Исмаиль Кадарэ - Вестник беды. Islama nox
Фирман в конце концов был принят — величественный и скорбный, точно похоронный обряд. Отныне всем албанкам, гречанкам, сербкам, румынкам, боснийкам, болгаркам, как и всем прочим мусульманкам, предписывалось с тринадцати лет носить чадру.
Хаджи Милети слушал все это, раскрыв рот от удивления. Вот ведь как все обернулось. Оно и понятно: ведь не могло же быть в одной империи двух законов, один — для одних и другой — для других. Ему вспомнилось все услышанное о балканских женщинах.
Хаджи Милети продолжал внимательно сверять цифры на накладных, в то время как старший кладовщик пробирался среди тюков, спотыкаясь о них на каждом шагу. «Полмиллиона», — прошептал Хаджи Милети, и душу его переполнила гордость: вот как могущественно государство, которому он служит. А ведь это была лишь первая партия покрывал, подготовленных к отправке. За ней последуют другие, пока наконец тамошние края (сейчас ему представлялось, что на теле империи, словно на теле женщины, оставалось обнаженным срамное место) не будут укрыты ими полностью.
II
Еще до рассвета караван Хаджи Милети покинул столицу. Было холодно. Со стороны Мраморного моря непрестанно дул ветер.
Он ехал весь день, ни на минуту не останавливаясь. Нужно было засветло прибыть в Орман-чифлик,[2] где он должен был заночевать. Существовало строжайшее правило, по которому все курьеры и служащие, отправляющиеся по делам в западные владения империи и возвращающиеся оттуда, должны были переночевать именно там. Почему? Этого не знал никто. Да и Хаджи Милети никогда не задумывался над этим. Но ему, как и всем, впервые отправляющимся по делам в европейскую часть государства, напомнили об этом правиле. Он же постарался хорошенько запомнить его, как запоминал по обыкновению, не вдаваясь в детали, все, что касалось государственных дел. Хотя это правило не могло не казаться несколько странным: в какое бы время дня и ночи ни прибывал ты в Орман-чифлик, нельзя было продолжать свой путь, не переночевав там. И случись тебе на обратном пути оказаться в Орман-чифлике пополудни, даже в том случае, если почта или документы, которые ты везешь, большой государственной важности, если тоска твоя по ближним нестерпима, а столица — вот она, рукой подать, — даже в этом случае ты не мог продолжать свой путь. Нет, ты обязан был в любом случае дождаться ночи, провести ее в Орман-чифлике и только утром отправиться дальше.
Несколько раз в дороге Хаджи Милети силился представить себе, как мог выглядеть этот самый Орман-чифлик, но его незатейливое воображение, исходя из названия, рисовало лишь очертания леса. И в самом деле, первое, что он увидел, приближаясь к постоялому двору, был лес, показавшийся ему мрачным в сгущающихся сумерках. Несколько тусклых фонарей вырывали из темноты двухэтажные строения, выглядевшие необитаемыми. Какой-то человек неожиданно вынырнул из темноты. Он устремился к Хаджи с вопросом, откуда тот и куда направляется. Караванщик протянул ему свои документы. Незнакомец внимательно прочел их, и взгляд его скользнул от документов к каравану и мулам.
— Хорошо, — произнес он наконец. — Мулов поставишь вон туда, — он указал рукой направо, — а сам заночуешь здесь…
Хаджи взглянул на постройку из красного кирпича, на которую указывал незнакомец.
— А потом?
Незнакомец удивленно взметнул брови.
— Что «потом»? — переспросил он. — Ты и сам знаешь, что делать потом. Поутру отправишься в путь, разве не так?
— Да-да, — смущенно выдавил Хаджи.
— Что ж, как я понял, впереди у тебя долгий путь. В опасных местах тебе, конечно, обеспечат охрану.
— Вот как?
— Да, полагаю, так. Насколько я понял, у тебя ценный груз…
— О да.
— Но ты не беспокойся. В каждом пашалыке сами знают, как нужно охранять государственные караваны. Так что спокойной ночи…
— Спокойной ночи, — ответил Хаджи.
Ему казалось, что, измученный дорогой, он тут же заснет. Однако, как ни странно, сон не шел. Он долго ворочался, пытаясь уснуть. Но те короткие мгновения полусна, который словно обволакивал его, только утомили еще больше. Наконец он не выдержал, поднялся. Решил глянуть на мулов, но не успел он выйти, как из темноты послышался голос:
— Ты куда, ага?
— Хотел вот глянуть, как там мои мулы…
— Не тревожься. Место здесь надежное.
— Ну раз так — ладно.
Он вернулся в маленькую комнату с голыми стенами, которую тусклый свет керосиновой лампы делал еще более мрачной. «Место здесь надежное», — повторил он про себя, будто слова эти могли принести ему столь желанный сон.
III
Как это ни странно, после столь мучительной ночи отправляясь в путь на рассвете, Хаджи Милети чувствовал себя довольно бодро. «Наверное, это лес так подействовал на меня, не давал мне уснуть», — подумал он, когда Орман-чифлик скрылся из виду. Караван двигался по широкой дороге, тянувшейся вдоль морского берега. Небо было синим, и море — на фоне этой яркой синевы — выглядело бледной подкладкой ослепительных одеяний небес. «День будет ясным», — решил Хаджи Милети. И чем дальше удалялся он от Орман-чифлика, тем легче становилось на душе. «Нет, старухи не зря говорят, что сень деревьев тяготит…»
Восход солнца он встретил уже далеко от Орман-чифлика. Сколько раз во время своих странствий приходилось ему наблюдать рождение нового дня, но таким восход он видел впервые. Горизонт вдруг пронзили золотистые лучики-стрелы, а море покрыли тысячи крошечных серебристых щитов. Немного погодя все вокруг запылало от красного зарева, из глубины которого полилась, заструилась светящаяся пена дневного света, постепенно заполнявшая собой весь мир…
Душу Хаджи Милети охватила какая-то безудержная радость. Он не мог сосредоточиться, словно ласточка, парил, ощущая необыкновенную легкость. И лишь часа через два, остановив свой караван, чтобы подкрепиться, опять почувствовал, что способен думать об обыденных вещах, которые обыкновенно занимали его мысли в дороге.
Было еще утро, когда, передохнув, он вновь отправился в путь. День и впрямь был ясным и полным света. Сколько ни всматривайся в небо — ни облачка. Ему показалось, что небо в этих краях империи красивей. А ведь он представлял себе все иначе. Всегда думал, что, чем ближе к христианским землям, тем холоднее и мрачнее должно быть вокруг.
«Красота, какая красота!» — прошептал он, не отрывая глаз от небесной синевы. И в этот миг, совершенно беспричинно (а именно так часто приходят в голову пустяковые, зряшные мысли) ему вдруг подумалось: интересно, какую часть неба можно было бы затянуть этими черными, сшитыми воедино полотнищами. Он усмехнулся, отгоняя от себя эту мрачную мысль. А чуть погодя, глубоко вздохнув, прошептал: «Хвала Аллаху!»
«И действительно, хвала Аллаху, что таким покровом не закрыть ни неба, ни моря, ни других красот этого мира. Иначе… А что «иначе»? — подумал он. — Что за чепуха лезет в голову?» И все же он не смог отогнать этой мысли, и она против его воли дорисовала мрачный облик человека (может, это был он сам?), волокущего за собой тяжелую черную завесу, которая покрывает озера и луга, а вслед ему весь свет шлет проклятия, клянет его, как клянут нечистого…
IV
Еще до того, как ступил на балканские земли, Хаджи Милети увидел издалека покрытые снегом горные вершины — островерхие и голубоватые, как нигде. Был шестой день пути, когда на склоне гор показались первые села, совершенно не похожие на те, которые он привык видеть в остальных частях империи. Его охватило чувство какой-то тревоги, смешанной со страхом. Он не мог понять, откуда оно, это чувство? Но, разглядев вдали колокольни, понял: это церкви, увенчанные крестами, они даже на таком расстоянии вызывали смятение в его душе. Впервые в жизни Хаджи Милети видел церкви. Он слышал, что всемогущий султан, великодушный властелин его, дозволил христианам покоренных земель молиться в церквах, но он не представлял себе, что церкви будут возвышаться столь вызывающе средь бела дня, блестя крестами на куполах.
Потом рядом с церквами его глаз различил устремленные ввысь минареты, и он немного успокоился. По сравнению с этими старыми, почерневшими от времени церквами белый камень недавно выстроенных минаретов сверкал белизной. «О Всемогущий, они словно невесты на выданье», — подумал Хаджи Милети с восхищением. Великий падишах предусмотрел все. Рядом с каждой церковью выстроил мечеть. Пусть молодая жена затмевает старую развалину, пока не победит ее окончательно. «Ох уж эти государственные дела», — подумал Хаджи. Ему не стоит в чем-либо сомневаться, ведь есть правители, которые предусмотрят все, не упустив и мелочи.
Он убеждал себя в этом, однако маленькое сомнение все же точило его изнутри. «А вдруг покосившиеся церкви, эти старые ведьмы, возьмут и набросятся на мечети? Нет-нет!» — обрывал он эти мысли и начинал посвистывать, словно отгоняя их от себя. Хаджи Милети был человек простой, бесхитростный, в школах никогда не учился и книг не читал, а потому сомнения легко покидали его.
