Константин Семёнов - Грозненские миражи
Мир, как и пятнадцать лет назад, был неимоверно сложен, суетлив и противоречив. Он был так же заполнен шумом, так же раздирали его на части эмоции. Любви стало меньше, жестокости — больше. А, может, айланту это только казалось.
Что ему точно не казалось — так это то, что ему в этом мире очень одиноко. Он даже знал почему — ему не хватало трёх человек.
Валька, Витька, Павлик.
Всего лишь трёх.
Группы крови B(III) Rh+, 0(I) Rh-, 0(I) Rh-.
Айлант понимал, что жить ему оставалось недолго. Умереть просто так — как обычное дерево — после исчезновения спасительной брони он уже не мог. И айлант начал искать.
Кулёк, Муха, Тапик.
Первые несколько дней айлант посвятил изучению нового мира. Город изменился до неузнаваемости. Исчезли старые, знакомые до мелочей здания. Исчезли уродливые руины войны. Вокруг шумели стройки, устремлялись к небу сверкающие небоскрёбы. Город становился красивым. Город стал чужим.
Впрочем, город интересовал его мало: трёх человек в нём не было.
Мир изменился не меньше, стал ещё сложнее, ещё противоречивее. Стало больше шума, и стало гораздо больше информации. Потоки информации буквально пронизывали новый мир, и это было хорошо. Через два дня айлант знал об этих потоках всё. Поздним вечером, когда утих городской шум и на минаретах непривычно громадной мечети сверкнул лунный блеск, айлант развернул листья, как антенны, и начал поиск.
Месяц заканчивался, и совещание затянулось допоздна. Рост курса рубля, снижение продаж, скачки котировок — полный набор для «хорошего» настроения.
К концу совещания разболелась голова. Последнее время это случалось частенько: давно бы пора отдохнуть по-настоящему. Взять пару недель и уехать куда-нибудь подальше, где нет сотовой связи. И чтоб никто не знал, а то ведь найдут. Мечты…
Голова болела всё сильнее. В глазах запрыгали чёрные «мушки», голоса выступающих стали неразборчивы. Зато появилось странное ощущение, что его зовёт кто-то очень знакомый. Зовёт издалека, упорно. Этого ещё сейчас не хватало.
Валентин Кулеев, вице-президент нефтяной компании, прикрыл глаза и сосредоточился.
Вдох, задержка дыхания. Ни о чём не думать. Выдох. Вдох, задержка. Всё хорошо, никаких проблем, никаких сомнений. Выдох. Вдох, задержка дыхания, выдох.
В глазах прояснилось, немного успокоилась голова, ослаб настойчиво зовущий голос. Вот так!
В двадцать два тридцать Валентин Сергеевич поднялся на лифте в кабинет, вытащил бутылку «Jameson Gold» и выцедил треть прямо из горла. Голова почти успокоилась, голос исчез совсем.
Слава Богу! Нет, всё-таки надо отдохнуть. Две недели, понятное дело, утопия, но всё-таки….А виски, между прочим, говно. То ли дело коньяк. «Илли», «Вайнах», или просто «три звёздочки». Портвейн тоже неплохой бывал. Прямо на улице, из горлышка…
Стоп! Это ещё что такое?
Последний раз коньяк он пил неделю назад, и был это не какой-то там «Вайнах». Что это с ним? Ещё и портвейн….Нет, точно пора отдохнуть!
В машине Валентин Сергеевич откинулся на сиденье, закрыл глаза и возобновил дыхательную гимнастику. За тонированными окнами представительского Мерседеса шумел никогда не засыпающий мегаполис. Гремел, ослеплял рекламой, спрессовывал миллионы людей в единую социальную биомассу, так что уже и не понять — то ли город для людей, то ли люди для города. Валентин Кулеев ничего этого привычно не замечал, он даже не знал, какая там, за стеклом, сейчас погода. Вдох, задержка дыхания, выдох.
Шофёр прикоснулся к радиоле, и из колонок еле слышно зашуршало:
Черви в золоте, тесно в комнате,
Тесно в городе,
Мир — большая тюрьма.
Кутерьма.[2]
Не открывая глаз, Кулеев недовольно поморщился, и шофёр мгновенно выключил звук.
Вдох, задержка дыхания…
Жены дома не было. К зеркалу была приклеена записка: «Милый, буду поздно! Не жди!»
Надо же, разрешает. Сам он, конечно, не догадается, и будет ждать до утра. Спасибо, любимая, за заботу! Опять, небось, дрыхла до вечера. Поехать поужинать?
Валентин вытащил телефон, набрал номер шофёра, подумал, спрятал телефон в карман и пошёл вглубь квартиры.
Громадная городская квартира сегодня давила пустотой больше обычного, почему-то хотелось спрятаться, прислушаться. Как будто он ждал чего-то очень важного. Вместо этого Валентин Сергеевич принялся везде включать свет, нарочно хлопая изо всех сил по выключателям. Желание прислушаться исчезло. Зато опять начала болеть голова. Через полчаса, включив свет везде, где только можно, Валентин всё-таки нашёл обычную бутылку водки. Выпил грамм двести, впервые за несколько лет выкурил несколько сигарет и лёг спать.
Ночью зов усилился, начали мелькать полузабытые, прочно засунутые в подсознание образы.
Река с нефтяными блёстками, тополиный пух, чёрные пятна тутовника на раскалённом асфальте. Мокрый снег, тёмный вечерний сквер, три бутылки портвейна. Грустные синие глаза и ещё одни — жёсткие, колючие. «А почему отказала, Кулёк? Старался плохо?»
Валентин Сергеевич проснулся в поту, несколько минут лежал, щурясь от яркого света и не очень понимая, где находится. Потом встал, сходил за бутылкой и допил её до дна.
Больше голоса не возвращались.
Вечер опять оказался испорченным. А ведь, казалось бы, ничего не предвещало. Впрочем, так оно всегда и бывает.
Звонок раздался, когда Михеев, поужинав и не спеша выкурив сигару, уселся перед компьютером. Как всегда, стоило войти в Сеть, сердце забилось ровно и чётко, а по спине побежал холодок. Ещё немного, откроется окно в большой мир, и тогда можно будет заняться настоящим делом. Ещё несколько секунд…
Соединение ещё шло, половина картинок не открылась, а Михеев, нетерпеливо подёргивая мышку, повёл курсор к комментариям. Ого, сколько сразу! Не все у нас ещё полностью отупели. Отлично! А это ещё что? А….Ну без этого тоже никак. Как же без русофобии — без этого мы не можем! Или это какой-нибудь шакал написал? Ладно, неважно, главное, что цепляет. Сейчас мы вам добавим горячего про вашу любимую Чечню…
В этот момент и зазвонил телефон, и, глядя на визжащую, мигающую и дрожащую коробку, Виктор Андреевич понял, что вечер испорчен.
Как он ни спешил, на заводе оказался только через сорок минут, и в операторной ГФУ собралось уже всё руководство, даже главный инженер. Это плохо, этот при случае обязательно припомнит. Настроение испортилось окончательно.
Однако, это было ещё не всё. Оказалось, что об аварии уже известно в районе — и вот это было хуже всего. Теперь не оберёшься геморроя: «Кто позвонил? Как допустили? Разобраться! Выявить! Почему не дорабатываете?» Как будто непонятно, что ноги растут совсем не отсюда.
Хорошо хоть авария оказалась, в принципе, вовсе и не аварией — так себе, обычный инцидент. Хотя… кого это теперь интересует? Проморгали!
В принципе, предсказать дальнейшее можно было практически сразу. Часа полтора суетливой деятельности, когда каждый старается показать, что самый незаменимый здесь именно он. Потом нудное ожидание, и постепенно возрастающая злость. На всех. На главного инженера, упорно не желающего ехать домой и тем самым не дающего сделать этого остальным. На неизвестно, зачем припёршихся заводских бюрократов, из инстинкта самосохранения сующих нос во всё подряд. На операторов, растерявшихся от обилия высокого начальства и противоречивых указаний. Тоже те ещё деятели — выполнят любое указание, даже самое дурацкое. А что, отвечать же не им.
А ведь у проклятых буржуев сейчас всё бы было по-другому. Их бы сюда сейчас — вот, небось, были бы рады. Гады, что со страной делают, с народом. С каким народом!
Виктор Андреевич нащупал сигареты и потихоньку, чтобы никто не видел, вышел из операторной. Из тёмной курилки, увидев начальника производства, поспешно выскочил оператор с крючком в руках. Ну вот, пожалуйста — без перекуров никак! А всё ноют: «Денег не платят, народ сокращают». Да что там говорить — им бы только вахту продержаться!
Щёлкнула зажигалка, выхватывая из темноты облезлые, наспех покрашенные стены. Михеев поморщился — надо будет начальнику установки выволочку устроить — затянулся сигаретой. Тут же закружилось в голове. Странно, вроде бы поужинал.
Далеко-далеко, по краю сознания, прошло странное ощущение. Как будто его кто-то зовёт, кто-то давным-давно знакомый. И так же давно забытый.
Виктор Андреевич помотал головой, глубоко затянулся и поперхнулся дымом. Вполголоса матернулся, выкинул сигарету в переполненную урну, сделанную из обрезка бочки. Странное ощущение не проходило, смутно замелькали давнишние, прочно запертые в подсознании картинки.
Михеев нервно вытащил новую сигарету. Что за ерунда — совсем нервишки погаными стали! Зачем ему эти воспоминания, какой от них толк? Было и прошло. Тоже мне — «малая родина»! «Ах, вы из Грозного? Из Чечни? Как же вы там жили?» Задолбали! Так и жили — вам не понять! Работали, во всяком случае, не хуже. А пили, точно, меньше. Бюрократии меньше было, лизоблюдства. А вообще-то — то же самое дерьмо. Да ещё чечены. Хотя…
