Фернандо Намора - Живущие в подполье
Все созданное Фернандо Наморой отмечено печатью таланта и незаурядного мастерства. Однако наиболее значительным его произведением представляется роман "Живущие в подполье" (1972), над которым автор работал почти десять лет, а наиболее ярким его персонажем — скульптор Васко Роша.
Васко Роша капитулировал перед трудностями революционной борьбы и увяз в тине буржуазного благополучия, все более деградируя как личность и художник. Намора не идеализирует и нисколько не приукрашивает своего героя. Васко Роша и сам отлично сознает меру своего падения и находит достаточно гневные и язвительные слова, чтобы осудить себя. Прекрасно сознавая свои слабости и ошибки, этот умудренный опытом человек с ясной головой и добрым сердцем все же обладает достаточным запасом душевных сил, чтобы бороться с собой. Воля его ослаблена и скована, но в нем продолжает жить мятежный дух, который в глубине, как бы в подполье, снова набирает силу. "Кипящая лава под обманчивой личиной покорности" — эти слова автора, которыми он характеризует творческий облик Роши, по-видимому, можно отнести и к состоянию его духа. Васко Роша порой напоминает того рыцаря из легенды, который долгие годы был погружен в глубокий сон, находясь в подземелье, но вот раздался призывный сигнал тревоги, и он, мгновенно пробудившись, вскочил на коня и с быстротой урагана обрушился на вражеские полчища. Однако роман "Живущие в подполье" написан не только и не столько о личной судьбе и нравственных муках талантливого скульптора, сколько о страданиях и судьбе португальского народа.
Пока Васко Роша, ожидая свою любовницу Жасинту, сидит в комнате с опущенными жалюзи, перед его мысленным взором то отдаленно и смутно, то крупным планом, подобно наплывам на киноэкране, проносятся картины его жизни, образы его товарищей и друзей, его недругов и преследователей. Но особенно отчетливо врезались в его память эпизоды великого мужества, отваги и солидарности тех, кто ведет борьбу за свободу и счастье народа. И чем дольше Роша размышляет, тем тверже становится в нем решимость произвести болезненную, но необходимую "хирургическую операцию", чтобы избавиться от заразившей его нравственной гангрены. Вряд ли речь идет просто о разрыве с Жасинтой. Скорее всего, Васко Роша видит выход в том, чтобы покончить наконец с духовной и творческой пассивностью и снова встать в ряды борцов за социальную справедливость.
"Мы живем среди мертвецов, Васко, — говорит Жасинта. — Мертвецов, которых завели и которые притворяются живыми, пока завод не кончится. Но они пустые, иссохшие, гниющие изнутри". Жасинта, разумеется, права. Однако эта правда относится лишь к ней самой и той потребительской среде, которую она представляет и в которую вросла корнями. Но народ Португалии, хотя и израненный, хотя и скованный тяжким сном, остается живым и бессмертным. Остаются живыми и Полли, этот маленький человечек с могучей душой великана, и дочь писателя Озорио, доведенная пытками до психического расстройства, но не выдавшая товарищей по подполью, и студент, который проглотил осколки стекла от часов, чтобы изранить себе внутренности и лишить полицейских палачей возможности вырвать у него признание, и тот рабочий, который в тюрьме отрезал себе язык… "Они не были поражены гангреной. Для них тюрьма не стала могилой".
Роман "Живущие в подполье", отразивший мрачную действительность Португалии времен салазаро-каэтановского господства, вместе с тем проникнут оптимизмом и светлой верой в конечную победу освободительных сил. Вера эта, сначала едва мерцающая во мраке фашистской ночи, постепенно превращается в луч света, который разгорается все ярче. Но писатель (как, впрочем, и его герой Васко Роша) отлично сознает, что освобождение может прийти лишь в результате упорной, самоотверженной борьбы. Точно так же он знает и силы, способные на эту борьбу; разумеется, это не фрондирующие интеллигенты завсегдатаи литературных кафе, сопротивление фашизму которых не шло дальше лирических од. Силы эти таятся в недрах народа. Потому одна из наиболее ярких сцен романа — своеобразная забастовка лиссабонских транспортников, когда никто работы не бросил, но плату за проезд кондукторы принимать отказывались. Жители кварталов бедноты, которые раньше никогда не пользовались транспортом, целыми семьями, одетые по-праздничному, садились в трамваи, автобусы, троллейбусы и часами катались. Все смеялись, шутили, подбадривали друг друга. Это был взрыв непокорности, парализовавший даже полицию, предвестие небывалых событий, способных опрокинуть существующий порядок.
Вера в народ, в то, что в конечном счете решающее слово скажут его лучшие сыновья, активные борцы за его счастье, не покидала Васко Рошу даже в минуты самых горьких его разочарований. Недаром для него всегда оставались примером несгибаемой воли и ясного духа такие люди, как Полли и Шико Моура. Навсегда запомнилась ему тайная постановка политзаключенными в крепости-тюрьме в Ангре пьесы, приуроченной ко дню Октябрьской революции.
Роман Фернандо Наморы поражает прежде всего своей удивительной насыщенностью. Богатство мыслей, эмоций, тончайших психологических наблюдений и точных бытовых деталей и в то же время предельная сжатость придают повествованию драматическую напряженность.
И хотя фабула романа строится как цепь различных по масштабу и значению звеньев, произведение благодаря своему внутреннему динамизму приобретает особую целостность и выразительность. Многие из этих звеньев-эпизодов могли бы послужить прекрасными сюжетами для самостоятельных новелл. Однако это не вставные эпизоды, не архитектурные украшения "литературного здания", которых могло быть и больше и меньше. Нет, это части, неотделимые от целого и составляющие в своем единстве плоть повествования. Избранная писателем архитектоника дает возможность для широкого охвата событий и создания целой галереи персонажей.
Роман "Живущие в подполье" — произведение гневное, обличительное, полное скорби о гордой нации, достоинство которой долгие годы втаптывалось в грязь фашистским сапогом. Вместе с тем оно проникнуто глубокой убежденностью в неизбежности, неотвратимости социальных перемен и верой в конечную победу народа.
В.Гутерман
ЖИВУЩИЕ В ПОДПОЛЬЕ
I
Всякий раз происходило почти одно и то же. Он смотрел налево, туда, где расстилался проспект, похожий на реку перед впадением в море, смотрел направо, где эта река задерживалась на мгновение, образуя водоворот на площадке перед кафе — огражденное стеклом, оно было защищено от ветра, но зато лишено его свежего дыхания, — в кафе собиралась молодежь, в основном девушки с желтыми от никотина пальцами, они листали тетради, исчерченные замысловатыми геометрическими фигурами (должно быть, поблизости находилась школа, и в этот послеобеденный час из классов доносился невнятный шум), потом нерешительно шел дальше, к автобусной остановке. Остановка была напротив кафе. Там ему мог повстречаться и государственный служащий, мечтающий поскорее добраться до дома, чтобы, облачившись в пижаму, ожидать начала телепередач, и подозрительный субъект в темных очках, который пропускает автобусы один за другим, делая вид, будто ждет следующего; почувствовав, что на него начинают обращать внимание, он со всех ног бросается к ближайшему телефону-автомату, с лихорадочной поспешностью набирает номер и возвращается на остановку — наблюдательный пост, с каждым разом все менее уверенный в успехе своих маневров, и вдруг куда-то незаметно для всех исчезает, а в это время девушка в кафе сердито подзывает официанта: "Долго мне еще дожидаться кофе?", другая тоже пользуется случаем: "Принесите мне круглое пирожное, да посвежей!" и после короткой паузы, хотя официант уже скрылся за перегородкой, добавляет с рассеянным видом: "И пачку сигарет "порто". Итак, он посмотрел налево и неожиданно для себя увидел, что деревья с прошлой зимы выросли, точно дети, вдруг превратившиеся в подростков, снова посмотрел направо, где вздымались асфальтовые берега и сумерки уже опускались на город, и, прежде чем решиться следовать дальше, задержался еще на несколько секунд. Он невольно взглянул на часы, чтобы сверить их с гигантским Тиссо, взгромоздившимся на крышу небоскреба на площади, совсем забыв о том, что сверил их минутой раньше и этот ненужный жест мог окончательно разоблачить его перед теми, кто, возможно, за ним наблюдал.
Всякий раз на этом проспекте, напоминающем реку, происходило более или менее одно и то же. Река торопилась слиться с морем, иногда она приостанавливала свой бег, закружившись в водовороте, и вновь устремлялась вперед; но пока он пробирался в людском потоке, многое могло случиться, многие могли узнать его, скульптора Васко Рошу, с которым почтительно раскланивалось пол-Лиссабона (со скульптором или только с его именем, известным всем и каждому, и с его знакомой по портретам физиономией — в сущности, сейчас не имело значения), многие могли проследить за ним и уличить его. Поэтому он настороженно вглядывался в безликую толпу, опасаясь того, что таила за собой эта безликость. Он смотрел на людей с раздражением и боязнью, словно ему приходилось выдавать себя за другого, а он отлично знал свою неспособность к притворству. Васко постоял немного у витрины писчебумажного магазина, чтобы отвязаться от назойливого попутчика, по всей вероятности выбравшего для своей прогулки тот же маршрут, сделал вид, будто не замечает кривой улыбки и откровенно злобного взгляда той дамы, что жила в доме Барбары и почти всегда выводила на прогулку своего обожаемого сеттера ("Ну, ленивец; поторапливайся же, мой мальчик") как раз тогда, когда Васко выкраивал время для встречи с Жасинтой, и не удержался от улыбки, услыхав заразительный смех, — какой-то шалопай подзадоривал приятеля: "Ты вечно похваляешься тем, что ты настоящий мужчина, посмотрим, как у тебя с ней пойдут дела". Внезапно высоченная иностранка в коротком платье с декольте, открывающим спину, точно платье было разорвано пополам, решительно пробралась сквозь толпу, ожидающую автобуса; увидев, что портье зазевался или отлучился со своего поста, он направился прямо к лифту с видом поспешным и непринужденным, словно и в самом деле жил в этом доме. Пока лифт спускался на первый этаж (он, как нарочно, всегда оказывался на самом верху и двигался ужасно медленно), он стоял спиной к двери и, роясь в карманах и в портмоне, разыскивал какую-то бумажку, чтобы любой вошедший подумал, будто он занят важным делом, он усердно вел поиски, оправдывающие его присутствие в подъезде, что не мешало ему следить за служебным лифтом, откуда в любую минуту мог появиться владелец корзины с бакалеей и хозяйственными товарами, оставленной на последней ступеньке лестницы, — разумеется, сплетник и продувная бестия, — и прислушиваться к нарастающему гулу голосов, который угрожал в любую минуту обрушиться на него из двери слева, а может быть, какая-нибудь проныра, из тех, что любят совать нос в чужие дела, уже приготовилась отодвинуть щеколду.
