Леонид Зорин - Островитяне
— Однако, богатое воображение, — сказала холодно Поликсена.
— Естественно, можно придумать красотку, — предположил улыбчивый Нестор, — с крылышками, с умильной мордочкой. Но это был бы тот самый миф, которого он не переносит.
Сизов невесело согласился.
— Ты прав, я мифов не перевариваю. Слишком я близко узнал этот род, некогда заселивший Землю.
Нестор благодушно спросил:
— И чем огорчило тебя человечество? Нам, итакийским обывателям, было бы полезно узнать.
Сизов не поддержал его тона:
— Оно равнодушно. Оно уперто. Забывчиво и неблагодарно. Причем эти свойства объединяют самые разные племена. Я был готов их любить без различия, но это мне дорого обошлось. Они, как чумою, заражены этакой необъяснимой двойственностью, которая все лишает смысла. Меня выводили из равновесия идиотическое терпение и истерическое бунтарство. Их полудетское простодушие, все принимающее на веру, и злобное старческое сомнение. Лютая ненависть к преуспевшим и еще ббольшая — к проигравшим. Самодовольство и самоедство. Ненависть, смешанная с обожанием. Зависть, приправленная восторгом. Но прежде всего — обязательный плач по изнасилованной свободе.
Пал Палыч сокрушенно сказал:
— Поздно ж увидел ты нашу двоякость! Словно отец тебе не рассказывал истории о двуликом Янусе. Рассказывал. То и дело рассказывал. Вбивал в твою закрытую голову. Но все, что вбивал, от нее отскакивало. А между прочим, ты сам же и маялся этой интеллигентной болезнью. И все еще носишь в себе два начала. Не предназначенные для гармонии. Там, где избыточный темперамент, — там непременная меланхолия. Ты не в Сизовых — мы соразмерны. Беда мне с тобой, Елисей. Ты — выродок.
— Я не считаю это пороком, — запальчиво огрызнулся Сизов.
— Нет, зрелостью от тебя и не пахнет, — сказал озабоченно Пал Палыч. — Шибает надрывом и оголтелостью. Подумать, как оно все бывает! Все как в суровой античной притче. Однажды является за твоим сыном какой-то байстрюк по имени Авгий и забирает его в кавалерию. А там заставляет чистить конюшни от всякого дерьма и навоза. И каково это видеть отцу?
— Довольно, свекор, я вас умоляю, — сказала красивая Поликсена. — Ваши античные притчи пованивают.
— Напоминать их — мой долг, невестка. Античность должна войти в вашу плоть. В ваши глаза и ваши ноздри. Однажды вы и сами почувствуете, как плодородно пахнет помет. Запах, исполненный оптимизма, а также способствующий покою.
— Какая целебная буколика, — неодобрительно буркнул Сизов.
— Ты наблюдателен, Елисеюшко. Буколика в духе Феокрита, — охотно согласился Пал Палыч. — Пора ввести тебя в курс событий, случившихся здесь, пока ты странствовал. Мы поняли, что люди-бедняжки несчастливы в своем настоящем — оно не вознаграждает усилий и не оправдывает ожиданий. Да в этом ты и сам убедился. Но прошлое еще того хуже, слишком безрадостно и кроваво. Однако еще веселее будущее. Все совершенства наших собратьев, ярко изложенные тобою, вкупе с несовершенством климата нам не сулят ничего бодрящего. И мы собрались у этой статуи нашего праотца Одиссея, и мы спросили самих себя: что делать нам в такой ситуации? И поняли, что дорога — одна.
— Занятно, — сказал Сизов с интересом.
— А дальше будет еще занятней, — пообещал ему отец. — Нам стало ясно, что нас спасет лишь возрождение античности. Недаром же все сошлись на том, что это наше златое утро. Сказано — сделано. Мы на Итаке не ограничиваемся маниловщиной.
Сизов не скрыл своего недоверия:
— Боюсь, то время уже прошло.
— Прошло, прошло, — рассмеялся Пал Палыч. — Оно проходило, оно менялось, однако нисколько не прогрессировало. Все, кто наследовал Аристотелю, не стоили и его ноготка. Не зря же на острове в каждом доме лежит наша библия — «Одиссея». Мы черпали из нее свою мудрость. Есть странная закономерность, сыночек: Гомеру понадобилось ослепнуть, чтоб дать нам однажды прозреть и увидеть. Мы вывели формулу бытия. И цель его — обретенье покоя.
— Завидная цель, — сказал Сизов.
— Единственная, — кивнул Пал Палыч. — Мы тут сумели перешагнуть через протесты энтузиастов. Знаем, что надо. Знаем, как надо. Движение лишь тогда оправданно, когда оно приводит к покою. Вот так мы выразили то знание, которым обладали подспудно. Неназванное не существует. Как видишь, мы сохраняем форму.
— Да, вы совсем не постарели. Мне не в пример, — признал Сизов. — Выглядите вы все как огурчики.
— Мы никогда не постареем, — торжественно сообщил Пал Палыч. — Пока ты осчастливливал мир, мы тоже не теряли здесь времени. Нисколько не умаляя заслуги нашего главного терапевта, нашего доктора Чугунова, подчеркиваю: отнюдь не таблетки — причина нашего состояния. Нет, образ жизни и взгляд на жизнь. Возраст, сынок, — дрянная штука. Подсчитываешь недели и месяцы, взираешь, как они убывают. Расстраиваешься по этому поводу. Задумываешься о даре любви, полученном от своих родителей. И снова расстраиваешься. Противно. Поэтому мы отменили возраст. Когда его нет — мы ближе к античности.
— Нашли панацею, — буркнул Сизов. — Ты тоже, Нестор, такого мнения?
— Естественно, — улыбнулся Нестор.
— Но ты же мечтал увидеть мир.
— Но он же поумнел, Елисей, — веско заметила Поликсена. — На нашей Итаке не любят странников, исследователей и добровольцев.
Нестор благодушно добавил:
— На нашей Итаке ценят сиесту. Мы создали государство покоя. Наш прародитель Одиссей намаялся в своих путешествиях и научил нас их ненавидеть.
— Он сделал и большее, сынок, — сказал назидательно Пал Палыч. — Он научил нас, что каждый день должен быть прожит в мельчайших подробностях. Нельзя упускать ни одной из них, сын мой Сизов. Ни одной, ни единой. Жизнь без частностей — это пародия, исчадие ложного классицизма. Любят в постели и на земле — не на котурнах и не на подмостках. А главное — он научил тому, что мир враждебен, что дом — это крепость, нужна здоровая изоляция. Был один очень неглупый киник. Хотя и не относился к их школе — младше на несколько столетий. Поглядывал он на белый свет и огласил свой главный вывод: «В жизни выигрывает тот, кто лучше спрячется». Это правда. Ведь жизнь — такая вздорная баба, такая раздолбайка и склочница, такая базарная торговка — сгинуть бы от нее хоть в чистилище. Если бы речь шла лишь о себе! Я бы легко нашел себе норку. Но надо было спрятать Итаку. Целехонький остров. Райское гнездышко. Ото всех, кто хотел бы ее прикарманить.
— И как же это вам удалось? — заинтересовался Сизов.
— Идея с монастырем, мой мальчик, была недурна. Мы ею воспользовались. Можно сказать, ее отгранили. Был монастырь. Что ж, был да сплыл. Пришел в одичание. Мох и камни. Жизненно важно, чтоб путь на Итаку был заповедан и неизвестен. И как ты сумел его углядеть? На целом свете никто не смог бы. Тем более есть у нас свои шерпы. Квалифицированные ребята. Понаторевшие в своем деле. Они помогают сбиться с пути тем, кто разыскивает Итаку.
Сизов снисходительно улыбнулся:
— Не забывайте, что я солдат. Солдатская служба шлифует память. Тем более я все-таки местный. Я итакиец, в конце концов.
— Прелюбопытно, — сказал Пал Палыч.
— Тут нужно добраться до горловины, — с готовностью пояснил его сын. — До этого перекрестка вод, где море в себя вбирает реку. Найти какую-нибудь лодчонку, поставить парус. Плевое дело. И прямо, прямо, против течения. Главное — не пропустить поворота. И вскоре увидишь белесый луч. Мерцающий вдоль неба шпагатик. Напоминающий выцветший бинт. Правь на него — и упрешься в Итаку.
Пал Палыч с немалою озабоченностью взглянул на Нестора, после чего с участием оглядел Сизова.
— Делает честь твоей откровенности. И простодушию — заодно. Но знаешь, сынок, ведь дело не просто. Такая твоя осведомленность вступает в явное противоречие и с интересами государства, и с основным его законом.
— Кланяюсь в пояс, — сказал Сизов. — Когда-то уезжал из страны и вот возвращаюсь в государство. Жил-был хоть один островок без амбиций — и тот превратился в государство. И что это за напасть такая?
Пал Палыч сочувственно вздохнул:
— Да уж такая напасть, сынок. Совсем ни к чему эта шизофрения. Истерика — не солдатское дело.
— Устал, издергался, — молвил Нестор.
— А вы покочуйте с его, попробуйте, — вступилась за мужа Поликсена. — Тоже окажетесь неврастениками.
— Ну-ну. Никто его не винит, — сказал Пал Палыч. — Да, государство. Но — не обычное государство. Оно управляется не парламентом, а просто Советом. Но — не старейшин, поскольку мы отменили возраст. Советом наиболее мудрых. В котором всего-то пятеро избранных. Четверо членов и Председатель. Кстати, наш Нестор — член Совета. Он не уехал, но преуспел.
— Мои сердечные поздравления, — с кислой усмешкой сказал Сизов. — А кто ж президент?
