Фабио Карпи - Собаки Иерусалима
Рамондо, прилаживающий на спине мула хозяйские доспехи, услыхав слово «смерть», вздрагивает и машинально складывает пальцы «рожками» – от сглаза.
А священник заканчивает свое благословение:
– Да сподобит тебя Господь достичь Земли Обетованной. Вознесем хвалу Всевышнему. Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
– Аминь, – повторяет за ним Никомед и, поднявшись с колен, оглядывается по сторонам. Над холмом разливается свет зачинающегося утра.
Бласко, знаком велев Рамондо приблизиться, торопливо, едва дав тому время опуститься на колени, благословляет и его:
– …Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Аделаида обнимает Никомеда и, расцеловав его в обе щеки, протягивает ему флакон и ларчик:
– Прошу тебя, брат, наполни мне этот флакон водой из Иордана, а этот ларчик – святой палестинской землей.
Пораженный Никомед молча смотрит на сестру, не зная, как реагировать на такую просьбу, но все же опускает и флакон, и ларчик в свою дорожную сумку. Потом затягивает потуже пояс, на котором болтается короткий меч, и делает первый шаг. За ним следует слуга, ведя под уздцы мула.
Священник и Аделаида, стоя в воротах замка, глядят им вслед.
Вдруг священник восклицает: «Да сбудется воля Господня!»
Никомед, уже отошедший шагов на десять, вздрагивает и, обернувшись, смотрит на священника и на сестру.
Рамондо тоже оглядывается и громко повторяет за священником: «Да сбудется воля Господня!» После чего оба продолжают свой путь.
Священник и Аделаида уходят в замок. Старый слуга закрывает за ними тяжелые ворота.
Первый день пути. Уточняется маршрут, придерживаясь которого наши герои должны достичь воображаемого Иерусалима
Погода весенняя, теплая, небо ясное. Чудесный выдался денек.
В ярком утреннем свете мы видим Никомеда: он шагает твердо, но неспешно, как человек, которому предстоит дальняя дорога.
Слуга идет следом, тащит за повод мула.
Никомед, не оборачиваясь, спрашивает:
– А какова воля Господня?
Не понимая, чего от него хотят, слуга делает шаг вперед и пытается заглянуть хозяину в лицо, но встретиться с глазами Никомеда не может, так как тот упорно смотрит себе под ноги.
– Господня, спрашиваете? Не понимаю, хозяин.
– Ты сам крикнул: «Да сбудется воля Господня!» Вот я и спрашиваю: какова его воля?
– Не знаю, господин. Бог на небе, а мы здесь, на земле…
– Значит, по-твоему, Бог далеко…
– Ну да.
– Бог далеко. Но как именно далеко?
Рамондо молча всматривается в лицо хозяина, словно подозревает, что тот подшучивает над ним. Но лицо Никомеда невозмутимо.
– Не знаю, господин.
Никомед идет вперед своим размеренным шагом, слуга поспешает следом.
– Выходит, ничего ты не знаешь.
– Мы же люди темные, господин.
– Молодец. Ты знаешь, что ничего не знаешь, а это уже некая определенность. Именно этой максимой Сократ посрамлял лжемудрецов.
Слуга безропотно слушает хозяина.
– А теперь немного помолчим.
– Хорошо, господин.
– Почему ты ответил «хорошо»?
Рамондо после некоторого раздумья не без лукавства отвечает:
– Потому что мы – люди темные, господин.
Никомед, не моргнув глазом, «проглатывает» ответ слуги.
Рамондо оглядывается по сторонам, смотрит на замок, который они все время обходят по кругу, потом, набравшись смелости, обращается к Никомеду:
– А куда мы все-таки идем, господин? Похоже, нам надо вон туда, где растет рожковое дерево, на восток… – он указывает рукой в сторону от дворца.
Никомед отвечает, не останавливаясь, и в голосе его слышится даже некоторая обида:
– Ты что, думаешь, я мог отправиться в путь. не зная дороги?
Слуга молча делает несколько шагов, потом, бросив взгляд на замок, опять спрашивает:
– А все-таки куда ж мы идем, господин?
– Тебе известно, где находится Иерусалим?
– В Святой Земле.
– Так вот, мы идем в Иерусалим, в Святую Землю.
– Но мы ходим вокруг замка, господин.
Никомед тяжело вздыхает и, остановившись, смотрит на слугу.
– Слушай меня внимательно. Иерусалим – это город или просто слово? Как по-твоему?
Рамондо, не раздумывая, отвечает:
– Город.
– «Иерусалим»… Слышишь? Он вышел у меня изо рта. Ты полагаешь, что у меня во рту может поместиться целый город?
Слуга с ошалелым видом смотрит на хозяина.
– Нет, наверно…
– Иерусалим, в который мы сейчас направляемся, – это слово. Да, это Иерусалим, но Иерусалим, так сказать, словесный.
– Не понимаю. То есть я понимаю, что, двигаясь вот так, мы не отходим от замка.
Никомед продолжает путь. Рамондо, немного постояв на месте, хватает мула под уздцы и торопится догнать хозяина. Но он не смирился:
– Ну нет, господин. Замок – вот он, вы тоже его видите. И мы ходим вокруг него!
– Если ты считаешь, что замок – вот он и существует только потому, что ты его видишь… Бедный Рамондо, все в этом мире так обманчиво, так призрачно… Единственное, в чем мы можем быть абсолютно уверены, так это в том, что цель нашего путешествия – Иерусалим.
Довольный своим ответом, барон улыбается.
Слугу эта история беспокоит все больше. Он догоняет Никомеда и, поравнявшись с ним, снова старается заглянуть ему в лицо, но тот спокойно продолжает идти вперед.
– Я – христианин, хозяин, – решительно заявляет Рамондо.
Никомед только вскидывает на него глаза.
– Вы что, издеваетесь надо мной, господин? – продолжает Рамондо.
Но Никомед не удостаивает его ответом и слегка прибавляет шаг. Слуга, чтобы не отстать, вынужден последовать его примеру.
– Я пошел с вами в Крестовый поход против неверных, я думал, мы и вправду идем в Иерусалим. Нельзя насмехаться над религией…
– Пусть это тебя не беспокоит. Наш маршрут одобрен доном Бласко, а он, в свою очередь, получил разрешение от епископа.
Поднявшееся солнце заливает все вокруг своим горячим светом.
– Что еще за маршрут, господин?
– Маршрут, который по длине равен пути в Иерусалим. – Никомед останавливается и смотрит на взошедшее солнце. – Подумай о солнце: кто знает, какой путь проделывает оно за ночь, пока мы его не видим, а на рассвете всегда оказывается там, где ему и надлежит быть. Так и мы. Доберемся туда, куда нам и предстоит добраться. Не знаю, понятно ли я изложил свою мысль.
Рамондо озадаченно таращится на него. Он вроде бы начинает о чем-то догадываться и в то же время не хочет верить собственным ушам.
– Да… То есть нет. – И добавляет, решительно мотнув головой: – Нет, нет и нет, господин! Не понимаю. – Потом, хитро посмотрев на Никомеда, говорит: – Вообще-то я понимаю, что мы идем не в Иерусалим.
– Ты веришь Бласко? Ты веришь епископу?
– Да.
– А своему господину не веришь.
Рамондо молчит.
– Тогда попробую пояснить все более доступным для тебя языком. Тебе известно, что такое долги?
– К сожалению, да.
– Ну так вот, к сожалению, в данном случае слову соответствует действительность. А это значит, что если я не заплачу долги, у меня отнимут замок.
– Ой, нет!
Никомед улыбается.
– Возможно, тебе известно, что крестоносцам церковь прощает долги, а вернее – берет на себя задачу успокоить кредиторов.
– Выходит, все это просто обман! Чтобы не платить долги! Крестовый поход, защита христианской веры. Гроб Господень…
– Все заранее обговорено и рассчитано: длина пути, маршрут, количество кругов, все. Вон смотри, там виднеется навес. Видишь?
– Ну как же! Три года назад я построил его собственными руками.
– Когда мы поравняемся с этим навесом, это будет означать, что мы прошли две мили. Чтобы добраться до Иерусалима вместе с остальными крестоносцами, выступившими из Северной Европы, нам придется покрывать больше двадцати миль в день.
– И сколько же это получится кругов вокруг замка?
– Вокруг замка? Не понимаю тебя, Рамондо. Может, ты хотел спросить, за сколько дней мы доберемся до Иерусалима, если сможем проходить двадцать миль в день?
Рамондо тщетно пытается вникнуть в суть этого подлога, но, не выдержав повелительного взгляда хозяина, отвечает:
– Да.
– Если все будет хорошо, нам потребуется один год. Но путь долог, и на нем нас подстерегает множество опасностей.
Рамондо чешет в затылке и что-то прикидывает в уме. Он не на шутку встревожен. Потом, откашлявшись, пытается сформулировать свои сомнения:
– Господин, если нам нужно пройти весь этот путь ровно за столько дней, так, может, стоит действительно сходить в Иерусалим? Не в словесный… Ну, вы меня понимаете, а в настоящий город, куда сейчас идут все эти знатные воины и лучшие люди церкви…
– Нет, не стоит, Рамондо. за это я могу поручиться. В древние времена жажду насилия обуздывал страх перед богами, а сегодня все, что бы ни делалось во имя Бога и по воле знатных, как ты их называешь, воинов и лучших людей церкви, – сплошная тщета и обман, произвол и насилие. В общем, я избрал путь бездействия, неучастия, неприсоединения. Таков мой способ борьбы с невежеством и жестокостью нашего безумного мира. Я увиливаю, прячусь, исчезаю, говорю «нет». Теперь ты понял?
