Дэвид Мэйн - Ковчег

Сорок лет назад я оставила дом отца. Мы ехали на муле. Я сидела за спиной старика, которому, как поговаривали, давно перевалило за пять сотен лет. Казалось, мул был немногим моложе своего седока. Меня это не смущало, я была готова к приключениям. Сами видите, какой я была дурочкой.

Он казался мне диковинкой. Сморщенная кожа, руки как корневища, копна волос как пук шерсти, который извозили в пыли. Единственное, что у него оставалось острым, так это глаза, синие как лед, хотя тогда я еще ни разу не видела льда. Стоило ему взглянуть на тебя, и ты замолкал. Со мной случилась та же история. Сначала я пыталась задавать ему вопросы. Я как-никак была девчонкой и увидела его в первый раз. Конечно, я о нем слышала. Да и кто не слыхал о нестареющем Ное. Некоторые считали: тут дело нечисто, но большинство сходилось в том, что на нем лежит печать Яхве. Внук Мафусала, который был внуком Иареда. Все они прослеживали свою родословную к самому Адаму, Эдему и грехопадению. Но тогда в этом не находили ничего особенного, такое могли многие. Например, мой отец. По крайней мере, он так утверждал.

Иаред и Мафусал… это было нечто. Он рассуждал с отцом о дружной семье. Мой папа, человек простой, был потрясен. У него ни гроша за душой, приданого для меня нет, а тут является Ной и говорит, что его это не волнует. Мол, праведная жизнь отца и моя благопристойность и чистота дороже всяких сокровищ. Папа потом еще два месяца смеялся. Устроил пир и скоренько усадил меня на мула, пока старик не передумал.

Поймите меня правильно: я была благопристойной и чистой, насколько может быть тринадцатилетняя девчонка, у которой начались месячные и которая время от времени просыпается мокрой по ночам. Папочка был праведником, но, скажем так, у него просто не было другого выхода, он не видел смысла вести себя как-то иначе. Папе нравилась мысль, что ему воздастся за праведную жизнь, а жил он ею в той или иной степени в силу случайности.

Значит, едем мы на муле, хлопают седельные сумки, поскрипывает кожа. Мой зад ноет — спасибо попоне, которая, похоже, старше самого Мафусала. Без хвастовства — попка тогда у меня была очень даже аппетитная. Впрочем, все мы знаем, ничто не вечно. Земли отца давно уже скрылись за горизонтом. Мне любопытно, что будет дальше. Близится вечер, солнце дыней висит над горизонтом, вокруг ровная иссохшая земля. Ничего примечательного на глаза не попадается. Вроде едем к гряде холмов на севере. Они мало чем отличаются друг от друга: несколько мелких кустов, деревья с колючками. Под ногами змеиные норы, а в высоте парят канюки.

— Еще долго? — спрашиваю. — До темноты доедем?

В ответ ни слова. Даже головой не покачал. «Ну, — думаю, — он старый. Видать, плохо слышит».

Вообще-то, мне торопиться некуда. Ночью будет полнолуние. Я представляю, как поеду к новой жизни в бледном серебряном свете луны за спиной человека, называющего себя моим мужем, — от этих размышлений у меня от спины к бедрам пробегают мурашки. Я ерзаю на костлявой спине мула.

И все-таки мне интересно. Я наклоняюсь вперед и чуть громче спрашиваю, доедем ли мы до темноты.

Не оборачиваясь, он бьет меня по лицу. Ему не с руки, что меня спасает. Мне попало по носу и подбородку, но не слишком больно. Это подло — я потрясена. За тринадцать лет мой отец ни разу меня не ударил. На глазах выступают слезы. У меня прерывается дыхание, я хватаю ртом воздух.

— Назад! — взрываюсь я. — Сейчас же вези меня домой!

Он останавливает мула, смотрит на меня через плечо, в зрачках отражается свет заходящего солнца.

— Мы туда и едем. Мы едем домой.

Я все так же прерывисто дышу.

— Четыреста лет я жил один. Ни родителей, ни братьев, ни зятьев. У меня устоявшиеся привычки. Я не привык, чтобы мне в уши орали дети. И привыкать не собираюсь. Ясно?

Я кусаю внутреннюю поверхность щеки. Боль дает силы сдержаться и не заплакать. Мое молчание он воспринимает как согласие, произносит:

— Хорошо.

Он пинает мула, чтобы тот снова пустился в путь.

Помню, как подумала: «Наверное, так и придется мне мучиться до конца своих дней».

Помню еще одну мысль, пришедшую мне в голову: «И меня, и мула он ударил одинаково. Не сильно, но достаточно, чтобы заставить подчиняться».

Когда мы останавливаемся на привал, луна уже высоко в небе. Я оставила позади романтические мечты о том, что еду в будущее за спиной благородного покровителя и защитника. Я рада просто отдохнуть.

Мы на клочке сухой земли, ничем не отличающейся от той, что мы сегодня проезжали. Он снимает со спины мула попону и расстилает на земле, предварительно смахнув колючки и крупные камни. Я вижу это и немного смягчаюсь, хотя страшно устала. Я бы не отказалась от еды, но ее, догадываюсь, ждать не придется.

— Как думаешь, тебе здесь будет удобно? — спрашивает он.

«За кого ты меня принимаешь, я всю жизнь сплю на земле», — чуть не срывается у меня с языка, но я не хочу показаться грубиянкой.

— Конечно. — Я ложусь и закрываю глаза рукой, надеясь, что завтра дела пойдут на лад.

— Тогда поворачивайся.

Я уже задремала и в ответ что-то бормочу в полусне.

— Поворачивайся на живот.

Я убираю с глаз руку и поднимаю взгляд. Вы не поверите — старик в полной боевой готовности, совсем как племенной бык.

— Господи Боже, — не в силах сдержаться, говорю я.

— Именно. — Он склоняется надо мной и треплет по бедру. — Ты деревенская, так что сама все знаешь.

Знаю, а толку-то. Я сухая, как песок. Мне не отвести глаз от раскачивающегося ствола размером в два моих кулака. Чтобы не видеть этого зрелища, я переворачиваюсь на живот, а он берется за край моей туники и задирает ее мне до пояса. Потом его твердые пальцы раздвигают мне бедра так, что я подбородком упираюсь в попону. Вонь от мула бьет в нос. Ной пытается войти в меня, но даже он видит, что у него ничего не получается.

— Я не хочу сделать тебе больно, — через некоторое время произносит он.

— Тогда перестань.

Ной тяжело дышит, воздух со свистом вырывается из его ноздрей. У меня болит между ног. Я чувствую, как теплая рука сжимает мой зад.

— Я долго ждал. Подожду еще чуть-чуть — не умру.

— Спасибо, — это вслух, а про себя: «Еще чуть-чуть — и я сама умру». — Я устала. Может, получится потом.

Он одергивает свою тунику.

— Сама скажешь об этом, жена. Я буду готов.

«Ага, будешь, ну еще бы», — думаю я, но молчу.

Перед рассветом я просыпаюсь от тяжести на бедре. Это его рука. Я ерзаю, но он не убирает руку.

— Ну? — говорит он.

Я поворачиваюсь на живот и встаю на колени.

— Попробуй.

Два раза ему повторять не нужно. Он раздвигает мои ноги и неуклюже в меня входит. Сначала следует резкая, обжигающая боль, ее сменяет тупая боль, будто кто-то снова и снова нажимает на ушиб. Однако я чувствую и удовольствие, почти наслаждение. Хотя это ничто по сравнению с тем, что чувствует он. Судя по звукам, к утру я овдовею: рычание переходит в стоны, а потом раздаются придушенные взвизги, словно мальчика-старика кусают муравьи. Когда все заканчивается, он падает рядом со мной. Его туника задрана.

Утром, до того как потребовать завтрак, он берет меня снова. На дне седельных сумок я нашла сухари. Я стараюсь не обращать внимания на боль. Мы сидим и едим, почти не встречаясь взглядами. Прежде чем тронуться дальше, он удерживает меня за руку и спрашивает:

— Сейчас было не больно?

— Немного, — отвечаю я.

Он отводит глаза, словно его одурачили. Ясное дело, он ждал другого ответа. Еще один утомительный день в пути и еще одна ночь с ним. Горы, что на севере, сейчас справа от нас, мы медленно тащимся мимо них. На обед оливки, абрикосы и крошащийся козий сыр. Естественно, он снова берет меня, на этот раз он более груб, но и заканчивается все быстрее. Пожалуй, мне еще больнее — бередят свежую рану. Перед тем как уснуть, он спрашивает, было ли больно теперь. Я помню наш утренний разговор и отвечаю:

— Нет, муж, совсем не больно.

Мои слова, кажется, приносят ему облегчение. Видно, они укрепляют его в уверенности, что после долгих лет он поступил мудро, взяв себе нормальную жену. Он что-то бурчит и засыпает, а я всю ночь гляжу на небо, измазанное белым светом звезд, похожим на чье-то смутное воспоминание. Словно нечто прежде яркое и новое истерлось от времени, померкло и стало скучным.

— Мне надо ненадолго уехать, — сообщает Ной старшему сыну.

— Хорошо, — отвечает Сим.

— Я хочу, чтобы ты отправился на побережье и привез Хама. За хозяйством присмотрит Яфет.

— Да, отец, — говорит Сим.

Яфет хихикает, но на него не обращают внимания.

Хам четыре года учился строить корабли. Ной считал такой выбор правильным. Сейчас он понимает — это было Провидение.

Похожие книги на "Ковчег", Дэвид Мэйн читать полностью, без сокращений.

Валерий Вайнин - Но Змей

Ганс Эверс - Почитатели змей

Валерий Вайнин - Но Змей

Валерий Вайнин - Но Змей

Георгий Гулиа - Фараон и воры