Патрик Модиано - Незнакомки
Всегда один и тот же сон. По прошествии нескольких лет стена лазариетов перестала казаться такой уж темной, а в какие-то ночи ее даже озарял лучик закатного солнца. Люстра в салоне на улице Гроле светила приветливей и мягче. Синий костюм человека с ястребиными глазами как будто выцвел, стал совсем бледным. И лицо его тоже со временем побледнело, кожа сделалась почти прозрачной. Только волосы так и остались черными. Зато голос стал каким-то надтреснутым. Как будто это не он говорил, а играла старая заезженная пластинка. Одни и те же слова звучали, сменяя друг друга, неостановимо, вечно: «Ваш естественный цвет… Повернитесь в профиль… Это не то, что ищет месье Пьер…», но все они давно утратили смысл. Просыпаясь, я всегда удивлялась, почему этот эпизод моей жизни, давно ушедший в прошлое, причинил мне столько боли, сделал вконец несчастной. Я ведь даже подумывала в тот вечер, проходя по мосту, не броситься ли мне в Сону. Господи, из-за такой ерунды!
У меня не хватило мужества вернуться домой, к родителям и зеркальному шкафу в моей спальне. Я спустилась по длинным лестницам в Старый город, словно хотела сбежать от всего этого. И снова побрела по набережной, вдоль берега Соны. Потом вошла в кафе. У меня сохранился клочок бумаги, на котором Мирей Максимофф записала адрес и телефон своих друзей в Париже. Долгие звонки следовали один за другим, никто не отвечал, и вдруг я услышала женский голос. Я даже онемела от неожиданности. Потом с трудом пробормотала:
– Могу я поговорить с Мирей Максимофф?
Я спросила это так тихо, что там, в Париже, меня, наверное, едва расслышали. Мирей не оказалось дома, она должна была вернуться позже, к вечеру.
На следующий день я села в ночной поезд на вокзале Перраш. В купе царила тьма. На скамейках по углам дремали неясные тени. Я села у самой двери. Поезд все стоял и стоял, и я тоскливо спрашивала себя, дадут ли мне уехать. У меня было такое чувство, будто я пустилась в бега. Наконец вагон дернулся, в окне проплыла и исчезла Сона, и мне полегчало, точно груз с души свалился. Не думаю, что я спала той ночью – скорее всего, просто кемарила, как вдруг поезд неизвестно почему остановился на пустом перроне Дижона. В голубоватом свете ночника я сидела и думала о Мирей Максимофф. Там, на пляже Торремолиноса, все дни как один были озарены солнцем. Она рассказывала мне, что в моем возрасте жила в маленьком городке в Ландах – забыла его название. Накануне экзамена на бакалавра[3] она очень поздно легла спать, и утром будильник почему-то не зазвенел. И она проспала до полудня, вместо того чтобы сдавать экзамен. Потом она встретилась с Эдди Максимофф, своим будущим мужем. Это был высокий красивый мужчина, русский по происхождению, которого прозвали Консулом и который имел привычку пить ром с кока-колой. Он и мне порывался налить эту смесь в качестве аперитива, но я всякий раз отвечала, что предпочитаю кока-колу в чистом виде. Он говорил по-французски без всякого акцента. До этого он жил в Париже, и я все забывала спросить у Мирей Максимофф, какой случай забросил их обоих в Испанию.
Я приехала очень рано. На Лионском вокзале еще стояла темень. Впрочем, в первые дни моей жизни в Париже мне казалось, что тут всегда темень. У меня была с собой только дорожная сумка, совсем не тяжелая. В то утро я сидела в кафе на площади Трокадеро вместе с Мирей Максимофф. Я дождалась в вокзальном буфете десяти часов, чтобы позвонить ей. Она не сразу поняла, откуда я говорю. В кафе я пришла первая. Я ужасно боялась, что она обдаст меня холодом, когда я признаюсь, что мне негде жить. Но она шла ко мне с такой же улыбкой, с какой встречала меня на пляже. Словно мы расстались только вчера. Похоже, она была рада увидеться со мной: стала расспрашивать, как мои дела. И я все ей рассказала: про мой поход в дом моделей, про того типа с хищными глазами и сухим голосом, снова звучавшим в полудреме прошлой ночи, после Дижона: «Это ваш естественный цвет? Повернитесь в профиль…»
И вот тут-то, сидя перед ней, я и разревелась. Она положила мне руку на плечо и сказала, что все это сущие пустяки. Как тот экзамен на бакалавра, который она проспала в семнадцать лет по вине будильника, не зазвеневшего вовремя. Она предложила мне жить вместе с ней в квартире ее знакомых.
Мы шагали через площадь, и мне чудилось, что моя дорожная сумка стала совсем невесомой. Шел дождь – как в Лионе, но здесь и дождь тоже казался невесомым.
Дом находился в конце улицы Винез. В первые дни я носила при себе бумажку с адресом и номером телефона, боясь заблудиться в Париже. Квартира со светлыми стенами. Гостиная почти без мебели. Мирей Максимофф открыла дверь маленькой комнатки, где одна стена была сплошь заставлена книжными полками. Напротив стоял диванчик с серой бархатной обивкой. И никакого зеркального шкафа. Окно выходило во двор. Она хотела принести простыни, но я сказала, что сейчас не нужно. Она задернула шторы. Я бросила сумку рядом с диваном, не открыв ее. И почти мгновенно уснула. Я слышала шум дождя во дворе, и он убаюкивал меня. Время от времени я просыпалась, но тут же опять соскальзывала в сон. Там, во сне, я шла по спуску Сен-Бартелеми, с удивлением обнаруживая, что стена лазариетов, справа от нашего дома, исчезла. От нее остался лишь зияющий проем, а дальше открывался вид на площадь Трокадеро. Шел дождь, но небо было очень светлым, бледно-голубым.
Все следующие дни Мирей Максимофф брала меня с собой в город. Мы пересекали Сену и шли в Сен-Жермен-де-Пре. Она встречалась с друзьями в кафе «Нюаж», в «Ла Мален». Я сидела среди них, не осмеливаясь рта раскрыть. Только слушала. А иногда она уходила из дому без меня и возвращалась лишь к семи вечера; тогда я проводила весь день в одиночестве. Ходила пешком в Булонский лес. Часто выглядывало солнце. Сеял мелкий дождичек, который я не сразу и заметила. И снова солнце ласкало рыжую листву деревьев и аллеи Пре-Кателан, пахнущие влажной землей. Возвращалась я уже в темноте. Смутная тревога овладевала мной при мысли о будущем. Оно казалось мне наглухо закрытым, неприступным, как будто я все еще стояла перед стеной лазариетов. Я гнала прочь черные мысли. Этот город сулил новые встречи. Шагая по проспекту, ведущему из Булонского леса к Трокадеро, я поднимала голову и глядела на освещенные окна домов. Каждое из них казалось мне обещанием, знаком, что все возможно. Несмотря на палую листву и дождь, воздух был насыщен электричеством. Странная осень. Непохожая на другие и навсегда оторванная от всего остального в моей жизни. Там, где я живу теперь, осени не бывает. Маленький порт на Средиземном море, где время для меня остановилось навсегда. Солнце… Каждый день – солнце, и так будет до самой моей смерти. В редкие наезды в Париж за последующие годы мне с трудом верилось, что именно здесь я провела ту осень. Тогда все было куда более ярким, более таинственным – улицы, глаза прохожих, огни, – словно я грезила во сне или наглоталась «дури». А может, я просто была слишком молода и напряжение оказалось мне не по силам. Тем вечером, вернувшись на улицу Винез, я столкнулась в подъезде с темноволосым мужчиной в плаще. Я уже видела его в компании друзей, с которыми мы встречались в Сен-Жермен-де-Пре. Вероятно, он провожал Мирей до дверей квартиры. Я позвонила. Мне пришлось долго ждать, пока она откроет. На ней был красный махровый халат, волосы растрепаны. Свет в гостиной не горел. Она объяснила мне, что спала. Я не осмелилась сказать ей, кого встретила на лестнице. Ее взгляд светился томно и мягко; она притянула меня к себе и обняла. Потом спросила, что я делала весь день, и очень удивилась, узнав, что я брожу в одиночестве по Булонскому лесу.
– Тебе бы нужно завести возлюбленного, – сказала она мне. – Знаешь, нет ничего лучше любви.
Я была согласна с ней, но стеснялась сказать, что хорошо бы мне найти еще и работу. Я ни за что не хотела возвращаться в Лион. Мы сидели с ней на диване в гостиной, и она все не зажигала лампу. Огни дома напротив рассеивали тьму, превращая ее в полумрак. Мирей обнимала меня за плечи, пояс ее халата развязался. От нее исходил какой-то пряный, терпкий аромат – может быть, туберозы. Мне хотелось исповедаться ей, но я молчала. Никто не знал, что мы находимся здесь. Мы жили в этой квартире незаконно. Мирей Максимофф проникла сюда, взломав замок. Я боялась. Не нужно мне было уезжать из Лиона. Я чувствовала себя не на месте в этой пустой гостиной. В квартире давно уже никто не жил, воры вынесли мебель. Она спросила, почему у меня такой озабоченный вид. Тогда я попыталась, с трудом подбирая слова, объяснить ей, в чем дело. Конечно, очень мило с ее стороны пригласить меня сюда, но я ощущаю себя незваной гостьей. Я и так уже осложнила свою жизнь, ни с того ни с сего уехав из Лиона, и не хочу быть ей в тягость. И вообще, скажет ли она хозяевам квартиры, что поселила меня здесь? Да и знакома ли она с ними? Честно говоря, я иногда сильно сомневалась, имеем ли мы обе право жить тут; а вдруг хозяева вернутся и выгонят нас взашей! Она расхохоталась. И бархатным своим голосом, с хладнокровием и беспечностью, которым я так завидовала, вмиг рассеяла мои страхи. Владелица квартиры – ее давняя подруга. Слегка взбалмошная особа, вышедшая замуж за богатого торговца мехами. И уж если я хочу знать, то и она, Мирей Максимофф, тоже в свое время сбежала в Париж. Села на поезд в Бордо и приехала. В то время она была одинока и не старше меня. Вначале снимала комнатку в какой-то гостинице в Латинском квартале и как раз там встретила ту женщину, когда пришла по объявлению наниматься продавщицей в магазин ее мужа. Эта женщина и познакомила ее со всеми нынешними друзьями и с будущим мужем, Эдди Максимофф. Она возила их на уик-энды в Монфор-л'Амори или в Довиль на своей американской машине. Шикарная была жизнь. Так что мне совершенно не из-за чего волноваться. Эта женщина с радостью предоставила ей свою квартиру. Тут я набралась храбрости и сказала, что меня все же волнует мое будущее. Что мне делать в Париже без работы? С минуту она молча глядела на меня. Потом ответила:
