Дейв Эггерс - Заметки к рассказу о человеке, который не хотел умирать в одиночестве
Никита: Задумано с размахом. Почти русским. Жутковато.
Дерек: Мы надеемся, что это будет красиво.
Никита: За всю историю человечества не было ни одной красивой смерти.
Многие тревожатся, что поступок Бэзила создаст прецедент. Разговор Хелен и ее секретарши:
Секретарша: Мне эта затея очень нравится, но что если все возьмут с него пример? Страна всех будет провожать парадами, балами и концертами?
Хелен: А что в этом плохого? У нас уже есть премии за пожизненный вклад в искусство или там в экономику — теперь их всем дают. К тому же… Бэзилов на свете не так-то много. Мне кажется, в обществе его поступок не оценят. В нашем возрасте на такое мало кто решится. Для большинства будет довольно, если вокруг соберутся родные, — в лучшем случае.
Секретарша: Кто там уходит умирать подальше ото всех? Слоны, нет? Ищут местечко потише…
Хелен: Да, у слонов это случается. Кажется, у многих животных — кошек, носорогов.
Секретарша: Ну хорошо, а какие-нибудь животные поступают, как он, — стремятся расстаться с жизнью на глазах у тысяч собратьев? Не думаю.
Спорят о том, устраивать ли фуршет. Бэзил считает, что фуршет нужен. Причем с вином. Но только никаких крепких спиртных напитков и никакого пива — а то люди слишком разбушуются. Вино же, наоборот, смягчит души, — полагает Бэзил. Красное вино. Отдельный бар с платными напитками.
Рассказывают, что у императора Нерона был церемониймейстер Петроний. Каждый вечер Петроний был обязан затмить вчерашний пир — устроить еще более невиданный. Обеспечить, чтобы каждое пиршество было еще изысканнее, фантасмагоричней. И вот в один прекрасный вечер, если верить байкам, Петроний водрузил в центре зала ванну и залез в нее. Затем он вскрыл себе вены на запястьях, и кровь медленно стекала в воду. Время от времени Петроний перевязывал себе руки, приостанавливая кровотечение, чтобы поболтать с кем-нибудь из гостей. Но в конце концов медленно истек кровью на пиру ради этих людей.
Бэзил знает эту историю и надеется не уподобиться Петронию. Хелен разделяет его мнение. Она высказывает интересную мысль: чтобы церемония достигла своей цели, чтобы никто — ни Бэзил, ни зрители — не уронил своего достоинства, все надо делать ради Бэзила и ничего — на публику. У зрителей не должно быть никаких своекорыстных мотивов: просто Бэзил их пригласил, а они пришли поприсутствовать на важном событии в жизни совершенно незнакомого человека. Примерно как на параде в День святого Патрика: люди аплодируют участникам шествия, хотя и знать их не знают.
Бэзил никак не может решить, днем устраивать церемонию или ночью. При дневном свете атмосфера будет более торжественная, гостеприимная, светлая, он сможет, если захочется, увидеть лица людей. Зато ночью определенно красивее: горящие свечи у всех в руках и звездное небо над головой. В итоге выбирает компромиссный вариант — сумерки.
В том, как общаются между собой Бэзил и Хелен, сквозят меланхоличные, глубокие, затаенные чувства. На несколько десятков лет они потеряли связь, а теперь обнаружили, как им весело вместе, смешат один другого — Хелен хохочет всем телом: живот и плечи вздрагивают, лицо мгновенно заливается румянцем. Он дивится ее силе духа, она — его силе воли. Жаль, что судьба вновь свела их только сейчас, когда Хелен фактически помогает Бэзилу уйти из жизни. Намекнуть, что они не прочь завести напоследок роман, но оба решают, что это чересчур хлопотно. Бэзил уже не чувствует своих костей — они кажутся хлипкими, точно нанизанные на проволоку ракушки. Обоим остается только вздыхать: «Надо же, могли бы много счастливых лет прожить вместе». Хелен тоже коллекционирует кактусы.
Старший брат Бэзила либо на редкость бодр и остер умом, либо впал в детство и находится в доме престарелых. Скорее второе.
Кто-то — одна из дочерей — предлагает транслировать кончину по кабельному телевидению. Тогда ее сможет посмотреть любой, но риск публичного унижения будет меньше. Идея отвергается. «Дело не в том, сколько глаз наблюдают издали, — разъясняют Бэзил с Дереком, — важно находиться среди множества людей, чувствовать тепло их тел».
Любопытный момент: уже известно, сколько Бэзилу осталось жить, но это прогноз оптимистичный — при условии, что он не будет перенапрягаться. Когда же он берется за дело вплотную: строит планы, звонит по телефону, носится по городу, осматривая потенциальные площадки и толкуя с нужными людьми, то оказывается в парадоксальном положении. Тратя силы на подготовку, он отнимает у себя дни и недели жизни, а значит, должен напрягаться еще больше — ведь дата кончины переносится на все более ранний срок.
В определенный момент Бэзила наверняка одолевают сомнения. Когда подготовка уже завершена. Или в самом разгаре. Нет, лучше пусть он даст отбой, почувствовав, что дело идет туго. Все время возникают неожиданные препятствия, и ему совестно, что Дерек с Хелен потратили столько времени, а почти ничего не добились. Он все отменяет, и Хелен с Дереком чувствуют непроизвольное облегчение. Они поверили в Бэзила и в его идею, но им в общем-то не жаль отказаться от плана. Тихая смерть — хорошая смерть. Красивая развязка.
Но этак через неделю, увидев по телевизору инаугурацию нового президента Филиппин, Бэзил снова воодушевляется. Звонит сыну и Хелен, просит начать сызнова. Нет, лучше: берет все на себя, не желая их обременять. Дерек узнает об этом лишь когда Бэзил вдруг падает в обморок от переутомления (выяснял, можно ли арендовать палубу авианосца).
Им начинают помогать и другие люди. Друзья Дерека и Хелен, соседи и друзья Бэзила, просто знакомые, совсем незнакомые. Хелен предоставляет под штаб свой домик для гостей или, возможно, сарай на своем участке, и возникает ощущение, что зародилось новое, пламенное общественное движение, живой организм, уже не подвластный своим создателям. Состав новичков очень пестр: тут и сотрудники хосписов, и юные идеалисты, и седые хиппи с жесткими нечесаными волосами. А также те, кто раскаивается, что мало сделал для своих собственных родных. Это самые истовые.
Бэзил вбил себе в голову, что выйдет на поле стадиона сам. Пешком. Так, а все состоится именно на стадионе? Ну ладно, пусть будет стадион, в данном контексте неважно. Итак, Бэзил уверен: нехорошо, если его вывезут в инвалидной коляске, либо доставят на «скорой». Нет, он хочет выйти на поле своими ногами и удобно устроиться на кушетке. На кушетке — никаких кроватей. «Лучше всего диван», — советует Хелен.
Когда они обращаются за разрешениями на проведение церемонии к владельцам, администраторам, членам городского совета, поставщикам и т. д. и т. п., одни понимают их с полуслова, а другие шокированы. На этом этапе, возможно, вмешается полиция, и будет издан судебный запрет, и какая-то религиозная организация, не одобряющая затею, попытается все сорвать. Впрочем, наш рассказ о другом. Умерим свою недоверчивость, устроим так, чтобы все шло более гладко, чем в жизни: нам ведь надо уложиться в пятьдесят тысяч знаков.
В итоге он оказывается не там, где планировалось. Повествователь перескакивает через несколько дней, и вместо стадиона, который мы все это время воображали, перед нами предстает другая площадка — например, амфитеатр на берегу реки. Или трасса для автогонок. Его несут сквозь толпу, и все к нему прикасаются. Каждая ладонь горяча, как огонь. Или он спускается сверху на парашюте, в тандеме с профессиональным инструктором. И умирает в воздухе, до посадки. Нет, первоначальный замысел лучше: он идет пешком, сопровождаемый целой процессией, — совсем как национальные команды на открытии Олимпийских игр.
Звучат аплодисменты. Час настал. Собралось около четырех тысяч человек. Это бейсбольная площадка малой лиги в центре Мемфиса. Хелен договорилась, чтобы все рекламные щиты задрапировали белыми полотнищами. Собственно, все вокруг точно в снегу: она выпросила напрокат у местного профсоюза маляров весь запас чистых драпировок. На бейсбольном поле бело, как в раю. Бэзил потрясен до глубины души.
Он выходит на поле, и все приветствуют его. Он машет. Его сопровождает сын Дерек. Дочери тоже пришли, но они сидят на трибуне и пьют, пьют, пьют, чтобы лишние подробности, все, что может оставить горький осадок в памяти, расплылись перед глазами. Атмосфера умилительная: благожелательность буквально разлита в воздухе. Что это за люди? Некоторые приехали издалека, движимые любопытством. Большинство местные. За свою жизнь Бэзил принял роды у множества, тысяч рожениц, и сотни, многие сотни младенцев, которым он помог появиться на свет, теперь здесь: они уже взрослые и желают Бэзилу всего наилучшего.
Он садится на диван: ходьба и волнение утомили его. Звучит музыка. Русского дирижера и почти весь его оркестр уговорили, хотя секция деревянных духовых отсутствует. Программа пестрая: Брамс, Моцарт, Лист, Эллингтон, «Коммодорс», Сэм Кук и главная тема из «Искателей потерянного ковчега» — любимая мелодия Бэзила. Солнце скрывается за горизонтом. Проходит почти два часа, пока Бэзил успокаивается, привыкает к тому, что вокруг столько народу. Различает крохотные ладошки и ступни, отдельные лица, лбы, глаза, которые возьмет с собой во тьму. Вот девочка-подросток, во всем джинсовом, зачарованно кивает головой, двигая бедрами в каком-то своем ритме. Ее лицо покрыто толстым слоем макияжа, ее плотное тело распирает рубашку; эта девочка любит отдаваться музыке неприкаянных людей, зажмурив свои большие накрашенные глаза; она пришла попрощаться с Бэзилом.
