон, боясь остаться голодным, переводил не все, да это и не требовалось. Никодим Петрович и не слушал Добиньи, ему было достаточно, что она здесь, что звенит ее голос, над верхней губой он обнаружил у нее крохотную родинку и не сводил с этой родинки глаз. А когда с питанием было покончено, Добиньи вежливо поблагодарила и сказала, что сейчас ей надо поехать к кузине. Кузина живет неподалеку от Гранд Опера. Она и на метро может добраться, и автобусов в направлении Опера уйма, но Никодим Петрович решительно воспротивился:
– Вот еще, на автобусе. Антон, найди такси!
Антон тотчас обратился к официанту, тот, успев получить щедрые чаевые, вызвал такси.
– Угол рю де Виктуар и шоссе Д'Антин, к дому, где магазин «Кенгуру»! – назвала адрес Добиньи.
Никодим Петрович спросил тоскливо:
– Вечером мы пойдем куда-нибудь?
– Вы сами знаете, что не пойдем! – ответила Добиньи. – Мы с вами больше никогда не увидимся!
– Увидимся! – твердо пообещал Никодим Петрович.
Когда Добиньи скрылась в доме, где магазин под названием «Кенгуру», Никодим Петрович распорядился:
