Тарас Бурмистров - Курортный Детектив
Ночной город совсем опустел, и теперь он чувствовал себя уже в полном одиночестве. Погасли даже фонари на улицах. Пройдя главную улицу до конца, он увидел единственный источник света — чье-то запоздалое окно, светившееся в полумраке. В пятне желтого света, лившегося оттуда, Лунин увидел стенд с газетой и остановился узнать городские новости. Они всегда были так колоритны и могли бы придать его работе особое местное очарование.
Первое, что бросилось ему в глаза, было большое объявление на второй полосе:
ГОРОД СИСТЕРБЕК ПЕРЕИМЕНОВЫВАЕТСЯ В БРУДЕРБУРГ
Решением Революционного Комитета принято отметить боевые заслуги нашей героической столицы и чтобы разорвать связь с прошлым ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ городу теперь дать новое название БРУДЕРБУРГ. Старое название не рекомендуется более к употреблению. Больше мужественности, друзья, и вместе мы перевернем мир. Да здравствует революция!..
Ошарашенный этой новостью, Лунин перевел взгляд на первую страницу так быстро, как будто рядом с ним в темноте вдруг взорвали заряд фейерверка. Там было не менее увлекательно:
К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН РЕСПУБЛИКИ
Настоящим ОБЪЯВЛЯЕТСЯ, что настала пора взять нашу судьбу в собственные руки. По воле нашего народа и стремления его к независимости МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ себя носителем высшей государственной власти. Республика становится суверенной и отдельной от всех народов.
Дальше там шел объемистый документ на всю газетную страницу, в котором мелькали слова: «Национальная и мировая миссия… вековая мечта о свободе… право определять свое будущее… надеемся на понимание и благоразумие народа России и его хорошо всем известную выдержку…» Заканчивался он абзацем:
«Мы обращаемся ко всем гражданам нашей республики и призываем их честно исполнить свой патриотический долг и встать на защиту страны от возможных посягательств. Каждый должен сделать все от него зависящее для сохранения твердого порядка. Наш народ стоит перед историческим выбором, это последний и решающий момент в его жизни. Да поможет нам Бог!» Подпись гласила: глава Революционного Комитета, председатель и член исполкома партии — и еще с полдесятка должностей перед фамилией.
Холодный ветер трепал намокший край газеты, дождь сыпал мелкой водяной пылью. С фотографии под текстом на Лунина глядело очень знакомое лицо.
3
В каком-то легком умственном оцепенении он добрался до гостиницы, бросил еще один взгляд на мрачное море и волны, поднимавшие гребни с пеной все выше, и перевел взгляд на свой литературный кабинет, который он так полюбил и хотел им насладиться еще и с внешней стороны. Найти его было нетрудно — это был угловой номер на третьем этаже.
В окнах горел свет. Это было странно: он не мог забыть включенным свет в комнате, потому что не зажигал его, входя. Может быть, его оставила горничная после уборки, но это тоже было странно — убирать там было еще нечего.
Поднявшись по лестнице, он прошел по коридору, чувствуя легкое беспокойство и нетерпение. Дверь в номер была чуть приоткрыта. Может быть, открывать ее не следовало — интуиция подсказывала ему, что его герметичное существование на этом могло бы окончиться, а «открыть тексты» можно было только если полностью «закроешь жизнь», эта мысль давно уже ему нравилась. Возможно, даже стоило удалиться оттуда потихоньку и подыскать какую-нибудь другую гостиницу, а лучше другой город, и начать все сначала.
Потянув на себя ручку и помедлив еще на мгновение, Лунин глубоко вдохнул и открыл дверь. И тут же с облегчением выдохнул: в комнате, в глубоком кожаном кресле у окна, сидел еще один давний знакомый. Увидев Лунина, он приветственно помахал ему рукой.
— Привет, Мишель! Долго же тебя не было.
— Кириллов! Максим, как ты тут оказался? — спросил изумленный Лунин. — Ты давно в Систербеке?
— Мы сейчас не называем его Систербек, — ответил Кириллов с благодушным видом, — теперь он называется …
— Знаю, я уже видел, — перебил его Лунин. — Но что ты тут делаешь вообще? Как ты здесь оказался, в номере?
— Просто заглянул на огонек. Дверь была открыта. Слушай, я у тебя в гостях, но может быть ты сядешь?
— Но как ты узнал, что я здесь? — спросил Лунин, проходя и вешая на вешалку мокрый плащ. — Я заварю чаю, если ты не против.
— Все в свое время, — ответил Кириллов, откидываясь на спинку кресла. — Чай давай. Это я о новостях, а не о чае.
Лунин пожал ему протянутую руку, сел в кресло напротив и включил электрический чайник на столике. Ветер за окном делался все сильнее, но вскоре шум от закипающей воды стал его заглушать.
— А что, есть какие-то новости? — спросил он, насыпая чай в фарфоровый чайник.
— Так, совсем небольшие, — ответил Максим с легкой улыбкой. — Давай сначала хоть чаю выпьем.
— У меня есть и кое-что покрепче. Может, коньяку?
— Да нет, пока не стоит, наверное. К тому же у меня к тебе есть дело.
Лунин разлил чай по чашкам, и они отпили по глотку. Чай, хоть был и небрежно заварен, оказался превосходным.
— Я так и знал, что ты неспроста здесь появился, — сказал Лунин после короткого молчания. — Как ты все-таки узнал, что я остановился в этой гостинице?
— Нет ничего проще: все сведения о прибывших в город передаются в статистическое бюро и службу безопасности… и куда там еще…
— А ты-то какое имеешь к этому отношение?
— Самое прямое. Я участвую в нашей революции.
Лунин замер с чашкой в руке: эту новость надо было переварить.
— Э-э, — протянул он, — в роли кого?
— Ты знаешь, у нас пока все очень зыбко… и неопределенно. На самом деле все началось-то буквально вчера.
— И сразу пришло к полному успеху?
— Да, тебе легко смеяться, глядя со стороны. Но вообще ты прав, все удивляются, как быстро все получилось. Никто этого не ожидал.
Лунин помолчал немного, отхлебывая чай.
— И что теперь? — спросил он наконец. — Как отреагирует на все это Россия?
— Понятия не имею. У нас много народу этим занимается, спроси у них.
— А как Карамышев-то попал в фюреры?
Кириллова слегка перекосило от этих слов.
— Плохая шутка, — сказал он. — В этом городе лучше так не говорить. И потом, мы сейчас редко называем его по фамилии. Обычно…
— Э, да вы тут все уже переименовали!.. — воскликнул Лунин, едва сдерживая сарказм. — Неужели интересно играть во все эти игрушки?
— Поживешь немного с нами, тоже втянешься, — с ухмылкой сказал Кириллов. — Кстати, а ты-то что делаешь в городе?
— Зимний дворец брать я тут не планировал, — сказал Лунин. — Я приехал поработать.
— Над чем?
— А это важно? Видишь ли, у меня есть кое-какие литературные замыслы, которые давно лежат без движения. Когда-то надо было за все это взяться.
— Да, это самое место для спокойной работы. Учитывая последние события.
— Я думаю, ваша революция мне не помешает. Или у вас запланированы на ближайшее время уличные бои?
— Ты знаешь, возможно все. Ситуация далеко не такая спокойная, как кажется.
Лунин взял чайник, взглянул на шторм, бушевавший за окном, и налил еще по чашке чаю. Осложнения были непредвиденные и возможно, далеко идущие. Это было жалко: вряд ли можно было подобрать лучший город для работы, чем Систербек. Ему всегда здесь очень нравилось, в другом месте работалось бы хуже.
— Ну хорошо, — сказал он. — Ты упомянул о каком-то деле. Что имелось в виду?
Максим немного помедлил, как будто в нерешительности. Казалось, он не знает, с чего начать.
— М-м… — сказал он, явно подбирая слова. — Скоро тут намечается праздник… На следующей неделе, в четверг. Э-э… торжество по случаю прихода к власти.
— И что?
— Ну и будет большой прием, созвано много гостей, вообще все кто только можно.
— Да?
— Парады, манифестации, фейерверки… Все как обычно.
— Ты считаешь, это отвлечет меня от работы?
— Нет. Дело в том, что ты тоже приглашен на прием.
Лунин посмотрел прямо на него.
— Но почему? — спросил он. — Какое я имею к этому отношение?
— Ничего этого я тебе сказать не могу. Потому что не знаю. Меня попросили просто передать приглашение.
— Нет, — ответил Лунин сразу. — Конечно, я не буду. Я сюда за другим приехал. И не хотел бы, чтобы меня что-то отвлекало.
Кириллов поглядел немного в окно, где воющий ветер сгибал уже верхушки деревьев, и сказал:
— Я так и знал, что ты откажешься. Но все-таки не торопись. Там может быть для тебя много интересного.
— Да? — с иронией спросил Лунин. — Может, мне тоже записаться в какие-нибудь комиссары?
— Кстати, не такая уж плохая идея. Как это называется, социальная реальность… о чем-то таком у нас вчера говорили.
— У меня в голове такая глубокая социальная реальность, что все ваши парады и манифестации никак ее не заменят. Хотя, если надо, я могу нести какой-нибудь транспарант. «Философию — в массы» или что-то такое.
