Ирина Биркитт - Блондинки в шоколаде, или Психология Барби
К концу первого тура в зале осталось 25 счастливиц и их группы поддержки. Мужчина вышел к нам, раздал анкеты и попросил надеть купальники. Все опять загомонило, задвигалось. Мы выстроились на сцене и стали по очереди подходить к его столу. Мужчина что-то уточнял, делал пометки в анкетах и фотографировал девушек. Параллельно с ним девушек снимали фотографы.
Заглянув в мою анкету, он начал расстегивать ремень. До сих пор этот предмет ко мне применяли исключительно в воспитательных целях. Я застыла в недоумении. Обхватив ремнем мои бедра, он сделал на нем отметку, а потом на столе замерил ремень жесткой линейкой. Удовлетворенно хмыкнув, что-то исправил в анкете. Потом, подняв на меня повеселевшие глаза, спросил: «На шубу измеряла?» Его улыбка меня приободрила, и я ответила, что данные писала наобум. Тогда он таким же образом перемерил талию и грудь. Отсутствие у меня купальника и туфель его тоже не смутило. Уточнив размер моей ноги, он заглянул в анкеты и попросил одну из девушек одолжить мне туфли и купальник. Темноволосая красавица не горела желанием делиться нарядом, но ее никто не спрашивал. В нагретом ее телом купальнике и влажных туфлях, под вспышками фотоаппаратов я чувствовала себя не очень уютно и испытала огромное облегчение, когда меня попросили позировать босиком. Грязные доски сцены хоть и пачкали ноги, но не вызывали отвращения.
Отбор закончился в половине второго ночи. Безумно хотелось спать. Все девушки сидели в первом ряду.
Потом нас с еще одной девушкой, победительницей прошлогоднего конкурса, поставили рядом, просили смотреть то в одну, то в другую сторону. Вручили газету и попросили делать вид, будто мы увлеченно читаем. И опять – вспышки, вопросы, поздравления.
Только в редакционном автобусе, который вез нас домой, я узнала, что отобрали нас двоих: меня и Аню. Она старше на четыре года, и у нее уже есть паспорт. Наши фото должны отправить в главный офис, где и будет принято окончательное решение. Мама постоянно твердила, что у меня шансов меньше и чтобы я не волновалась. Но я и не волновалась. Я хотела есть и спать. Мы вышли из автобуса и подошли к арке, ведущей в Нинкин двор. Возле нее с каменным лицом стояла Нинкина мать. Моя мама извинилась перед ней и попросила не быть с Ниной слишком строгой. Когда мы отошли,
я услышала звонкий шлепок пощечины, и гулкие своды арки подхватили и умножили тихий плач подруги…
Утром телефон надрывался от звонков. Бабушка причитала, мама стойко отбивалась от журналистов. На завтрак у нас были блины с клубничным вареньем и газеты со статьями такого содержания: «Кто поедет в Париж? Аня или Изабелла?»
Днем приехал папа. Наш женский коллектив заметно стушевался, особенно бабушка. Папа сказал: «Посмотрим… Дальше видно будет». И запретил при нем поднимать эту тему. Две недели я была как на иголках. А между тем наступила пора выпускных экзаменов.
В понедельник на экзамене по русскому я сполна отыгралась за «дылду», «швабру», «жирафу» и иже с ними: Нина успела все рассказать, и мы обе насладились минутами славы. Мальчишки из нашего класса просили расписаться под фото в газете и получили автограф «от дылды Изабеллы на память». Завуч, которая преподавала у нас русский, быстро прекратила ажиотаж, поздравила меня и напомнила о той ответственности, которая отныне лежит на моих плечах. Наша школа считалась рабоче-крестьянской с бандитским уклоном и, как правило, упоминалась в прессе, лишь когда очередной выпускник оказывался за решеткой.
Переживания по поводу выпускного затмили мечты о Париже. Как и предполагалось, организаторы побоялись проблем с оформлением документов. Но я все равно была счастлива. Я получила аттестат о неполном среднем образовании с четырьмя одинокими четверками на фоне кругленьких жирных пятерок. Мне было чем гордиться, ведь в предыдущем классе я было отъявленной троечницей. Моя главная победа была тут, в школе.
До восьмого класса я была как все. Но, вымахав за лето до своих 183, оказалась вне общения, меня просто стали стесняться. Не найдя друзей среди людей, я нашла их среди книг. Из всех моих одноклассников только Нинка определила для себя какие-то мотивы, по которым она со мной общалась.
А тут такое! Короче, после экзаменов ко мне приехал мой будущий менеджер Януш и оговорил условия контракта. Он просил не удивляться тому вниманию, которое будет оказывать моей скромной персоне. Сама по себе я пока ничего не стою, но, если буду умна и рассудительна, смогу сделать карьеру модели и хорошо зарабатывать. В том числе и для него.
Осенью я шила юбку у маминой портнихи, и одна из примерок состоялась у нее на работе, в Доме моделей. Ее коллеги, увидев меня, ахнули, уточнили, та ли я самая «девочка из газет», и отправили в демонстрационный зал. Дама, ответственная за демонстраторов одежды, оглядела меня, попросила пройтись по языку сцены и предложила остаться на репетиции. Девушки приняли меня очень тепло. Учили ходить, изящно поворачиваться, снимать одежду так, чтобы не испачкать ее макияжем, быстро переодеваться, не искать глазами зрителей, не открывать рот под знакомую песню. Еще нельзя было в образцах садиться и курить, чтобы не прожечь и не помять модели.
Потом были многочасовые примерки, исколотые бока, тесные гримерки, фотографы, норовящие щелкнуть девочек в неглиже. С ними девушки не церемонились – с криком обливали водой и бросались туфлями. Все девушки учились или работали. Слово «манекенщица» употреблялось редко. Мы были демонстраторами одежды. Наша куратор учила нас носить эту профессию, как и одежду, с гордостью и не компрометировать ее: «Вы должны быть богинями! Зритель должен быть уверен, что вы не ходите, а парите в десяти сантиметрах над сценой. И никогда после показа не общайтесь со зрителями. Оставшись недоступными, вы сохраните тайну и очарование образа, над которым трудитесь изо дня в день, приходя на репетиции и примерки!»
С таким багажом я в шестнадцать лет попала на «Мисс Украину».
3
Зимний Киев был недружелюбен. Встречающий опаздывал. Для скучающих таксистов я была хорошим развлечением. Тощая девица в кроличьем полушубке с клетчатым чемоданчиком в руке. Да еще с наивным взглядом провинциалки.
– Красавица, тебе куда?
Молчу.
– Далеко тебе?
Молчу.
– Отвезем недорого!
Молчу.
– Замерзнешь ведь…
– Меня встречают, спасибо, – не выдерживаю я.
– Всех вас тут встречают… как же!
Подошедший наконец исполнительный директор конкурса прервал нашу дружескую беседу.
Жили мы в бывшем пионерском лагере. В комнатах +16, горячей воды нет. Питание в соседнем корпусе. Пока доходишь от раздачи до столика, соус на варениках от холода превращается в глазурь. Киевлянки едят дома, у них в номерах обогреватели и дополнительные пледы. Остальные девушки скрашивают убогий быт посиделками в холле под искусственной пальмой. Заворачиваемся в одеяла, как индейцы в пончо, курим и болтаем. И плевать, что подъем в восемь утра. Очень многие на диете. Я – самая неистовая. В знак протеста против изысков местной кухни пью только яблочный сок и уже курю. Ближе к началу конкурса сок начинают пить почти все. Поварихи довольны. Банка яблочного сока в день на человека экономит массу продуктов и времени.
Я дружу с девочками из Житомира и Полтавы. К полтавчанке приезжает парень и привозит продукты, которые мы буквально сметаем. Невостребованным остается только чеснок. Через две недели диеты на яблочном соке мы уже едим чеснок без хлеба. Голод, конечно, не утоляет. Но запах!!! Чистим зубы, идем на вечернюю репетицию в холл. Разводка для национальных костюмов. Старательно на раз-два-три-четыре выводим «ручеек». По рядам проносится: «Кто ел колбасу? Заразы, признавайтесь! Меняем колбасу на сигареты!» Признаемся, что ели просто чеснок. Начинается недовольный ропот: «Фу, навоняли! Вонючки!» А после репетиции все приходят к нам за чесноком.
К моей соседке по комнате приехал жених, и мне приходится скитаться до трех ночи. Я отправляюсь к девчонкам. Они отвоевали у боксеров с первого этажа полбутылки дешевенького бренди. Кто-то предложил запивать алкоголь кофе. Неокрепшие молодые организмы быстро нахлобучивает. Из бутылки почти не убыло, но мы уже в положении риз. Неуверенной походкой направляюсь через холл в номер. Из другого крыла на меня таким же шатким шагом движется тень. Я притормаживаю, зная, что на этаже только наши. Тень материализуется, и в тусклом свете я с ужасом узнаю свою бывшую одноклассницу Павлову, ушедшую в девятом классе в балетное училище. Все. Белая горячка.
– Ты тут откуда? – слышу вопрос.
– Я на конкурсе!
– Я тоже! – С недоумением: – А ты на каком?
– Красоты!
– А я – балета!
– Угу, тут еще боксеры…
– Я пьяная…
– Я тоже…
– Давай никому не скажем?
– Давай!
…Начинаются интриги. Киевлянки – явные фаворитки. От подъезда лагеря шестисотые «Мерседесы» увозят некоторых девочек в незнакомую и такую манящую жизнь. Нам, невостребованным, только и остается, что злословить в номере. Становится очевидным, что мы – красивая массовка. Многие девочки, оказывается, фактически живут в Киеве и выступают от родных городов номинально. Обидно. Настроение падает, дух соревновательности улетучивается. Уже не радуют ни поездка в свадебный салон с примеркой платьев для первого выхода, ни ужин в настоящем ресторане. Интервью. В холле поставили большой стол. Все сидят по номерам и ждут вызова. Наступает черед нашей комнаты. Иду первая. Среди членов жюри «покупатель» из киевского агентства, телеведущий, певица и две-три знаменитости. Начинается обстрел вопросами. Понимаю, что важно отвечать на вопросы в порядке поступления и при ответе смотреть на того, кто задал вопрос. Наконец меня благодарят и отпускают. Вопросительно смотрю на помощницу генерального Ирину. Она одобрительно кивает: я справилась…
