Абд ар-Рахман аш-Шаркави - Феллах
Эволюцию пережил и вопрос компенсации собственникам за отобранные земли. В 1964 году компенсация была вообще отменена. Изъятие «земельных излишков» у египетских помещиков приобрело характер экспроприации в пользу государства.
Одновременно крестьянам была снижена выплата за распределенную между ними землю. Получившие землю должны были выплачивать государству лишь одну четверть той суммы, которая ранее намечалась к выплате.
О положительных сторонах аграрной реформы в Египте было написано очень много, в том числе и в советской литературе. Не просто позитивные, но подчас и возведенные в превосходную степень оценки были в общем объяснимы: Египет одним из первых среди стран так называемого «третьего мира» стал на путь серьезных социально-экономических преобразований. В то же время несравненно меньше писалось о противоречиях, выявившихся в ходе проведения аграрной реформы, о том, что она не привела к ликвидации полуфеодальных элементов в египетской деревне, где они сохранили значительные экономические, а в ряде случаев и политические позиции. Между тем в реальной египетской жизни все оказалось значительно сложнее самых продуманных предположений и прогнозов, рожденных в кабинетах политиков и описанных бойким журналистским пером…
* * *
Абд ар-Рахман аш-Шаркави писал свой роман «Феллах» с натуры, и не случайно, что даже коллизия этого произведения во многом повторяет те реальные события, которые произошли в середине шестидесятых годов в конкретной египетской деревне — в Камшише. Будучи корреспондентом «Правды» в Египте, мне довелось несколько раз побывать в этой деревне, которой суждено было занять особое место в послереволюционной истории этой страны.
События выдвинули Камшиш на передовые позиции разворачивающегося антифеодального фронта в Египте. Здесь в наиболее острой форме произошло столкновение между передовым, новым, рожденным к жизни в деревне революцией 1952 года, и помещиками, цепляющимися за свои феодальные владения, за свою власть, за свои привилегии.
Помню первый приезд в эту деревню, расположенную в дельте Нила. Белые конусообразные глинобитные голубятни, быки с провалившимися боками, как бы нехотя сгоняющие хвостом мух с крупа, крестьяне в белых галабеях, не разгибающие спины под испепеляющими все окрест лучами солнца, — казалось, Камшиш ничем не отличался от тысяч других египетских деревень. И все-таки Камшиш отличался от них — прямыми взглядами крестьян, без всякого подобострастия или панибратства разговаривающих с гостями из Каира, паломничеством феллахов из соседних сел, приезжающих посмотреть на людей, сумевших защитить свои интересы, напряженностью, еще не снятой разоблачением убийц сельского активиста.
Пулей был сражен один из деревенских активистов Арабского социалистического союза — Салах Хусейн. В течение нескольких лет он вел борьбу против местных помещиков — семьи Феки, разоблачал их махинации, защищал интересы крестьян, писал в Каир о преступных связях местной администрации с этим феодальным семейством. Его травили — он не сдавался. Убийца получил от Феки пистолет и 200 египетских фунтов.
После смерти Салаха Хусейна газета «Аль-Ахбар» опубликовала его письма. Их писал бескомпромиссный борец и умный, дальновидный человек. Он предупреждал о большой опасности недооценки активности помещиков, предлагал развернуть «решительное наступление на паразитов феодалов».
Выстрел в Камшише вначале прозвучал глухо. Местная полиция и деревенские власти, тесно связанные с семейством Феки, представили убийство как результат семейной ссоры. Был найден лжеубийца. Настоящее расследование началось лишь после того, как вдова Хусейна послала телеграмму в Каир и дело из рук местной полиции было передано органам службы безопасности.
Следствие показало — в Камшише совершилось политическое преступление. Отраженным от событий в Камшише светом были выхвачены из тьмы и другие убийства, которые ранее квалифицировались местными властями как «дела, далекие от политики».
Помню беседу в Камшише с преемником Салаха Хусейна Ахмедом Бадрави. Спокойным, ровным голосом Бадрави рассказывал, что сразу же после убийства в деревне собралась двадцатипятитысячная демонстрация. Этот массовый крестьянский протест загнал в угол феодальных приспешников, через которых предпочитало действовать семейство Феки, — местных полицейских, чиновников, следящих за осуществлением аграрной реформы, старосту. Но крестьянам нужно было решиться на крайние меры, а центральным властям — согласиться на публичный судебный процесс, чтобы противники новой жизни почувствовали себя неуютно в Камшише.
В египетской деревне произошли большие изменения, однако, как подчеркивалось выше, перемены эти были далеко не однозначными. Можно начать с того, что ограниченный характер преобразований в сельском хозяйстве был определен уже в Хартии национальных действий (1962 г.). В этом программном документе египетской революции подчеркивалось, что решение земельной проблемы в стране «предусматривает необходимость сохранения частной собственности на землю». На основе частной собственности Хартия планировала превратить «возможно большее число безземельных крестьян в землевладельцев» при интенсивном развитии сельскохозяйственной кооперации. Одновременно частная собственность на землю, по Хартии, должна лимитироваться определенными пределами, чтобы исключить возможность возрождения крупных феодальных поместий.
Египетские руководители приводили целый ряд доводов в пользу подобного направления, но в каирской печати, равно как и в некоторых выступлениях покойного президента Насера, появлялось все больше прямых или косвенных критических замечаний о неблагоприятных последствиях такого или исключительно такого пути решения аграрного вопроса в Египте. В июле 1966 года каирский журнал «Ат-Талиа» писал: «Несмотря на то что первые мероприятия революции были осуществлены в интересах крестьян, развитие революционных ситуаций сегодня таково, что деревня стала самым слабым звеном. Отсталость профсоюзного движения в деревне, недостаточная эффективность в политической организации, а также засилье богачей в ее руководстве — все это весьма опасные явления, таящие в себе большую угрозу».
Свои результаты имело также отрицание — на первых порах развития революционного процесса в Египте оно было особенно ощутимо — классовой борьбы в египетском обществе. Выдвигались идеи об особом характере «арабского социализма» — понятия, которое, дескать, отражает не только «социальную справедливость», но и «общенациональное единство интересов», базирующееся на некоей надклассовой основе. Рассуждения об «арабском социализме» обычно сдабривались ссылками на то, что «принципы социальной справедливости» были-де еще заложены в Коране. Некоторые персонажи аш-Шаркави тоже часто говорят о социализме, однако трактуют его зачастую в плане, весьма далеком от научных представлений.
Судя по свидетельствам египетской печати, а их стало особенно много сразу же вслед за «камшишским делом», попытки феодалов обойти законы об аграрной реформе превратились в Египте в широко распространенную практику. Отчуждение земель по двум законам об аграрной реформе, 1952 и 1961 гг., оказывается, как правило, осуществлялось не на основе переписи населения, а по подсчетам и документам, представляемым самими феодалами. Они скрывали излишки земли путем ее записи на родственников, близких друзей, а иногда и на преданных дому слуг. В ход были пущены даже «мертвые души». Были обнаружены регистрационные книги, где в качестве владельцев отдельных участков земли значились люди, умершие за двадцать-тридцать лет до этого.
Лишь формально следуя букве закона, многие египетские феодалы смогли фактически сохранить в своих руках значительные земельные угодья.
Еще большую, пожалуй, опасность представляло собой практическое сохранение политического влияния помещиков в деревне, действовавших теперь уже не прямо, а через свою агентуру. Опасность усугублялась наличием связей между этими помещичьими элементами и реакционерами в столице, от которых полностью не избавился госаппарат в Каире.
Это еще раз обнажило и «камшишское дело», все это описал в своем романе и аш-Шаркави. Феодал Ризк, фигурирующий в романе «Феллах» (его прообразом, очевидно, был камшишский помещик Феки), и группа зависимых от него лиц в деревне составили костяк, именуемый деревенской властью. Живучесть, стабильность Ризка и всей этой группировки не в последнюю очередь объяснялась тем, что она опиралась на поддержку таинственного Исмаила — невесть где работающего, неизвестно чем занимающегося, но умеющего внушить страх крестьянам, не брезгующего любыми коварными действиями, не признающего закон. Удивительную силу Исмаила автор романа непосредственно выводит из его связей с определенными элементами, занимающими, судя по всему, совсем не второстепенное положение в египетской столице.
