Марк Перах - Очень везучая женщина
Пока очередь, перетаскивающая шаг за шагом обвязанные верёвками чемоданы, медленно ползла вдоль стойки, Алевтина дремала стоя, прислонившись к стойке. Впереди был ещё весь день, надо было беречь силы. Наконец дошла её очередь. Как всегда, Алевтина взяла стаканчик кофе и бутерброд с селёдкой. Отойдя к столику, Алевтина поставила сумку под столик, и, касаясь сумки ногой, стала жевать бутерброд. В это раннее время у неё никогда не бывало аппетита. Но есть было надо, впереди были часы в лифте. Как всегда, хлеб был чёрствый, вчерашний, но Алевтина съела весь ломтик, и даже разгрызла селедочные косточки. Разгрызла их оставшимися зубами. Спереди у неё оставались только пять зубов, три сверху и два внизу. Поэтому Алевтина старалась поменьше разговаривать с мужчинами, чтобы не сразу видели её пустой рот. Боковые зубы сохранились лучше, ещё можно было жевать почти нормально.
Пока она шла к метро, спускалась по эскалатору, проталкивалась в вагон, бежала вместе с толпой, и потом, уже в центре Москвы, ехала вверх на эскалаторе, она не замечала дороги, которую проделывала три раза в неделю. Её мысли были в другом месте. Она думала о том, как было бы хорошо подработать сегодня получше, скрыть заработок от девчонок, и пойти наконец ставить зубы. Конечно, Алевтина предпочла бы заплатить за зубы не деньгами. Но, как назло, в их районной зубной поликлинике работали одни врачихи, подкатиться было не к кому.
Тётя Паша уже нетерпеливо выглядывала из кабинки, одетая на выход, тёплая шаль на голове. Они молча кивнули одна другой, и Алевтина зашла в лифт. Дежурство у неё было отличное, такая уж она была во всём везучая. С утра, когда народ со всех десяти этажей валом валил, Паша была на своём месте. А когда Алевтина подменяла, народу в лифте было совсем мало. Да и знали сами, как кнопку нажимать. Главное дело было гонять малышню, чтоб не катались зря вверх-вниз. Можно было и подремать. Паша вернётся к пяти часам, это время пролетит быстро. В середине дня, часов около трёх, Алевтина сбегала на угол, в столовую Арфа, где взяла суп-лапшу без мяса, салат из капусты и два кусочка хлеба. Кассирша Надька выбила без очереди: они с Надькой росли вместе, а по вечерам пользуются тётипашиной кабинкой на пару.
Конечно, Надькина жизнь не в пример лучше: живёт в Москве, муж есть, слесарь на автозаводе. К себе домой водить клиентов Надька не может — если её мужик с кем-нибудь застукает, то если не убьет, то искалечит. Так что Надьке кабинка тоже очень нужна. У Надьки чулки нештопанные, морда гладкая и причёска! А её мужику, дураку, невдомёк, что всё это не на его зарплату, из которой он треть пропивает с друзьями. Зато, не в пример Надьке, Алевтина не должна спешить домой к восьми вечера, и может искать клиентов допоздна: последняя электричка уходит в двенадцать десять ночи.
Только Алевтина вернулась в лифт, вбежала тётя Паша, бледная, платок скособоченный. Еле ушла от облавы! На Ярославском вокзале вдруг нагрянули милицейские женщины в штатском, стали рыскать по туалетам, но Паша, видавшая не раз такие невзгоды, вместе с десятком других, прорвалась через милицейские заслоны, бросив позади сумки с дамским бельём, мохером и модными вязаными шапочками. Тётя Паша присела, не снимая платка, на лестничную ступеньку, и, отдуваясь, начала материться. Алевтина сочувственно покивала головой, хоть на самом деле не сочувствовала Паше: баба зарабатывает, дай бог всякому, другой раз наверстает. А от милиции бегать — дело обычное, Алевтине не раз приходилось.
На улице начался-таки снегопад. Снег уже хлюпал под ногами. На плешки Алевтине не было ходу с её видом и возрастом; там других полно, с зубами и причёсками. В такси ей тоже ходу не было, никакой таксист с ней работать не станет, вид не тот. У неё были, однако, свои приемы, и она знала, что она женщина везучая, всегда найдёт клиентов.
В этот ранний час — начало шестого — некуда было, кроме как в Гастроном, тот, что в здании гостиницы Москва. Алевтина вошла в широкие двери Гастронома, где ещё на пороге обвевала тёплая струя, пахнущая колбасами и апельсинами, разложенными под выгнутыми стёклами прилавков. Она быстро усекла, что порядочная очередь стоит в кассу фруктового отдела. Пройдясь разок по всему залу, чтоб оценить обстановку, она пристроилась в хвост очереди. Отсюда было удобно наблюдать. Очередь продвигалась медленно, Алевтина прикинула, что до кассы ей с полчаса. Как всегда везучая, уже минут через пять она приметила средних лет офицера, с животиком, без жены, солидного, с орденскими планками, проглядывающими из-за полы полурасстёгнутой шинели. Офицер купил двести грамм колбасы по три шестьдесят. Бутылку лимонада. Водки не брал. Французскую булку. По всему видно, приезжий, и без компании на сегодня.
Застёгивая шинель, офицер пошел к выходу. Алевтина пошла за ним. На улице было уже совсем темно. Алевтина пристроилась к офицеру и в ногу с ним прошла немного, чавкая по мокрому снегу. Офицер не замечал её. Тогда Алевтина тронула его за рукав и сказала: “Товарищ майор, сколько время?”
Офицер поднял руку, чтоб на неё упал тусклый свет из витрины, и хрипло ответил: “Семнадцать сорок три”.
Стараясь, чтоб офицер не увидел её рта, Алевтина тихо спросила: “Не хотите ли побаловаться?”
Офицер глянул на Алевтину, и вдруг крикнул неожиданно звонким голосом: “Куда милиция смотрит? От таких венерические. Шляются тут!”
Алевтина быстро отвернулась и рванула обратно к Гастроному. У дверей магазина посмотрела назад: что там офицер? Но тот уже был где-то за пеленой снега.
Алевтина снова вошла в Гастроном, отряхнула с воротника снег, прошла по залу и снова стала в хвост очереди. Никто не обращал внимания на высокую женщину средних лет, в старом сером пальто. Постояв в очереди, и не видя никого подходящего, она прошла к выходу и стала возле телефона-автомата. Для вида сняла трубку, начала набирать номер, косясь глазами на два встречных людских потока в дверях. Подошёл мужчина, лет под пятьдесят, в темно-сером пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке, и стал рыться в кошельке. Большой портфель он поставил между ног, и на лице его было выражение досады.
— Вам двойку? — сказала Алевтина, и достала из сумки несколько монеток.
— Ой, спасибо, дамочка, — обрадованно сказал мужчина, взял одну монетку и подошёл к телефону. Алевтина отошла на пару шагов, выжидая. Мужчина набрал номер, но, видно, ему не отвечали. Вздохнув, он повесил трубку, выудил монетку из аппарата, отдал её Алевтине и пошёл к выходу. Алевтина пошла за ним, и, выходя, подняла воротник пальто, прикрывая шею от косо садящихся мокрых хлопьев. Подстраиваясь чуть сзади к мужчине, но не обгоняя его, она тихо сказала, придавая голосу специальное для таких моментов воркотание: “Хотите побаловаться?”
Мужчина приостановился, наклонил голову и, бросив быстрый взгляд вокруг, затем провел глазами по Алевтине, снизу вверх. В тусклом пятнистом свете витрин он мало что мог разглядеть, так что Алевтина могла не бояться, что он увидит её пустой рот. Мужчина молчал, в третий раз проводя взглядом по Алевтине. Она переступила с ноги на ногу и, чувствуя, что мужчина колеблется, быстро наклонилась к нему и коснулась губами его рта.
— А где? — спросил мужчина хрипло.
— Тут, рядом, пошли, — веселея, сказала Алевтина. Мужчина клюнул, теперь надо было проворачивать дело побыстрее.
— Звать как? — сказал клиент.
Алевтина хихикнула.
— Известно как, Нинель.
— Так ты, небось, берешь дорого.
— Да ну! Известно сколько, десятка.
Мужчина обошел Алевтину, и, став спиной к витрине, так, чтобы свет рекламы осветил её, ещё раз оглядел её с ног до головы.
— За два раза, — сказала Алевтина, снова коснулась губами его рта и просунула руку под локоть мужчины. Он переложил портфель в другую руку, и Алевтина поняла, что выиграла. Теперь хорошо было бы завести его в ближний шестиэтажный дом. Алевтина пользовалась этим домом, когда ещё не знала тёти Паши. Если бы удалось обойтись этим домом, она бы управилась с клиентом совсем быстро.
Aлевтина слегка потянула мужчину за локоть в сторону входа в дом, он не сопротивлялся. Они вошли в дверь, которая висела на одной петле, в нос ударило кошатиной, двое мальчишек с улюлюканьем слетели навстречу по перилам щербатой лестницы и выскользнули на улицу.
В тесной кабинке старого скрипучего лифта Алевтина нажала кнопку шестого этажа. Лифт полз, задыхаясь, мимо тускло освещённых, грязных лестничных площадок. От четвёртого этажа и выше, лифт подымался уже в полной тьме, в чём было одно из достоинств этого дома для Алевтининого бизнеса. На шестом этаже они вышли из лифта, и Алевтина повела клиента за руку ещё выше. На самой верхней площадке, где не было квартир, а только дверь на чердак, Алевтина стала спиной к углу и вздохнула. Её глаза уже привыкли к темноте, и она смотрела, как клиент поставил портфель на пол и зачем-то достал из кармана очки. Он огляделся, затем достал платок и стал протирать очки.
