Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...
По-своему протестуют, отстаивая собственную личность, право быть собой, и героини рассказов «Катрин», лаконичного и отчаянного монолога несложившейся женской судьбы, «Денек», разорванной, но собирающейся в итоге в мозаику хроники растоптанного материнства, принесенного в жертву семейному бизнесу. На крайний путь встают Марта («Маленькое путешествие»), отчаявшаяся жена звереющего от пьянки мужа, осознавшая вдруг, что терпеть больше не в состоянии, и «трудный» подросток Марни, забитое, никому не нужное убогое существо, хорошо усвоившее от взрослых, что цели свои нужно осуществлять любыми способами. Общество, спокойно и равнодушно наблюдавшее семейную драму Марты, тут же в негодовании отворачивается от убийцы, обрекая ее даже после отбытия наказания на полное одиночество. И от девочки Марни оно тоже отвернется, вытряся из нее страшную истину, необходимую для «закрытия дела». Все это из области неприметной, бытовой трагедии.
На уровне бытовой драмы, даже можно сказать мелодрамы, разворачиваются события и в рассказе «Херб». Однако в слепом своем новообретенном самоутверждении героиня словно преступает некую невидимую нравственную черту и тут же утрачивает способность понимания, любви. За это неизбежно придется платить в будущем. Мехтель словно наглядно демонстрирует, как легко загнанность и безысходность женского существования могут обратиться в бессмысленную жестокость («Из истории одного семейства») — процесс страшный, противоестественный, грозящий разрушением женского естества. И как важно женщине сохранить в себе главную свою сущность — доброту, умение понять другого, умение сочувствовать и прощать, сберегая тепло и потребность друг в друге. Об этом рассказ «На перевале», по настроению близкий поздним романам Мехтель, таким, как упоминавшиеся уже «Утренние беседы с Паулой» и «Бог и сказительница». В этих произведениях представлена не только всесокрушающая критика, но и — что не менее важно — определенная позитивная, опять же «женская» программа. Это было новое, хотя и характерное явление для литературы конца шестидесятых — начала семидесятых годов. Неприметно, исподволь, но уверенно начинает доминировать во многих книгах современных писателей и писательниц образ женщины самостоятельной, независимой, свободной в проявлениях собственного «я», пусть даже за свободу эту заплачено достаточно дорогой ценой. Талантливая фотожурналистка Элизабет Матрай (повесть австрийской писательницы Ингеборг Бахман «Три дороги к озеру»), добившаяся блистательного успеха в далеко не к каждому благосклонном мире прессы, и только начинающая свою самостоятельную жизнь героиня книги Петера Хандке «Женщина-левша», скромная библиотекарша Паула у Мехтель, принимающая самое важное в своей жизни решение, — есть между всеми этими героинями, несмотря на разделяющие их пространственные и временны́е границы, нечто общее, делающее их близкими друг другу. «Эмансипированные» героини Бахман, Хандке и Мехтель завоевывают и отстаивают свою свободу отнюдь не ради того, чтобы тут же урвать себе кусок от пирога чувственной раскованности и вседозволенности, для них независимость — это прежде всего свобода внутренних проявлений, высокая ответственность перед собственным «я». Обладать такой свободой — это уже счастье, хотя и не такое, как счастье пожертвовать ею в нужный момент ради ценностей несоизмеримо более высоких: привязанности, преданности, любви. Элизабет Матрай так и не суждено было изведать счастье самоотречения, хотя именно к всепоглощающей любви стремилась она всю жизнь. С героиней Петера Хандке читатель прощался в тот момент, когда судьба ее только определялась и оставалось гадать, как сложится она в дальнейшем. Паула же у Ангелики Мехтель находила в себе силы принять «свое решение», принять и бесстрашно осуществить его до конца. Свое маленькое решение принимает и героиня рассказа «На перевале», решение в пользу доброты, любви, понимания. Как и героиня рассказа «Дважды по сыну», мечтающая вырастить сына настоящим и, главное, добрым человеком. «В случае войны ты не дашь погрузить тебя на корабль, ты и другие. Я придумываю для тебя шанс, сынок». В этом истинно женское начало, женское призвание. И тут женская тема, без которой, конечно же, невозможно представить себе творчество Ангелики Мехтель, обретает масштаб всечеловеческий. Писательница вместе со своими единомышленницами и единомышленниками утверждает в литературе не только женские права, но и человеческое достоинство вообще, чистый, неискаженный человеческий облик.
Особняком стоят в сборнике два рассказа, которые можно было бы причислить к весьма популярному у нас ныне жанру антиутопии («Но в снах своих ты размышлял» и «Промывочная фабрика»). Страшное, но, увы, не исключающееся будущее человечества рисуют они. Впрочем, Мехтель никогда не причисляла себя к писателям-фантастам. Ее рассказы — предостережение сегодняшнего дня. Символично название рассказа, давшее название нашему сборнику — «Но в снах своих ты размышлял». Все персонажи Мехтель размышляют, пусть только в снах, пусть стоя у конвейера, пусть в «пограничной ситуации», вспоминая всю свою жизнь, но они размышляют, ищут на свои вопросы ответа, и никто не может лишить их этого права. Вместе с ними размышляют писательница и мы с вами.
Читателю, пожелавшему узнать об Ангелике Мехтель побольше, дополнительную — живую и эмоциональную — информацию предоставят два сугубо автобиографичных, почти документальных рассказа, помещенных в конце сборника. Это «Месячный баланс» и «Нежная любовь неласковой дочери». Без них портрет писательницы был бы неполным. Зато как хорошо, по-женски, понимаешь ее, прочитав или, точнее, просчитав «месячный баланс»! Увы, какая знакомая, для многих из нас привычная ситуация — вне зависимости от государственной и национальной принадлежности.
Да, Ангелика Мехтель больше пишет действительно о «другой половине человечества». И как представительница той же самой половины, не можешь не испытывать внутренней солидарности с нею, не можешь не переживать за ее героинь, не можешь не убеждаться в общности многих взглядов и исходных устремлений. Впрочем, рассказы Ангелики Мехтель — для любых читателей, вне зависимости от того, к какой половине человечества они принадлежат. Потому что они — о жизни, о непростой жизни сегодняшнего человека в сегодняшнем обществе, о том, как часто, увы, общество это разобщает, отчуждает людей друг от друга вместо того, чтобы сближать их, воспитывать к добру. К этой высокой цели и устремлены в конечном итоге книги Ангелики Мехтель, действительно «неласковой» дочери своей страны, но с очень нежной, ранимой душой.
Нина ЛитвинецСны Лисички
Перевод Н. Федоровой
Жарко, от солнца люди обливаются потом.
Яна стоит в переднем ряду, надеясь, что порыв ветра принесет прохладу, взметнет кверху темные платья окружающих. Как усталые птицы, думает Яна, и чем дольше она здесь находится, тем сильнее обуревает ее досада.
Со вчерашнего дня она записывает все то, чего уже не высказать вслух. Смерть Харальда повергает ее в растерянность, вот она и пытается воспроизвести на бумаге картины, от которых ей иначе не освободиться. По всей квартире валяются исписанные листки.
Ничего, переживешь, думает она и вдруг замечает, что провожающие встрепенулись. Понятно: пришел ее черед покропить святой водою и возложить цветы.
Немногим позже группа распалась, и Яна зашагала по расчищенным кладбищенским дорожкам к автостоянке. От духоты в машине перехватывает горло. Яна опускает боковое стекло и по пути в город чувствует теплое дуновение воздуха.
Ты не виновата, думает она, несчастный случай, один из тысяч.
Машинально она отключает мотор и вынимает ключ зажигания. Машинально идет к дому, поднимается на лифте, отпирает дверь квартиры.
Вот и все, думает Яна, кончилось, толком не успев начаться снова.
Перед отъездом на кладбище она записала: Прыжки по скалам. Падение неотвратимо.
Она забыла эту записку в ванной и наткнулась на нее теперь, разглядывая в зеркале свое лицо.
Ничего ты над собой не сделаешь, думает она, обеими руками отводит с висков рыжие волосы и дотошно выискивает на лице приметы старости.
Ей было семнадцать, когда она встретила Харальда, и двадцать пять, когда она ушла от него. В тридцать лет она считала себя старухой, но отражение в зеркале с этим не согласно.
Вот уж что тебе и во сне не снилось, думает она, так это подобное отчаяние.
Потому что его похоронили.
Яна приближает лицо почти вплотную к зеркалу, испытующе смотрит в узкие глаза и не находит в них ни печали, ни безнадежного отчаяния. Лицо у тебя изменилось, думает она, в тридцать два оно уже не то, что в семнадцать, не такое остренькое, и скулы округлились. А когда устаешь, можно подсчитать складки у рта и морщины на лбу.
