Николай Беспалов - Встречи на ветру
Села на разломанную шаланду и, прикрывшись ладошкой, пытаюсь раскурить сигаретку. В школе нас, таких курильщиков, завуч гоняет, дома папа с мамой высекут.
Ветер задувает одну спичку за другой. Не выдержала и ругнулась вслух. Да так, что и самой стыдно стало.
– Не знал, что ты можешь так ругаться, – оглянулась, а позади стоит он. Мой грек. Я так и обомлела. Стыд-то какой!
– Подслушивать неприлично. – Это у меня привычка такая. Я, когда смущаюсь, то иду в атаку.
– Ты так громко ругаешься, что, наверное, на маяке слышно, и чаек всех распугала, – он еще больше растянул рот в улыбке. – Курить таким молодым девушкам вредно.
– А бывают старые девушки? – продолжаю я напирать.
– Ты права. Старые девы в природе не редкость, а старых девушек нет. – Сел рядом. Меня как молния ударила. Ветер треплет мои волосы, поддувает под юбку. Ничего я не замечаю. Не могу оторвать глаз от его лица. – Дай и мне сигаретку.
На днище шаланды сидеть неудобно, но и это мне по фигу. Начало меня бить, как будто в горячке.
– Замерзла? – спросил и не стал ждать ответа. Положил мне руку на плечи, прижал к себе. – Если нас сейчас увидит наш директор, не сносить мне головы. По меньшей мере, он меня уволит.
– По большей мере? – я не унимаюсь, хотя была сама не своя от него.
– По большей мере он отдаст меня правосудию за совращение малолетних.
– Вы что же, меня вот так совратили? – К тому времени я уже кое-что знала о природе половых отношений.
– Люди злые. Только общество, его институты держат народ в рамках. – Я не поняла, о каких институтах говорит историк, но спрашивать не стала. Подумает, что я дура. – Раньше это была церковь, ныне нами управляют из ЦК партии. Был Сталин, потом Хрущев и вот теперь Брежнев.
– А Ленин? – спрашиваю.
– Ульянов-Ленин никогда не занимал в партии какой-либо официальной должности. Он был просто вождем, а в новом государстве стал председателем правительства, которое большевики именовали Совнаркомом.
– Как скучно. – Мне и вправду было все это до оскомины скучно.
– Молода ты ещё. Я же на своей шкуре испытал все прелести их правления. – Чего это он передо мной распинается? – Однако разболтался я, – сказал Валентин Олегович (так зовут учителя). – Да и холодно стало.
Мужчина снял руку с моего плеча, и я тут же почувствовала пронизывающий ветер с моря. Неужели он сейчас уйдет? Сердце мое заколотилось быстро-быстро. И тут я вспомнила стих, что написала вчера ночью. Его я и прочла:
Я такая лапочка!
Я такая цаца!
На меня, красавицу, не налюбоваться!
Я такая умница! Я такая краля!
Вы такой красавицы сроду не видали!
Я себя, любимую, холю и лелею.
Ах, какие плечики! Ах, какая шея!
Талия осиная,
Бархатная кожа.
С каждым днем красивее,
С каждым днем моложе!
Зубки – как жемчужинки, с каждым днем прочнее,
Ножки – загляденье,
С каждым днем стройнее.
Волосы шикарные —
Вам и не мечталось!
На троих готовили —
Мне одной досталось!
Никого не слушаю, коль стыдят и хают,
Потому что лучшая, потому что знаю!
– Ирина, – он опять положил руку мне на плечо, – это ты написала? – Я кивнула. – А ты большая проказница, девочка, и талантлива.
И тут произошло то, о чем я втайне мечтала. Валентин Олегович обнял меня, прижал крепко и через секунду поцеловал.
– Свершилось, – сказал он, сделав глубокий вдох. – Обратной дороги нет. Ты сердишься на меня?
Я замотала головой так, что мои волосы распушились. Даже заколка отлетела. Тут сильный порыв ветра ударил нам в лицо. Я почувствовала на своих губах соль морской воды.
– Ты плачешь?
А может быть, я действительно заплакала? И это соль моих слез, а не моря?
– Я не знаю. Мне хорошо. – И опять мой рот закрыт поцелуем.
Думаете, я раньше ни с кем не целовалась? Целовалась. Вот! Но что за поцелуи то были. Мальчик из параллельного класса. До сих пор помню его мокрые губы и какой-то неприятный запах изо рта. Я потом дома долго чистила зубы мятным порошком.
– Иди домой. – Валентин снял руки с моих плеч.
– А Вы?
– Я посижу ещё. Приведу мысли в порядок. Завтра у нас урока по истории в вашем классе нет, но ты зайди ко мне в кабинет.
С прошлого учебного года в школе ввели кабинетное обучение. Вот и ходим мы по школе, таская портфели и папки. Папа мне подарил свою папку. Он в ней раньше носил какие-то документы. Папка кожаная, с молнией. А чего это я заговорила о папке? Ах, вот отчего. На следующий день я гнала минуты и часы. Скорее бы встретиться с Валентином. Прозвенел последний в этот день звонок. Ребята спешат домой. Днем по городу объявили штормовое предупреждение. Не погуляешь.
– Ирка! – кричит мне моя подружка. – Ты чего сидишь? Побежали домой, пока ветер без камней, – это она так шутит.
– Мне ещё надо в пионерскую комнату зайти. – Этому подружка поверила: я член редколлегии школьной стенгазеты.
– Смотри, всех мальчишек проворонишь со своей газетой. – Знала бы ты, Надька, к кому я пойду.
Над головой загрохотало. Ну и ветер. Надя ушла, и я стала собираться. Надо же привести себя в порядок. Утром я тайком взяла у мамы один из тюбиков губной помады. В маленьком зеркальце я рассматриваю свои губы. Немного толстоваты, но не так, чтобы очень. Нанесла помаду и ужаснулась. Прямо вампир какой-то. Пошла в уборную. Стою над раковиной, тру губы и корчу сама себе рожи.
Там меня и застукала наша завуч.
– Ты чего это, Тиунова, тут делаешь после уроков?
– Писала я. А что, нельзя пописать после уроков?
– Всё шутишь, Тиунова. Дошутишься до вызова родителей в школу.
– Шутить нельзя. Говорить громко нельзя. Что у нас, колония для малолетних преступников, а не советская школа? Даже по телевизору шутят. А тут нельзя.
– Уйди с глаз моих. – Бедняжка наша завуч. Три месяца назад от неё сбежал муж. Веронику Павловну даже в райком вызывали. А в чем она виновата? Её муженек нашел молодую тетку стал ходить к ней. Она не будь дурой, забеременела от него. Ей-то что. Она обычная работница на металлургическом комбинате. Она гегемон, пролетариат. Мужа, бывшего уже, с работы тоже не погнали. Влепили выговор по партийной линии, но на работе оставили. Без него начальство никак не может. Он заведует баней.
– Вы, Вероника Павловна, не расстраивайтесь. Вы молодая и красивая. Найдете себе достойного спутника жизни. – Это я говорю ласково, прямо смотря ей в глаза.
– Ты так думаешь? – Строгий заведующий учебной частью на моих глазах преобразился в обычную женщину.
– Да вы на себя посмотрите. – Я совсем обнаглела. Взяла её за руку и подвела к зеркалу. И пускай оно в щербинах и не совсем чистое, но видать же. – Какая вы красивая.
– Седина. – Вероника Павловна сейчас заплачет.
– Ерунда. Во-первых, можно покрасить. А во-вторых, седина Вам к лицу. Вы же женщина с положением.
Сделаем небольшое отступление. События, которые описывает Ирина, происходят весной шестьдесят третьего года. Девочке шестнадцать лет. Разговор происходил в не подходящем для такого месте – школьной уборной. Но, обратите внимание, сколько у этой девочки хитрости и такта. Пройдет много лет, и эти качества помогут ей. Повременим.
– Думаешь, краситься не надо?
– Определенно, нет. Сходите в парикмахерскую и сделайте модную прическу. «Бабетта» называется. Все мужчины Мариуполя Ваши.
Расстались мы с завучем хорошо. Я поглядела вслед женщине, которую муж бросил ради молодой и красивой. Неужели вы поверили мне, когда я говорила, что Вероника Павловна красива? Её сами учителя прозвали Папой Карлой. У неё нос длиннющий и глазки еле видны. Сбежишь от такой куда глаза глядят. А мы её прозвали Салтычихой. Она, конечно, не обливала нас кипятком и не морила голодом, но, как и та помещица, издевалась над нами, бедняжками. Курить запрещала, а если застукает, так пощады не жди.
Ещё раз глянула в зеркало – вполне приличная картина – и пошла. Кабинет истории на третьем этаже. Можно пойти по парадной лестнице, а можно и по черной. Время у меня есть, и там я смогу покурить. Завучиха же ушла.
– От тебя пахнет табаком. – Это были первые слова Валентина после долгого поцелуя.
– Ты тоже куришь. – Любовь любовью, а в мою личную жизнь не лезь. Я такая.
Вообще, тут, в кабинете, в окружении карт и стеллажей с книгами, я не могла почувствовать себя свободной. Тут я школьница. Другое дело – на берегу моря. Наверное, Валентин почувствовал моё настроение и сказал: «Пойди во двор и подожди меня. Я скоро выйду, и пойдем куда-нибудь».
Он что, не слышит, какой ветер на дворе? Куда идти-то? Сейчас упрятаться куда-нибудь, где тепло. Ещё лучше нырнуть в постель под одеяло. Но что поделать? Любовь зла. Я не в том смысле, что грек козёл.
