Глеб Шульпяков - Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник
– Как сам? – Он вытер руки.
– Нормально.
– Джордж Майкл! – Он протянул ладонь. Что мне было ему ответить?
– Агата Кристи! – Я пожал серебряные кольца.
– Круто! – Он сделал одобрительный жест. И, насвистывая, вышел.
...Поднимаясь в зал, я подумал, что это и есть свобода. Та свобода, о которой Джордж Майкл часто пел в своих песнях. Когда совершенно случайно в огромном городе ты встречаешь приятельницу из прошлой жизни. Попадаешь в закрытый клуб на собрание общества Агаты Кристи – и пьешь за процветание чужого дела. Когда в туалете этого клуба жмешь руку знаменитому певцу.
И когда все это ровным счетом ничего не значит.
ЖИВОЙ ДНЕВНИК[1]
Камбоджа
Перед отъездом я купил три книги, которые в другом случае не купил бы никогда. Это триллер Джона Бердетта «Бангкок-8», сборник старых повестей Юза Алешковского и брошюру «Лев Толстой в поисках истины. Из дневника писателя». Первую – чтобы в городе были знакомые, пусть даже вымышленные, вторую – чтобы иметь под рукой живой источник нецензурной речи, третью – для моральных ориентиров в мире юговосточной зыбкости.
Последний раз я был в Бангкоке осенью, проездом в Лаос. Поселился рядом с Каосан-роуд, в коматозном отеле, – где-то здесь жили герои моего романа «Цунами». И я бродил по душным переулкам, искал их след.
Вспоминал, «как это было». Те вымышленные ощущения и события. Постоянно одергивая себя: «Это не со мной. Это с ними».
В этот раз, наоборот, я въехал в большой сетевой отель. В отелях такой категории персонал 24 часа занят обустройством вашего комфорта – до вас им нет никакого дела. И возникает тот же эффект, анонимной заброшенности, что и в дешевых гостиницах.
От пирса плавал челнок, каждые четверть часа. Пересекаешь реку, садишься на sky-train и через пять минут ты в центре. В одном из центров города. Раньше я видел Бангкок с земли, с воды. С крыши небоскреба. Надземка давала четвертый ракурс, вид из бельэтажа. Ее идея проста: обмануть трафик, поднявшись над ним. Поезд плывет вровень с крышами бетонных курятников, мимо офисных витрин. За которыми работают клерки, и это видно.
Между небоскребов то и дело разверзаются ущелья улиц. Они забиты машинами, похожими на детские модельки (розовые, зеленые, желтые). Снова окна, чешуйчатые крыши храмов. Чердаки и антенны.
Из кондиционера бьет ледяной воздух. Над окнами вагона, под потолком, телевизоры, и гоняют рекламу. Так что в рамке взгляда всегда две реальности, искусственная и настоящая, за окнами. Побеждает искусственная, конечно.
Собственно, их было два, сетевых отеля на город. И оператор просто перепутал. Так я поселился на отшибе. Мне хотелось узнать, можно ли перебраться в отель той же сети, только здесь, в центре. Само собой, мест в гостинице не оказалось, и я стал бесцельно бродить по району. Оказалось, что башню отеля воткнули рядом со знаменитым кварталом Nanaplaza. Это небольшой пятачок размером с баскетбольную площадку, обнесенный трехъярусными галереями и забитый барами, где можно недорого купить девушку.
«Наступало то время ночи, когда застенчивые мужчины, весь вечер отвечавшие „нет“, внезапно ощущают желание, подогретое спиртным и неусыпным вниманием обнаженных женщин. Их начинает пугать перспектива возвратиться в отель одному – это кажется более безнравственным и преступным против самой жизни, чем связь с проституткой».
Джон Бердетт. «Бангкок-8»
День второй. Бангкок – Пномпень– Нравится? – Таксист кивает на гигантское здание аэропорта, собранное из стальных штанг. Между штангами натянута парусина, как в шапито. Для здешнего климата идеальное решение: дешево и эффектно.
– Это построил мэр Бангкока. – Таксист театрально вздыхает. – Недавно его посадили, воровал очень.
Я вспоминаю, что Бангкок – один из самых коррумпированных городов мира. Отвечаю:
– Наш тоже.
– Посадили? – Он оживляется.
– В смысле, тоже ворует.
Мы едем дальше.
То, что Пномпень большой город, ясно уже в аэропорту: накопитель забит под завязку. Лететь час, но «Тайские авиалинии» держат марку, успевают подать ужин. Роняя подносы, собирают посуду на посадке.
– Русский? – спрашивает сосед.
– Откуда знаешь?
– Шрифт, – кивает на книгу.
Камбоджиец из провинции. Вторые сутки летит из Европы. Первый раз в тех краях. «Хотя вообще-то я много путешествую...» Я понимаю, что Европа для него такой же бессмысленный звук, как для меня Малайзия или Суматра. Филиппины.
То, что Пномпень крупный город, ясно, когда попадаешь в аэропорт. По сравнению с лаосским во Вьентьяне он вдвое больше, современнее. Визу дают на прилете, но, чтобы не стоять в очереди, можно оформить e-visa по Интернету, дома. Заполняешь на сайте их МИДа анкету, прикрепляешь фото, счет карты – и получаешь файл в течение трех суток.
«Килинфил?» – предлагает шофер.
На дворе ночь, я смотрю из такси на улицу. Тротуар завален мусором, нищие и калеки спят вповалку. «Килинфил» – это killing fields, места массовых казней и могильники недалеко от Пномпеня. Видимо, первая позиция среди достопримечательностей.
– Нет, не хочу.
В узком, как пенал, лобби пахнет благовониями, полумрак. Я прохожу между скульптурами Будды. Пусто, никого. Неожиданно меня окликают, над столом голова, из-под кепки торчат уши. Консьерж серьезен, несмотря на юный возраст.
– В девять утра будет шум, много шума. – Он берет чемодан, лицо становится скорбным. – Ремонт в соседнем здании, мы ничего не можем поделать.
Мой номер на самом верху, в мансарде. За окном в темноте угадывается стройка, за стройкой чернеет Меконг, по которому плавают иллюминированные кораблики. Конфигурация жилья хитрая: между комнатой и туалетом уместился внутренний дворик, private garden. Два кресла, сверху крыша из циновки.
– Интернет? – спрашиваю.
– Пять долларов в сутки. – Консьерж как фокусник достает из кармана провод. Подключаемся – не работает. Он смотрит так, словно это я сломал связь. Качает кепкой, молчит. Наконец, вздохнув, достает новый кабель. Все в порядке, страница загружается.
Ночь душная и влажная, пот ручьями. Сна нет. Из кондиционера хлещет влажный теплый воздух. Я перебираюсь с компьютером в «садик». Тут вентилятор и прохладно – хотя все больше мошек, невидимого гнуса. Левая стена в «садике» завешена бамбуком. Машинально отодвигаю пару плашек. Там еще одна стена, прозрачная – из пластика. И точно такой же «садик». Когда глаза привыкают к полумраку, я вижу низкий топчан в углу. На нем лежит голый мужик, белый. Рядом с ним девушка, крошечная, как десятилетний ребенок. Она встает, быстро одевается. Тот вяло протягивает руку. Я тихо смыкаю бамбуковые плашки.
«Дорога из тюрьмы в свободный мир очень длинная и очень прямая и кончается в общественном саду, где цветут гибискусы и орхидеи. Как медитирующему человеку не заметить в этом некую замену оси сознания?»
Джон Бердетт
День третий. ПномпеньУтром выясняется, что мой номер угловой, смотрит на площадь, собирая городской шум со всех улиц. Машины и моторикши бегут через площадь как тараканы. Треск моторов сливается в одно равномерное клокотание. Гудки учащаются к вечеру, когда город погружается в пепельные сумерки, не испорченные электричеством, поскольку его – уличного освещения – в городе мало, и надо прокладывать дорогу звуком.
Среди машин медленно катится повозка, запряженная двумя быками.
Глядя в окно, я понимаю, что целый день можно провести, наблюдая только за тем, как хаотично, бессмысленно – и филигранно, небеспричинно – движение транспорта.
Буддизм в чистом виде.
Город большой, мало общего с Вьентьяном в Лаосе, где я был осенью, – по-сельски сонным и безмятежным. Днем улицы забиты базарными тентами, в этой части города кругом уличный базар. Под ногами вертятся мелкие детки, я хожу как цапля. Грязь – такой немыслимой грязи я не видел даже на мусульманских рынках. К тому же на мусульманских рынках товар показывают лицом. А здесь эту рыбу (мясо, овощи, кузнечиков) невозможно даже в руках представить.
В Лаосе люди застенчивы, умиротворены. Черты их лиц спокойны и разглажены. Прозрачны. Камбоджийцы, наоборот, тихи и напряжены – как скомканная бумага. Мне кажется, они скрывают внутри, как все запуганные, затравленные люди, немотивированную печаль, ярость. Детскую какую-то обидчивость, недоверие.
На центральном променаде, вдоль реки (которая оказалась не Меконг вовсе, а Тонле Сап, приток), полно народу, в основном туристы. Прилипчивость городской среды невероятна. Стоит притормозить, тут же ниоткуда возникает сутенер или извозчик, нищий. Торговец марихуаной или зазывала со змеиной фермы.
...Змея – центральный автохтонный символ Камбоджи. Олицетворяет воду, подземный проточный мир. Жизнь. По легенде, династию первых королей-индуистов в этих краях основал индийский брахман-путешественник. Он женился на дочери змеиного владыки, который прославился тем, что выпил (читай, осушил) болота в дельте Меконга. То есть первым сделал водоотвод, дренаж. Научил людей, живших в режиме «полгода дождь – полгода засуха» главному ремеслу – распределению водных ресурсов для выращивания риса.
