Оксана Аболина - Когда сгнил придорожный камень...
С людьми дружбы Угорь не водил — его друзья жили в море. Крестным отцом ему царь вод приходился, Хмырь. Русалки — сестрами да невестами. Проблемы людские не волновали Угря. Не понимал он, зачем живут люди скотской жизнью — угодничают рабски пред Хозяином, да горб гнут, кто в поле, кто на пастбище. Не понимал он общинного быта. Что с того, что один богаче, другой — беднее? Все братья. Так говорят в Деусане. И если он, безбожник сызмалетства Угорь осознал все это, то что же вы, верующие?
— Зачем люди ходят в Деусану? — спрашивал он в детстве морского Хмыря. — Что Хозяину с того, что перед ним раболепствуют?
— Не вникай, — сынок, — неизменно отвечал Хмырь. — Окунешься в трясину — не вылезешь. Стоячей водой пахнет род человеческий. Живи свободно.
И жил Угорь привольно, вольготно, с единственным правом — на жизнь. И было его этого завсегда довольно.
Но приходили к нему люди. Плакали. Кланялись. Спрашивали:
— Не знаешь, Угорь, кто мою лошадь увел?
Он улыбался, скаля зубы (Помочь? Пустяк!), выходил на берег, вставал пред водой на колени, смотрел на свое отражение, которое игриво менялось, превращаясь в чужой незнакомый облик, и голос Хмыря сообщал ему:
— Сынок, ты видишь вора Потеряй Карман. Ушел он с конем на ярмарку в Теласко…
Благодарные за совет несли Угрю яйца, муку, сало, он все брал, потому что не мог никому объяснить, что плата ему не нужна, и что ему достаточно моря в этой жизни, а больше ничего и не надо.
Лист 3
И вот настало время… Странное время. Запенился грозно прибой, и черная туча пришла с севера. Страшная черная туча — какие люди носят в своем горле. И воды закружились в вихре ярости, ломая рыбацкие лодки.
— О-го-го, — свободно вздохнул Угорь и окунулся в прибой. И маленькая черная тучка вылетела из его горла и понеслась вверх, в небо, и соединилась с большой тучей, и волны злобно ощерились и ударили Угря по лицу.
— О-го-го, — еще раз крикнул он, и тело его стало хрустально-прозрачным. И играя волнистыми плечами, подплыли к нему подружки-русалки. Засплетничали, кокетливо взмахнув длинными ресницами:
— Там Хмырь. При полном параде.
— В бороду европейские водоросли вплел. Дорогие. Импортные.
— И с трона слез. Гостя усадил какого-то. Ой, молоденький он! Краса-авчик. Светленький такой. Никто у нас его прежде не видел.
— И с тобой, Угорь, он говорить хотел, я подслушала. Хмырь потому и устроил бурю — знал, что ты сразу к нам соберешься.
Вылезли из орбит глаза. Меж пальцев проросли перепонки. Ноги слились в единую линию. Угорь распрямил упругое гибкое тело, протянул вперед руки и податливо принял волну, поднявшую его на гребень и бросившую на щербатое каменистое дно.
И тут же из темноты выступили глаза царя вод.
— Здравствуй, Угорь.
— Здравствуй, царь. Ты искал меня?
— Да, Угорь. Гость у нас. Помоги ему — чем в силах. В люди его, понимаешь, надо отвести. Придется тебе пойти, сынок. Никто из нас, кроме тебя, не может на берег выйти. Сам знаешь… Ты пойдешь — и он за тобой. Только знаешь ли… он немного со странностями…
— А кто он?
— Познакомься.
Вспыхнул яркий золотой свет, ярче солнца, золотей золота. Ослепленный Угорь зажмурился, прикрыв рукой глаза, а когда решился отвести руку в сторону — он увидел не Хмыря, ни собственного тела — всё исчезло в искрящемся потоке, посреди которого стоял прекрасный юноша, светящийся звездным огнем.
— Он пойдет тайком, — сказал царь вод Угрю. — Невидимым. Он не хочет, чтоб о нем знали до поры.
Лист 4
На опушке леса играл с бабочками дурак Колоколец. Блистая разноцветными лохмотьями, звеня переливчатыми колокольчиками, развешанными по рукавам, он бегал от цветка к цветку и громко болтал сам с собой:
— Всё красивое любит красивое, ибо бабочки любят цветы, а цветы любят бабочек. Но Колоколец любит и цветы и бабочек, а бабочки и цветы любят Колокольца, значит, Колоколец самый красивый в мире. Прекрасный Колоколец, как ты чудесно звенишь! Прекрасный Колоколец, какое светлое у тебя имя…
— Колоколец, — позвал появившийся из леса Угорь.
— Здравствуй, Угорь. Я самый красивый. Ты это знаешь?
— Знаю, Колоколец.
— Ты меня любишь?
— Очень.
— Пойдем тогда ко мне. И ты поешь моих лепешек.
— Я не хочу есть, Колоколец.
— Но если ты поешь моих лепешек, ты оставишь мне монетку. Ты не обидишь бедного Колокольца…
— У меня нет ни одной монетки, дружок…
— Всё равно. Тогда ты поешь моих лепешек и кого увидишь — всем скажешь, что Колоколец самый добрый и самый красивый.
Торопиться Угрю было некуда — Звезднокожий юноша, выйдя из воды стал невидимым, и только из следов его тянулись вверх грустные Небесные Слезы.
Угорь взглянул на небо — с моря ползла-надвигалась страшная черная туча.
— Ну, хорошо, Колоколец, пойдем…
Угорь жевал черствую пресную лепешку и запивал ее полутухлой водой, а дурак преданными глазами смотрел на него.
— Угорь… возьми меня с собой… Я с тобой хочу…
— Что это тебе вдруг приспичило?
— Черный гриб страха и злобы растет у людей в горле. Угорь добр и бесстрашен.
— М-м?
— У Угря в горле светлый фонтан. И Деус Брамос ходит с ним рядом.
Угорь поперхнулся лепешкой.
— Колоколец! Ты что, видишь его?!
— Дурак не во всем дурак, — меланхолично отвечал Колоколец. — Ты меня возьми с собой все-таки…
— Да неохота мне идти, — вздохнул Угорь. — С людьми еще связываться… Да и Брамос ваш — чудной. Попросился в Поместье, а сам исчез, только эти вот растут, — Угорь потянулся наружу и сорвал цветок. Не люблю я такие причуды. Иди-ка ты с ним дальше, раз так хочешь, а я вернусь к морю.
Он вылез из коряг сосны, в которых жил Колоколец, и вдруг увидел, что цветущие следы босых ног стали быстро удаляться в сторону Поместья.
— Деус Брамос! Деус Брамос! — запричитал Колоколец.
— Эй, Звезднокожий, погоди, пошутил я, — закричал Угорь и побежал вдогонку следам. — Мне за тебя Хмырь голову снимет!
Сзади мелодично зазвенели колокольчики. Угорь оглянулся — дурак спешил за ним, размахивая руками. А из следов Звезднокожего робко тянулись вверх голубые Небесные слезы.
К вечеру они пришли (но черная туча опередила их и уже поджидала там) в Крысиную Нору — селение, лежащее на пути к Поместью. Оборванные детишки, прыгая, проводили их на постоялый двор.
— Эй, Угорь, эй, Колоколец, почему у вас столько следов? У-лю-лю! — сообщали они селению новость, обрывая небесные слезы. — У Колокольца с Угрем по три ноги. Колоколец и Угорь пришли. Вместе. Смотрите, сколько цветов!
Любопытные выглядывали из-за оград домов.
— У меня нет денег на ночлег, — объяснил хозяину постоялого двора Крысе Угорь. Колоколец и следы стояли рядом. — Я отработаю, если хочешь.
— Ха-ха, — сказал Крыса. — Не слишком ли нагло, Угорь?
— Мне комнаты не надо. Дай только бочку с водой. А Колокольца и… моего друга, он тут рядом — на сеновал устрой. За дурака Деус прости. Ну и поесть немного не помешает. А я воды тебе нанесу. 50 ведер. Хорошо?
— Ха-ха, — повторил Крыса. — За троих — и ни гроша.
— Ты не понял, — спокойно объяснил Угорь. — Нам комнат не надо. Бочка и сеновал. И всё.
— Нанесешь воду, починишь крышу, вымоешь полы — тогда поговорим.
— Не много ли? — усомнился Угорь, — Ты, кажись, перегибаешь, друг.
— А заодно хлев уберешь. А нет — твое дело. Расскажу всем, что ты колдун и черта с собой водишь. И сорняки после него поли еще. Вон повылезли по всему двору.
— Тьфу ты! — плюнул с досадой Угорь и вдруг увидел, что следы Звезднокожего, стоявшие до того смирно и цветущие на песчаной дорожке двора небесными слезами, сдвинулись с места и направились к воротам.
— Эй, — куда ты! — закричал Угорь. — Погоди!
Но следы шли дальше и дальше и привели Угря с Колокольцем на берег Крысонориного пруда.
— Хорошая мысль, — похвалил Угорь Звезднокожего. — Здесь и заночуем, друзья. Только куда Колоколец денется?
— А я на бережку посплю, — радостно заверил дурак. Тут травка мягкая. Травка любит Колокольца. Травка хорошая.
— Ну и ладно. Только жаль, голодный ты остался, — сочувственно произнес Угорь.
— А Колоколец листики поест. У деревьев много листиков. Они добрые и не жалеют их для Колокольца.
— Ну, а я в пруду посплю. А ты, невидимка, — натянуто произнес Угорь, — Брамос ты или нет, ты как хочешь…
— Угорь, — позвал Колоколец.
— Да?
— А правду говорят, что ты в воде в рыбу превращаешься?
— Ха, а ты погляди-ка…
Угорь бросился в пруд и Колоколец увидел, как тело его съежилось, покрылось чешуей, руки превратились в плавники, ноги — в хвост. Сделав круг по воде, рыба вытянулась в длинный узкий черный шланг и стала угрем. Потом, не успел дурак глазом моргнуть, как пруд исчез под тушей огромного кита, который, отдуваясь, пыхтел на месте водоема.
