Милорад Павич - Мушка
Так что у Филиппа и Фереты остались только ее подруги. Кроме того, они купили аквариум с рыбками, которых Ферета принялась дрессировать, как цирковых лошадей, обучая ритмично двигаться под музыку… И рыбки ее слушались.
В общем, они остались почти одни. Филипп созерцал прошлое, которое видел вполне отчетливо. Он знал, что человек всегда думает, что присутствует при рождении истории. И знал, что это не так. История всегда начинается на полвека позже.
Кроме того, здоровье его ухудшалось быстрее, чем он готов был признать. Время от времени он замечал у себя приступы дальтонизма, а для него это было то же, что глухота для композитора. Он поймал себя на том, что иногда читает и считает в обратном порядке, справа налево.
Его состояние ужасало Ферету. У нее не укладывалось в голове, как божество может заболеть.
— Может, хватит уже глупостей? Когда ты наконец поправишься и станешь таким, как раньше? Ты что, не хочешь этого?
— Старость не болезнь.
— Но ты не стар, пойми, ты болен!
Вот в такой момент супруги встретили «Ночь музеев».
2
«Ночь музеев»
Была третья суббота мая; «Ночь музеев» начиналась в шесть часов вечера и заканчивалась утром следующего дня. Шестьдесят городских музеев и галерей приглашали посетить выставки, концерты, перформансы, — пойти можно было куда угодно, купив единый входной билет. Но это еще не все. В то же самое время «Ночь музеев» проходила в сорока европейских странах. Однако даже здесь, в пятнадцати разных городах, она собрала сотни тысяч посетителей. Особенно много было жадной до новых впечатлений молодежи, которая, казалось, пробудилась от какого-то продолжительного сна, не дававшего пищи для ума. У всех с собой были изданные по такому случаю голубые путеводители, небольшие бутылочки с водой и удобная обувь.
Филипп и Ферета, по обыкновению, вышли из дому несколько позже. Они посетили университет, где в ректорате можно было увидеть египетскую мумию, которую еще в 1888 году подарил стране один меценат. В последний раз ее выставляли для публики в 1915 году. В Студенческом парке они попали на лекцию под открытым небом. Лекция была по экологии, и из нее они узнали, как электронный мусор может стать источником вдохновения. В темноте и сутолоке к ним обратилась незнакомая пара средних лет, знавшая Филиппа как художника.
— Простите, — сказал мужчина, — могу ли я узнать у вас и вашей дамы, как вам все это нравится?
— Вряд ли имеет смысл спрашивать об этом меня, — ответил Филипп и махнул рукой в сторону молодежи, заполонившей парк, — вот ответ на ваш вопрос, смотрите, их здесь больше, чем на рок — концертах! Нет сомнения, что такие вещи им просто необходимы.
— Замечательно! — воскликнул мужчина. — Все это придумал и организовал наш сын. Мы расскажем ему, что видели вас, и передадим ваши слова, он будет очень рад.
Когда супруги сели на скамейку немного передохнуть, Ферета сказала:
— Раньше среди художников считалось, что единственная вещь, которую нельзя изобразить, это Солнце. А можно ли изобразить на полотне Бога? Я не имею в виду иконы…
Филипп посмотрел на небо, украшенное над рекой снопами разноцветных световых лучей, и ответил:
— Бог не имя. Бог — глагол. Он закон, а не лицо. Тот, кто хочет Его изобразить, должен знать это. К тому же у каждой картины есть свой собственный бог и свой собственный демон. Если она настоящая, конечно. Даже квантовая физика признаёт параллельность миров. Существует бесчисленное множество одновременно, параллельно развертывающихся реальностей, и Он держит их в руке, как карты…
Сил у них осталось только на одну экскурсию. В Этнографическом музее они бросили взгляд на фотографии «Обнаженных XX века». После чего, с глазами, слипающимися от усталости, двинулись в направлении дома.
Приблизившись к своей улице, они удивились тому, что и здесь полно людей, несмотря на половину второго ночи. Перед домом они увидели полицейскую машину с включенной мигалкой. Им с трудом удалось пробраться через толпу, но когда они поднялись на второй этаж и представились, их пустили в квартиру. Здесь их ждало потрясение.
Квартира была совершенно пустой. Из нее вынесли все вплоть до иголки. Все его и ее картины, оба мольберта, даже аквариум с рыбками. Украдены были и оба компьютера с фотографиями ее и его работ. В опустевших, без ковров, комнатах гулким эхом отдавались голоса полицейских, производивших осмотр места преступления. Лишь в углу самой большой комнаты возвышалась, как обычно, огромная изразцовая печь, напоминавшая церковную колокольню…
Художник пережил несколько войн, поэтому знал, что любое потрясение уже через пару дней перестает быть потрясением. Однако эту пару дней нужно было где-то провести. На помощь полиции вряд ли стило рассчитывать. Беспокоить родных глубокой ночью супругам даже в голову не пришло, поэтому они решили отправиться в отель. Но и здесь они столкнулись с трудностями. Им пришлось обзвонить несколько отелей, потому что из-за «Ночи музеев» город заполонили приезжие. Когда они наконец нашли место для ночлега, Ферета зашла купить зубные щетки, ночную рубашку себе и пижаму мужу, а Филипп заглянул в книжный. Им еще повезло, что многие магазины в эту ночь тоже работали до утра. Войдя, он тут же спросил «Записки на конской попоне».
Когда ему нашли книгу, он заплатил за нее и присоединился к жене. В отеле они легли в постель, чувствуя себя очень странно, словно в незнакомом городе: им предстояло заснуть среди запахов чужого здания, в неизвестно чьей кровати, в только что купленном белье. Несколько мгновений они лежали, уставившись в потолок на необычную пятирожковую люстру с кольцом посередине, на котором висел какой — то ключ. Возможно, его, чтобы не забыть, прицепили предыдущие постояльцы, что как раз и оказалось самым лучшим способом забыть о нем. Потом художник поцеловал свою жену:
— Ни о чем не беспокойся. Я уже придумал, как нам освободиться от того, что с нами произошло. Кстати, по дороге я купил книгу. Чтобы ты поскорее заснула, я прочту тебе один рассказ из нее.
— Неужели ты не устал? — удивилась Ферета.
Читая, он думал: заснет ли жена под мое чтение,
а если заснет, то не так уж и важно, как скоро. Ведь я просто хочу успокоить ее, чтобы она смогла уснуть. Важно только, чтобы рассказ услышала если не она сама, то хотя бы ее сон.
Рассказ назывался «Когда Адам и Ева были изгнаны из рая».
На рассвете он закончил чтение. Она давно и крепко спала. Тогда заснул и он. Утром они позавтракали, поехали в аэропорт и улетели в Швейцарию, где у него был знакомый галерист. С собой они взяли только ночную рубашку, пижаму и зубные щетки.
3
Решение
— Я Филипп Рубор, а это моя жена Ферета Су. Мы забронировали номер по телефону. И хотя мы художники, работать у вас в отеле не собираемся, — улыбнулся Филипп человеку за стойкой администратора одного женевского отеля.
— Не будете ли вы так любезны на минутку дать мне вашу банковскую карточку?
И всё.
В отеле они оставались совсем недолго, через три дня переселившись в прекрасную, правда маленькую, квартиру, которую подыскал для них один хороший знакомый, соотечественник. В квартире был даже балкон с живыми белыми и красными цветами в ящиках вдоль перил; такие же ящики висели и за окнами. Из комнат виднелся лес; живые иголки сосен были темно-зелеными, а на засохших ветках — золотисто-красными. Виднелись и Альпы, казавшиеся нарисованными на холсте. С трудом верилось в то, что это настоящие горы.
Надо заметить, что Ферета и Филипп по-разному приняли Женеву. Точнее, Ферета вообще ее не приняла. В той маленькой женевской квартире одну — единственную большую комнату (все остальные совершенно для этого не годились) Филипп сразу же после переезда превратил в мастерскую, установив в ней два мольберта. Эти конструкции возвышались каждая в своем углу, как скелеты огромных птиц. В квартире они нашли оставшийся от предыдущего жильца, а может быть и от хозяина, большой горшок с прелестным комнатным деревцем и две книги — старое французское руководство «Все, что вы хотели бы узнать о курении трубок» и какое-то американское издание о мастерах, изготавливавших скрипки. У одной из стен стояла громоздкая, необычной формы этажерка, в которой он узнал стойку для хранения курительных трубок с длинным чубуками; казалось, она доставлена сюда из какого-то старинного замка…
В Женеве Ферета все чаще делала кисти для акварели из своих волос, но все реже рисовала и писала; он же, как и обычно, целые дни проводил за подрамником. Ферета по утрам долго спала, потом долго оставалась в постели — она хотела, чтобы завтрак начинался как можно позже и продолжался как можно дольше. Чтобы каким-нибудь образом он растянулся до ужина. Чтобы начало дня, заполненное пугающими вопросами, отодвинулось на как можно более позднее время, чтобы, если можно, день не начинался никогда.
