Андрей Агафонов - Ангелы падали
Отвори, — постучу. — Ты была человеком когда–то.
Безумный Пьеро * * *Не привыкать на пороге тлеть,
Милостыню просить…
Мне от тебя остается треть:
Выпить и закусить.
Можно и в рубище обнаглеть,
Нищему — что терять?!
Ножки твои дыханьем греть —
Будто бы умирать…
Когда ты невинно спрашиваешь:
«Неужели я тебе нравлюсь?
Разве мало вокруг остальных,
почему ты связался со мною?»
Я плохо себе представляю,
как со словами управлюсь,
И бормочу наугад и навзрыд
что–то этакое, неземное…
Я их разыскиваю! — слова,
которые можно бы высечь
На известковом высоком челе
современного датского принца,
Но поздно, пожалуй — я этих датчан
расстрелял бы по сорок тысяч
За каждую
складочку
твоего
мизинца.
* * *
Хлебною коркой заманивай ветер,
Будто воробышка… Дело пустое:
Вновь померещилось на рассвете
Белое что–то и золотое.
Ты бредишь великолепным князем —
Чтобы, как пешками, двигал полками,
Чтоб цветы под пулями падали наземь,
По–бабьи всплескивая руками…
Я иронически верен
унылой, но праведной сказке
О воздаянии за грехи,
поспешающем вслед за грехами,
И Воздающему сам на палитре смешаю краски,
Прелюбодеянье вполне очертив
лишь несколькими штрихами:
Вот, я дарил ей разного рода
проницаемые вещицы,
Которые лопались от огня,
будто бессмертные души,
И духи, что я покупал
у хихикающей продавщицы,
Черт кипятит на костре
и ложкою льет мне в уши.
Только бы нам двоим
Не оказаться рядом,
Только бы не погибать под твоим
Раненым, влажным взглядом…
Да, я чтец–декламатор. Проводи же меня за порог.
И, протискиваясь мимо тебя в окаянные двери,
Я прикрою растрепанными листочками левый бок,
Чтоб не видела ты, какие там пляшут звери.
СТРАНСТВИЕ
«Мы… увлеклись».
Звонок от подружки— Ты не позвонила мне вчера, сказал я обвиняющим тоном, — сказал я и сделал попытку хихикнуть.
Она хихикнула в ответ.
Записав эту фразу, он покосился на телефон и вышел на кухню покурить.
«Я сидел у окна кухни, пока серая стена соседнего здания не стала розовой, темно–розовой, черной… и некоторое время после того.
Затем я включил и выключил телевизор и лег спать».
Было всего пять часов, когда полная уверенность в том, что она придет, сменилась полной уверенностью в том, что она не придет. Включать телевизор тогда еще не было смысла. Он вытряхнул табак из папиросы, сдвинул с гильзы прозрачную шкурку, смял картон и начал засыпать в прохладное нутро зеленую крошку.
«И поток мышления разбился на отдельные мысли; я увидел, заметил и понял, где кончается одна мысль и начинается другая или третья. И паузы между ними. И все звуки повисли у моего лица. Странные, спутанные… как бы это сформулировать?.. волосы».
Выронил вязанку слюны на собственную ладонь. Слюна была красивая и блестящая, багряно–охряная. Плотное темное облако выплыло от затылка и остановилось перед глазами, мягко давя изнутри на череп.
" — Я думаю, что ты — кальмар.
— Почему?
— Просто мне нравится так думать.
Ты и пахнешь, словно кальмар…»
Крыша действительно едет, но и ты едешь вслед.
«Сердчишко, исходящее водой последних строк, ледышкою скользящее в намыленный чулок…»
Собственные слезы потрясли его, как оргазм. Больше оргазма! — он вынырнул из них сухим и разбитым, бездушный, беззвучный монстр, щерящий небу жабры со дна своей комнаты на двенадцатом этаже, будь она, будь она, будь она проклята!
«И в это время зазвонил телефон».
Он прожил безумно интересный период жизни, поочередно снабжая анашу любовью, а любовь — анашой. Одно подстегивало другое. Ничто не заставляло выбирать. Так уже было однажды, и очнулся он на крашеной лавчонке, прячущим под нею бутылку дешевого вина, с прокисшей физиономией алкаша и неудачника. Он думал, что пропил любовь тогда. Оказывается, ее надо еще и выкуривать.
«Мне неважны мотивы ее поступков, совершенно безразличны
варианты ее настоящей, доподлинной, где–и–теперь жизни… Слова
имеют цену и смысл — ее и мои слова» — все прочее не существует».
С тоскою выяснив во тьме, что дома вокруг — всего лишь обладающие определенным объемом коробки, расставленные вкривь и вкось, и вот из одной коробки в другую не добралась, да вряд ли и собиралась…
— Ну что, дружок, полетели?
…шагнул в окно. Мир выключился, включился и работал
дальше уже без него.
БЛУД
Вечная весна в одиночной камере…
Егор Летов«Обману, обману, разгорится!»
Ты уже закрывала глаза…
Кто теперь я? Соломенный рыцарь,
А соломы жалеть вам нельзя.
Обмани — поделом я наказан.
Но воды припаси — быть беде!..
Лучше — так, чем за тридевять сказок
Головешкою тлеть по тебе.
Неплохо для начала, да?
Есть выпивка и есть еда,
Холодный пол — и потолок,
Немножко яду между ног,
И — музыка! И не забыть,
Кого успела полюбить
На миг — и на закате дня
Оставить каплю для меня…
* * *
А много ли надо
Захлопнуть капкан?
Стакан лимонада
Да крови стакан.
Сливаются губы,
И мы — заодно
Поспешно и грубо
Ложимся на дно.
* * *
Ты пришла сюда не для этого,
Но легла со мною в кровать.
Мы поставим Егора Летова,
Чтобы легче было вставать.
И в рубашке моей, наброшенной
Ненадолго и не навсегда,
Ты казнишься, такая хорошая,
Что пожаловала сюда.
Мне–то что, я уж весь — завязанный,
Я добился уже своего…
Ну, рассказывай же, рассказывай,
Почему ты так любишь его!
* * *
Она вертелась, будто лиса,
И верила — это свято!
И мы орали, и небеса
Лаяли, как лисята.
И вот, опутаны тишиной,
Не издаем ни звука —
Ни я, ни лежащая рядом со мной
Холодная, мокрая сука…
* * *
Отпущен тобою на волю, я говорю: «Прости,
Ты меня и не держала», — и вылетаю в окно.
Не за что зацепиться. Нечего сжать в горсти.
Разбит золотой денечек, и в сахарнице темно.
Внизу оживают люди, слышатся голоса,
Краски приобретают, каждая — наготу…
Вокруг воздушных развалин растут ледяные леса:
«Сюда бы крупицу соли!» Но я уже за версту.
* * *
Отраженный окном ее, темным и голым,
Я качался, покуда в землю не врос,
И весенняя слякоть — вода с ментолом —
Объяла меня до корней волос.
И дрожали мои отражения в лужах,
Разбиваясь на полночи тысячу раз,
И тогда я впервые почувствовал ужас
Существования Здесь и Сейчас.
* * *
Я шел, кипя сатирами,
Шарахаясь толпы.
Мне были конвоирами
Фонарные столбы.
И каждый смотрит шельмою,
И каждый — как жених.
Повиснуть бы на шее мне
У одного из них.
* * *
Живи со слякотью внутри,
Живи со сквозняком.
Оставив тапки у двери,
Валяйся босиком.
Танцуй у зеркала — танцуй,
Как Шива в пиджаке!
Ее последний поцелуй —
Холодным по щеке.
* * *
Я себя называю на «ты»,
Поучаю себя свысока.
На пороге своей темноты
Я себя называю на «ты».
Стены комнаты странно пусты…
Исподлобья, из–под потолка
Я себя называю на «ты»,
Поучаю себя свысока.
АЗ ЕСМЬ ПОНЕДЕЛЬНИК И СМЕРТЬ
